runaway blues; pg-13; seungcheol/jeonghan (1/1)

Джонхан появляется на пороге его квартиры около полуночи.Сонный Сынчоль — не разбуженный, но потревоженный стуком в дверь — останавливает сериал на половине фразы и бредет открывать прямо в домашней футболке, трусах и тапочках, ожидая кого угодно, но не его. (Честно говоря, Сынчоль скорее предпочел бы обнаружить на пороге взрывоопасную коробку или кошачий выводок).Джонхан стоит в дверном проеме — его темная фигура, подсвеченная тусклой подъездной лампочкой и застывшая в благородной неподвижности, кажется почти ликом с иконы. Сынчоль немеет на несколько секунд. Смотрит. И, похоже, чувствует слишком много всего сразу. Шквалистый гремучий коктейль из тоски, нежности и обиды.Джонхан тоже смотрит на него в упор — темноглазый и бледный, как собственное привидение, как картинка из старой книги, как фотография прошлого века. Бесконечно красивый и бесконечно далекий. — Я вернулся, — говорит он обманчиво повседневно и засовывает руки в карманы — нелепый пластиковый пакет остается болтаться на запястье. На самом же деле, понимает Сынчоль, Джонхан вносит эту новость, как результат долгих исследований и расчетов. И, видимо, ждет цветов и оваций. — Тебя не было три месяца, — поджимает губы Сынчоль, давая понять, что ни цветов, ни оваций Джонхану не достанется. — Да. — Ты уехал, никого не предупредив, — в своей растянутой футболке и тапках этот диалог Сынчоль чувствует так, словно пытается вменить судебный приговор гипсовой статуе. — Да. — Просто исчез с утра. Ни записки, ни сообщения. Телефон отключен, машина исчезла. Джихун со стаей прочесали весь Город. Хена искала тебя по своим каналам. Я…?… две недели не выходил из квартиры, потому что боялся, что ты вернешься и не сможешь зайти?. — Я прошу прощения? — Джонхан кусает яркие губы на своем бледном лице, и Сынчоль едва ли не впервые задумывается, сколько в этом жесте настоящего, а сколько ?человек бы сделал так?. Раньше у него не было причин подозревать Джонхана в неискренности. — Ты издеваешься надо мной? — спрашивает Сынчоль устало и безнадежно. По идеальному лицу Джонхана пробегает тень сомнения? вины? Или просто слабо трепещет нить накаливания внутри тусклой подъездной лампочки. Сынчолю кажется, что его собственная внутренняя нить накаливания сгорела в тот момент, как он открыл дверь.Почему-то с некоторыми людьми иметь дело сложнее, чем с другими. Особенно, если они не совсем люди.Сынчоль… не захлопывает дверь перед его носом. Шаркая слетающими тапками ползет на кухню, ставит чайник, споласкивает пыльную джонханову чашку — занимает руки и голову чередой будничных действий, как будто Джонхан просто отлучался в магазин. — Может пригласишь меня войти? — между прочим спрашивает Джонхан, так и застывший на пороге, чуть нервно убирая челку за уши. Его бессмертная неподвижность оборачивается натянутым напряжением, и Сынчоль не может удержаться от маленькой мести. — А если нет? — Тогда прогони меня. Не ждешь же ты, что я буду ночевать на пороге? — Джонхан с неуместной игривостью обнажает клыкастую ухмылку — ту самую, откровенную и чересчур честную, которую никогда не прячет даже от случайных прохожих и знакомых незнакомцев. — Не выебывайся, пожалуйста, — роняет Сынчоль, и чувствует тошноту от того, насколько грубо это звучит. — Я прекрасно знаю, что ты найдешь, у кого остаться, но почему-то же пришел ко мне. Заходи. Чай будешь? — Почему ты думаешь, что я первым делом пришел околачивать твои пороги? — Джонхан вступает в квартиру, одним шагом преодолевает полумрак коридора, оказываясь под искусственным освещением. Скованность уходит из его движений, он морщится на яркий свет, вешает кожанку на крючок, разувается — и выглядит при этом, как обычный человек.У Сынчоля в глотке застревает невидимый комок. — Потому что тебя бы впустил, кто угодно.Джонхан хмыкает, вручает Сынчолю пакет и уходит в его единственную комнату. В пакете оказываются малиновые тарталетки в скрипучем пластиковом контейнере.Сынчоль бы подумал, что это пранк, который затянулся, но ему прекрасно известно, что из человеческой еды Джонхан жалует только чипсы и сладости.Заваривая безвкусные чайные пакетики, он напряженно прислушивается к звукам из другой комнаты. Сынчолю не надо стоять над душой, чтобы воочию видеть, как Джонхан любопытно заглядывает в экран его ноутбука и пытается разблокировать телефон. Как он принюхивается, пытаясь уловить оттенки чужих запахов. Как он с удовлетворением обнаруживает свои шмотки на той же полке, что и раньше, а потом с еще большим удовлетворением находит шоколадную заначку между шелковых рубашек. И, в конце концов, все равно рядится в одну из сынчолевых домашних футболок, потому что… Потому что Джонхан — это Джонхан, и чужая рубашка к телу ему всегда ближе, чем собственная.Спустя десять минут Джонхан устраивается с подобранными ногами на кухонном табурете перед чашкой чая. На нем действительно футболка (сынчолева) и пушистые носки (его собственные) — и, кажется, он все-таки издевается, потому что на часах полпервого ночи, а Сынчоль не может сосредоточиться ни на чем, кроме джонхановых голых ног и прозрачных бедер. — Джихун знает, что ты в Городе? — спрашивает он, чтобы не сидеть в тишине, пока Джонхан двигает к себе тарталетки.Он совершенно не изменился за три месяца (что в общем-то неудивительно для существа, не менявшегося уже четверть века), но Сынчоль вспоминает его заново, как стихотворение, выученное в младшей школе.Три месяца — достаточно долго, если знать, что человек не вернется. И совсем ерунда — если ждать его возвращения. — Готов поклясться, он засек меня в тот же момент, как я въехал в пригороды. Странно, что я добрался до тебя целым и невредимым. — Страннее, что они с Суненом все еще не выбивают дверь моей квартиры. Джихун, знаешь ли, был очень зол на тебя. — Кто такой Сунен? — интересуется Джонхан, отстраненно отламывая хрустящие бортики тарталеток. — Ты еще успеешь узнать. Вряд ли у тебя получится избежать этого знакомства. — Надеюсь, Джихуну хватит такта, чтобы дать нам еще хотя бы полчаса? — ровно говорит Джонхан, меланхолично мешая сахар в чае. — Зачем? — спрашивает Сынчоль, чувствуя себя глупо. — Потому что я соскучился, — признается он, откладывая ложечку, и, сгребая Сынчоля за футболку, тянет его к своим губам.***Лампочка в тусклом сынчолевом коридоре лопается и разлетается в осколки, потому что Джихун ненавидит, когда его нагло игнорируют.