Снова (гет, G) (1/1)
В полдень они расстались, а спустя час она уже развешивала белье на лужайке. Трусики и маечки вглубь двора, на веревках, потом простыни, брюки и футболки. Она не чувствовала сожаления по поводу случившегося, потому что скандалы не приносили ничего, кроме чувства усталости и раздражения, словно были надоедливыми мухами, роившимися вокруг разрезанного арбуза. Скандалы были привычными, поэтому она спустя час без сожаления прищемляла прищепками к веревкам края платья младшей дочери, ей в этом году должно было исполниться восемь.
Спустя два часа пошел дождь, нет, настоящий ливень и она послала младшую, Эни, снять высохшее белье с веревки. Простыни и рубашки пусть остаются, после дождя они будут приятно пахнуть свежестью, а не порошком, но сухое белье стоило снять. Эни принесла домой охапку одежды в большом эмалированном тазу и спросила:– Мамочка, когда придет папочка?
Брошенная любимым мужем посмотрела на календарь.– В четверг, дорогая, – ответила она после недолгого раздумья. На календаре была среда, а он всегда приходил на следующий день. На следующий, или чуть раньше, но он всегда возвращался и она каждый раз понимала, насколько бессмысленны были эти его уходы, раз он всегда возвращается. Это никому ничего не доказывало и казалось глупым. – В четверг, или уже сегодня ночью. Как закончит.Она засмеялась.
– Почему ты смеешься, мама? – спросила младшая, Эни, глазами и волосами похожая на её отца, но удивительным образом преображавшаяся, стоило ей только улыбнуться. Карие глаза с прищуром становились копией его глаз и вся она была его копией до последнего волоса на голове.– Ты разве не видишь, голуби купаются в луже, – ответила она, направляя дочь к окну и едва та воззрилась на лужи, вытерла украдкой глаза. Ссоры с ним непременно приносили боль. Его уходы с вещами и громкий хлопок двери непременно приносил боль, пусть незначительную и привычную, на которую она перестала обращать внимания еще год назад, с того момента, когда Эни перешла из подготовительной школы в обычную и их ссоры стали невыносимыми.
Просто невыносимыми. Какими-то несерьезными. Смешными.
– Почему в четверг, мамочка? – спросила Эни, неотрывноглядя на дрожащие от дождя лужи, расширяющиеся на асфальте и образуя ручейки, – ты не могла бы позвонить ему и сказать, чтобы он приехал пораньше, мамочка. Ведь мы хотели печь печенье.
– Мы обязательно сделаем печенье, дорогая, – ответила брошенная жена, со скорбью и болью глядя в невидимую точку в коридоре, замерев, словно изваяние. Из этого коридора он сделал свои очередные последние шаги, чтобы затем вернуться в её объятия, её постель, куда конечно же, она его примет, как принимала всегда, после каждого его ухода. Принимала с той же легкостью, как и отпускала, но иногда задумывалась, вдруг он вновь ушел навсегда, что тогда? Что тогда она будет чувствовать, если это случится по-настоящему? Случится то, к чему она совсем не готова и чего не ожидает?
Брошенная жена склонила голову к плечу, из под прикрытых ресниц наблюдая за дочерью.
Если он не вернется, дай Бог ей силы жить дальше и ждать его так же, как ждет она его сейчас, чтобы бессмысленно верить в его возвращение, лишь бы не разбиваться на части.
Почему люди настолько легко отпускают людей, чтобы потом так же легко принять? Любовь ли это? Как же обесценились чувства...
На улице стихал дождь. Открылась входная дверь и родные, знакомые шаги теплом разлились по её заболевшей душе.
Он вернулся. Опять.