Неожиданости (1/1)
— Лит, ты слышал последние новости? – вальяжно развалившись в кресле за кухонным столом, нараспев протянул Польша, самодовольно косясь на друга. Торис лишь неопределённо плечами, желая показать эти жестом или незаинтересованность в этом вопросе или неведенье, и с едва уловимым раздражением вздрогнул от грохота посуды. Шум подобного рода терзал его уши уже около часа, и терпеть становилось невозможно, но неконфликтная натура брала своё, и Литва молчал, молчал…
— Так слушай, — хмыкнул Лукашевич, нагло ухмыляясь и изредка бросая взгляды на свою подчинённую, желая лицезреть её реакцию. Всё это представление было устроено специально для неё, а вот Лоринайтис был всего лишь случайным зрителем и играл второстепенную роль. Польша почему-то был уверен, что то, что он собирался произнести сейчас, окончательно уничтожит и лишит всякой надежды на свободу уже достаточно давно покорённую им страну, которая всё ещё делала слабые попытки встрять в ход событий и изменить что-то в своём положении. Но вот дело в том, что Лукашевичу это было отнюдь не выгодно…— Один из моих людей, высокопоставленная особа, совсем недавно сравнял с землёйхутор одного из этих выскочек Суботов*, — исполненные с лихвой ехидством ядовито-зелёные глаза с предвкушением вперились в сгорбленную спину, словно под какой-то непосильной ношей, кухарки. Ещё одна буря слабо выраженного недовольства нашла свой выход в грохоте посуды и судорожном вздохе девушки, на которую было обращено столь пристальное внимание поляка. Но оно ей не льстило,а лишь раздражало. А угрожающе накапливавшаяся злость на всё это готова была прорвать дамбу терпения немедленно, сию минуту, круша всё на своём пути.— И что же ты молчишь? – всё же не выдерживает отсутствие действий, Феликс начинает допытываться, уверенный, что ответить прислуге будет нечем, и она опять покорно склонит голову, ожидая новых бесчинств и унижений от него самого и от его шляхты. А Лоринайтис лишь осуждающе мотает головой, прекрасно понимая, что Она не такая уж предсказуемая. Кто её знает настолько хорошо, что бы позволять себе такое отношение? Ну, уж точно не Польша. Не смотря на столь долгое сосуществование, он никогда не интересовался её истинным характером. И это главная ошибка Лукашевича.— Да как ты смеешь, лях проклятый?! – внезапно слишком громко для своего тихого и покорного характера воскликнула девушка, бросая надоевшее до жути полотенце, которым она вытирала тарелки. Дамба всё же не выдержала, накопленная злость вышла наружу. Белоснежные, ранее холенные, но теперь огрубевшие от чёрной роботы ладошки упираются в бока, придавая девушке грозный вид. Теперь уже осанка горделиво выпрямлена, голова высоко вскинута вверх, а в обычно тихом озере мягких голубых глаз забушевал шторм, озаряясь иногда разъяренными вспышками молний. В последнее время впалые и бледные щеки вновь украсил румянец, но не предвещающий ничего хорошего румянец злости. Кухарка слегка по-детски топнула ногой, но так грозно и уверенно, что ранее не видевший подобного поведения Польша лишь широко распахнул глаза, но тут, же нахмурился.— Ты что себе позволяешь, чернь? Забыла где твоё место, Украина? – светлые брови парня сошлись на переносице, а в голосе появились ледяные нотки разочарования, что насмешка не удалась. А Феликс не любит, когда портят его планы.— Совсем ополоумел?! Мне надоело! Я объявляю тебе войну! – задиристо бросила Ольга, отбрасывая все стереотипы о своём смирном характере.
В воздухе повисло почти ощутимое напряжение, а зловещие искры всё вспыхивали между двумя противниками. Литва не решался вмешаться, так как, попытавшись затушить зарождавшийся огонь, он может его только раздуть и уже не ясно кому от этого будет хуже.Но уязвлённая гордость поляка давала ему дурные советы. Самолюбие подсказало, что лучшая защита – это нападение и парень воспользовался этой рекомендацией, слегка наиграно ухмыльнувшись, создавая вид совершенно спокойного человека.— Ты? Ради Господа, не смеши меня! Ты всегда была слабаи ничтожна, не способна даже меч поднять!— Уверен? – какая-то уж совсем не дружелюбная искра проскочила в итак неспокойном омуте потемневших голубых глаз, — Моилюди устали от твоих притеснений в вере, отбирания земель, непомерной дани и принужденной работы на твою шляхту.— Уверен, — нагло отвечает Лукашевич и окидывает украинку таким уничтожающим взглядом, что она должна была тут же схватить брошенное ранее полотенцеи, бормоча извинения, приняться за работу, но…Но васильковые глаза лишь вспыхнули ярко-алыми огнями азарта, и самоуверенная улыбка, подобно той, что искрилась на лице Феликса, заиграла на губах Украины. Ох, просчитался ты, голубчик…— Ты сам раззадорил меня, Лукашевич. Слышишь? Сам, — резко бросила Ольга, дрожащими от волнения руками развязывая унизительный для неё передник с польским орнаментом, и пренебрежительно сбросила его на пол. Бывшую у неё в руках тарелку она с остервенением бросила на пол, зажмурившись от режущего слух звона и в то же время наслаждаясь этим звуком, который сопровождал перемены.— Ще зустр?немося*, — с каким-то предвкушением бросила слова на ласкающем душу родном языке Украина и, без тени сожаления пройдясь по переднике и осколках ёмкости, вышла из кухни, а затем из дома Польши, хлопнув дверью со всей силой, которая оказалась не такой уж маленькой, как думал Феликс.— Доигрался, — горестно вздохнул Литва и принялся убирать оставленный восставшей страной хаос. * **Около нескольких недель пришлось Ольге странствовать, толком не питаясь и не спя по ночам. Её острый слух каждый раз улавливал различные звуки, что заставляли всполошиться и плотно прислониться к стволу дерева, пристально вглядываясь сиво-чёрную тьму, освещённую лишь скупым сиянием звёзд и молочным эфиром прячущегося за облаками месяца.
