Глава 7 "In imo pectore" (1/1)

Старшие ученицы собрались во внутреннем дворике. Весна вдруг разом упала на город, яркая, с цветением померанцевых и мандариновых деревьев, которые Апфия очень любила и за которыми ее раб-садовник бережно ухаживал.Руфия, которой всегда хотелось сделать свои темнорыжие кудри посветлее, смазывала их попеременно лимонным соком и смесью сока айвы и трав, и подставляла солнцу. Она всегда занималась этим весной, пока еще не было слишком злого солнцепека. Лицо при этом все равно приходилось прикрывать, так как после солнечных лучей оно становилось рябым как яйцо перепелки. Азора, которая уже разочаровалась в чудодейственных осветляющих средствах, дремала в тени померанцевого деревца, изредка перекидываясь с рыжей фразой-другой.Реа и Хиона расположились поодаль, на ступенях, куда падала редкая тень небольшой смоковницы. Ни одна, ни другая не боялись солнца: Хиона – потому что ее кожа была и так очень темной, а Реа – потому что по совершенно непонятной остальным причине ее белоснежные лицо и руки ничуть не страдали от солнечных лучей.- Что-то я давно не видела у тебя новых украшений? Бедняжка, твой сотер** не слишком щедр с тех пор, как женился, - с елейной улыбкой проговорила Руфия, повернув голову к Реа. Та лишь бросила на рыжую беглый взгляд и ничего не ответила, продолжая наигрывать на самбуке какую-то сложную мелодию.- Ты действительно стала какой-то другой, - тихо проговорила Хиона, дождавшись, когда Руфия и Азора громко защебетали о чем-то своем.Реа ответила не сразу, словно не в силах была побороть оцепенения жаркого летнего дня.- Странно тут, - сказала она наконец. - Мужчины еще живут разумом, хоть и не всегда, а вот женщины – только чувствами.- Что же в том странного? – удивилась Хиона. - Разве не так в мире заведено – мужчины воюют и управляют державами, а жены их ждут и любят. Реа снова замолчала надолго, только ее пальцы тихонько трогали струны самбуки. - Хиона, - подала она голос, - а зачем вообще любовь? И что это? Об этом тут так часто говорят…- Не знаю, - улыбнулась темнокожая гетера, встряхивая копной вьющихся волос, которые она перевивала золотыми нитями. - У тебя есть любовь?Эфиопка медленно кивнула.- Была. - А сейчас? – не отставала Реа.- Он погиб где-то в Нуманции, - темные, как тутовая ягода, глаза Хионы влажно заблестели. - Мне сообщил об этом его друг. Она мягко улыбнулась.- Боль уже почти ушла… Иногда мне кажется, что все было только сном. Я звала его Кудряш, он сам хотел, чтобы я его так называла…- Значит, от любви бывает боль? – Реа машинально потерла кончиками пальцев висок. - А сенатор? - Господина Клавдия мне просто жаль – он добрый и слабый, как ребенок.Реа вспомнила, что на нее Аппий Клавдий Пульхр не произвел впечатления ни доброго, ни слабого человека – напротив, несмотря на показное радушие, показался очень вспыльчивым, жестоким и безмерно честолюбивым. Но Хиона, очевидно, видела в человеке лишь ту сторону, которой он к ней поворачивался, и начисто игнорировала все теневые стороны личности.Странные люди – им обязательно надо иметь некую сверхценность. Для Руфии это драгоценности, для Азоры – власть над мужчинами.А для нее? Реа впервые задала себе этот вопрос и не нашла ответа.… После той ночи, проведенной в доме сенатора Клавдия, она сама нашла Тиберия на представлении ателланов. Накануне он с некоторым колебанием сказал, что был бы рад видеть ее там. И его колебания были ей понятны – нобиль мало того, что на представлении бродячих актеров, но еще и в компании гетеры. Если первое могло отвратить только спесивых снобов, то второе роняло его в глазах и простых людей… Он, наверное, так и не заметил бы ее в ее маскарадном костюме, если бы бритоголовый телохранитель не пробормотал что-то вроде ?Что за щенок к нам привязался, господин??. Только тогда Тиберий обратил внимание на худенького мальчишку в тунике, накидке с капюшоном, старых потертых кальцеях на ногах и в шляпе, какую носят вольноотпущеники. День был холодный и многие были в колпаках и капюшонах, что явно очень не нравилось подозрительному Матону. С тех пор как Тиберий стал часто бывать в плебейских кварталах – не только в домике Авла и его матери, он также перезнакомился со многими их соседями и везде его принимали как своего, - Матон превратился в свирепого цербера. Иногда даже казалось, что он люто ревнует своего молодого патрона.