честь четвертая (1/1)

Он легко согласился, и я несказанно обрадовался этому обстоятельству. Распорядившись отдать лекарство Марии, я пригласил доктора к завтраку. Долгая дорога вымотала нас, поэтому необходимо было пополнить силы. После недолгой трапезы, я сопроводил его в библиотеку, которая находилась особняком в моем доме и обладала запретом на проникновение для всех жителей. Я не был уверен, что моя коллекция содержала в себе что-то особенно ценное и примечательное, но нужно было чем-то занять гостя.

Вопреки моим ожиданиям, стеллажи и их содержимое немало удивили доктора Ли. Блондин с интересом вглядывался в разноцветные обложки, перелистывал пожелтевшие от времени страницы, с изумлением водил по шершавой текстуре листов пальцами.— Это... Поразительно..., — произнес он, переведя на меня ошеломленный взгляд, — Я всегда думал, что книги не хранятся более двух или трех поколений людей, но Ваша коллекция... Она бесценна.Я не сдержал кроткой улыбки. Стоило ли сказать ему, какими путями мне доставались эти экспонаты? Не знаю, не могу ответить.— Думаю, это сугубо Ваше мнение, доктор Франкенштейн, — подойдя к нему, я аккуратно взял старое издание из его рук и поставил предмет на место, — Это лишь малая часть того, что удалось сохранить.Он удивленно смотрел на меня, совершенно направленно пытаясь поймать мой взгляд.— Вы хотите сказать, что их было еще больше? Господин Райзел, а не король ли Вы случаем?— Доктор Франкенштейн, будь я королем, то непременно отыскал бы такого лекаря — легенду, как Вы, навечно привязав Вас к себе., — я прошел мимо него, жестом приглашая его идти следом. Я совершенно точно чувствовал на себе его заинтересованный взгляд. Или он просто был удивлен моей самоуверенностью? Остановившись у дальних стеллажей, куда почти не проникал свет от окна в начале зала, я протянул руки к полкам и поднял с них несколько свитков на деревянных резных стержнях. Пергамент со временем потемнел, но письмена сохраняли свою четкость. Развернувшись, я аккуратно отдал их мужчине:— Это моя гордость и память, доктор Ли. Возможно, Вам это будет интересно.Он устремил взгляд на один из свертков и нерешительно развернул его. Пергамент с тихим шелестом раскрылся, открывая взору читателя алую вязь букв. Франкенштейн задумчиво смотрел на неведомые ему символы.— Но... господин Райзел, что это за язык? Я знаю лишь латынь, вскользь знаком с французским и немецким.— Это арабский. Язык моих предков. — учтиво пояснил я, прислонившись спиной к стеллажу, созерцая столь раззадоренного молодого человека.Я чувствовал его жизнь, чувствовал перепады настроения, грани темперамента. Сам того не желая, не планируя, я вот-вот получу его. С минуты на минуту, нужно лишь сохранить его интерес и любопытство.— Поразительно... — восторженно протянул блондин, продолжая следить за строчками, — Никогда не видел подобного.— Вам хотелось бы научиться? — поинтересовался я после некоторой паузы. Франкенштейн поднял голову и оживленно улыбнулся, глядя на меня:— Пожалуй, Вы сочтете это наглостью, господин, но я действительно хотел бы познать неизведанное.Интересно, он знает, насколько прекрасны его глаза? Только даже его красота невечна. Буквально через семь лет, быть может раньше, его молодость перейдет в зрелость. Время коснется его лица, испещрив уголки голубых глаз неглубокими бороздами морщин. После изуродует чистоту и какую-то почти женскую нежность.

Не могу, не могу этого допустить.Я сделал шаг к нему и плавно положил ладонь на чужое плечо:— Тогда я научу Вас, доктор Ли.Блондин не противился моему движению, только улыбка из детской и непосредственной стала почти лисьей. Значило ли это, что он понял мои желания?— Это очень великодушно с Вашей стороны, господин Райзел. Если Вы вызвались преподавать мне, возможно ли звать Вас Мастером?Я не сдержал торжествующего смешка, благо, собеседник не оценил этого действа как жест неуважения. Оказывается, у моего ангела, ко всему прочему, отличное чувство юмора.