Сейчас вместо пожелтевшей осенней травы и пугающих во мраке покрученных кустов перед ней раскинулось широкое пшеничное поле, усыпанное, словно драгоценностями, сапфировыми васильками и коралловыми маками. Колосья приятно щекотали кожу, а в воздухе витал не приторный, а свежий и такой родной запах цветов, аромат далекого, почти забытого детства, греющий душу и тело куда лучше уже потрёпанного польского национального костюма, который украинка носила исключительно за неимением других вариантов.
Но вот ровная и почти незаметная грань между небом и землёй – горизонт – сменилась ещё нечёткими очертаниями охранных сооружений и защитных валов. От радости глаза девушки заискрились и счастливый вздох, слетевший с губ, был подхвачен ветром и поднесён ввысь, оповещая Богу и облакам о последних новостях.
Черненко ускорила шаг и уже почти бежала среди золотистых колосьев к заветной цели, которая вселяла уверенность в то, что её решение было правильным, что она сможет…Всё же много времени ей понадобилось что бы добраться, но вот оно, то, к чему она стремилась – Запорожская Сечь. Как считали многие, ещё одно государство в государстве, практически независимое и являющееся опасной военной мощью, угрозой для многих европейских государств и в то же время их помощником.Проскользнуть мимо охраны было невозможно. Рослый казак, поправив кучму*, удивлённо взглянул на Ольгу, которая выказала желание попасть за ворота. Сначала парень расхохотался на такую дерзкую просьбу, а потом угрожающе нахмурился, положив руку на эфес сабли*.— Любонько, вы б возвращались обратно к себе домой, — недовольно пробасил казак, подкручивая длинные и как смоль черные усы.— Хорошо, не хотите пропустить меня, позовите хотя бы кошевого*, —уверенно произнесла Украина, не собираясь отступать. Она проделала такой длинный и трудный путь не для того, что бы её банально не пропустили. Было конечно понятно, что сторожевой не хотел пропускать на Сечь девушку. К тому же, ещё и в польском наряде.— Ну, хорошо, голубонько, только потом не серчай, — хмыкнул парень и, подозвав к себе какого-то юнца, который дослужился пока что, видимо, только до посыльного, шепнул ему что-то. Молодой казак живо кивнул и, бросив насмешливый, полный интереса взгляд на Ольгу, скрылся за воротами.
Где-то через четверть часа, которые украинка и казак провели в молчании, что говорило о железной дисциплине, основательно подготовившаяся к встрече Черненко, вдруг оказалась совершенно не подготовленной к такому повороту событий. Перед ней предстал правитель Сечи, а точнее правительница. Это была не слишком высокая, слегка смуглая девушка на вид чуть младше самой Ольги, в хорошей физической форме. Она была похожа именно на ту украинку, которую воспевали в своих поэзиях и песнях многие – русоволосая, со светло-карими задорными глазами и чёрными бровями. Одета она была в синие шаровары, вышитую льняную рубашку, которая всё же выглядела женственно, чёрные походные сапоги, привычные для всех казаков и была подпоясанная красным кушаком. На голове её красовалась кучма, но чем-то отличающаяся от обычных. Она открыто говорила о том, что девушка имеет явно высокий сан.-I z czym ? do nas podarowa?a pani??* – усмехнулась незнакомка, обнажив ряд белоснежных зубов. В её голосе сквозила такая явная насмешка, что Ольге стало совсем не по себе, а смелость просто испарилась.— А вы кто? – стараясь скрыть волнение, что бы не вызвать подозрений, спросила Черненко, всё же поёжившись под пристальным взглядом собеседницы.— Я? Я – Богдана Вишневецкая*. С?ч Запор?зька*.*Суботов (укр. Субот?в) — село в Чигиринском районе Черкасской области Украины. Суботов был родственным имением и резиденцией Богдана Хмельницкого. В 1647 году чигиринский подстароста, ротмистр польского войскаДаниель Чаплинский со своими слугами ограбил хутор Суботов, что и считается поводом начала национально-освободительной войны 1648-1657 годов.* Ще зустр?немося – Ещё встретимся.
* кучма – нет, это не президент Украины Леонид Кучма == Имеется в виду цилиндрический головной убор казаков и вообще украинцев из овечьей шкуры.* На Сечь женщинам вход был строго запрещён.* На всякий случай) Кошевой атаман — глава войскового управления в Запорожской Сечи (коша) с середины XVI века до 1775 года.* И с чем же к нам пожаловала пани?* ДмитрийВишневецкий считается основателем Запорожской Сечи. Богдана же произошло от Богдана Хмельницкого.* Сечь Запорожская.