И вот сейчас незнакомый мальчишка, держащийся независимо и нагловато, внушал Матону подозрения – тот оттолкнул паренька, загородив собой Тиберия. Но Тиберий, узнав блеснувшие из-под шляпы знакомые глаза цвета ореховой скорлупы, засиял от радости.- Здравствуй, господин! – тихо приветствовала его Реа, стараясь, чтоб ее голос звучал как можно ниже.- Подойди ближе… Ретус, - назвал Тиберий первое пришедшее ему в голову имя на Р.На представлении Реа испытала то же странное чувство, о котором во время ее обследования рассказывал Тойни, – беспричинной иррациональной радости и веселья.Немного озадаченная этим обстоятельством, она не сопротивлялась, когда Тит Манлий потащил Тиберия и его спутников выпить вместе с собой и своими приятелями.- Я не матрона, а потому не откажусь от фиала хорошего вина, - с улыбкой сказала Реа, когда они уселись рядом с фургоном, служившим пристанищем бродячим актерам. - Ну и наглого же вольноотпущеника ты притащил, Гракх, - хохотнул Тит. Но смех застыл в его горле, когда Реа сняла шляпу… - Клянусь Мельпоменой, Полигимнией и Таллией, такого я еще не видал! – выдохнул пораженный Тит. - Ты - прирожденная лицедейка… хотя и не видано такого, чтоб женщины играли в театре – ты сумела провести нас, актеров! - Смотри, господин, - вставил пожилой актер, плотный коротышка со всклокоченой седоватой бородкой, - не ровен час, заподозрят тебя в пристрастии ко ?греческой любви?, если будешь везде ходить с девчонкой, переодетой в мальчишку.Все захохотали.- Ну, ходит же с ним всюду этот здоровяк, - дерзко возразила Реа, указав на Матона, - и меж тем никто не рискует ни в чем подозревать Тиберия Гракха.В этот раз взрыв хохота распугал ворон, собравшихся в ожидании объедков на корявой акации, под которой стоял фургон. Даже Матон оценил шутку.- Клянусь Момусом, ничего подобного я в жизни не слыхал! - вопил Тит, хлопая Тиберия по плечу. Тиберий, которого даже мимолетная попытка представить Матона в роли раба для утех заставила передернуться, поддался всеобщему веселью.- Вот так веселимся мы, простые люди, - вытирая слезы, проговорил бородач, - не бойся господин, никто не узнает, что мальчик – на самом деле девочка.Тит и актеры много говорили о виденном в бесконечных путешествиях по Италии – больше всего бросались в глаза крестьяне, согнанные со своих земель, озлобленные и голодные, а также свист плетей и чужеземная речь рабов там, где раньше весело переговаривались свободные труженики. Тиберий, вспомнив свою поездку через Этрурию, сказал, что и сам видел все это.- Гай Лелий собирается внести проект земельного закона на рассмотрение Сената.- Сенат! - с непередаваемой злобой сплюнул Матон. Тиберий кивнул, поняв его невысказанную мысль – в Сенате заправляют сейчас Назика Серапион и Квинт Помпей, и ни на какие уступки плебеям они не пойдут.- Хорошо бы управлял государством не Сенат, - вслух размечтался Тит, - а, допустим, народное собрание. Управлять государством должны те, кто сам строил его величие и мощь. - Каждая кухарка способна управлять государством, - произнесла вдруг Реа пришедшую на память фразу, которую когда-то она услышала от Глона.- Кухарка?! – вытаращился на нее Тит. - Тиберий, что она несет? Как КУХАРКА может управлять, если она женщина?Тиберий молча улыбнулся – ему нравился неожиданный задор Реа. А та, тонко чувствуя, что может произвести впечатление на этих актеров, продолжала:- Ну, да, кухарка, конечно не может. А, к примеру, повар?Конец ее фразы потонул в новом взрыве хохота.- Кто тебе рассказал про эту кухарку, управляющую государством? – спросил Тиберий по-гречески, когда они шли к центральной части города.- Мой отец, - Реа не умела врать, да в этом и не было нужды: она всегда могла утаить часть правды, не прибегая ко лжи.- Он говорил с тобой о политике? – Тиберий вспомнил мать. Хотя… что политику мог обсуждать со своей дочерью его дед, Сципион Африканский, было вполне естественно. А вот чтобы такое же проделывал бедняк и варвар неизвестного роду-племени… - Он говорил, что если отдать власть толпе, то в скором времени это приведет к анархии и хаосу, а потом власть захватит тиран.- Это разумно, - ответил Тиберий, - но подумай и о том, что если доведенный до крайности народ захочет взять эту власть сам, последствия могут быть точно такими же.Реа от неожиданности остановилась – эта простая мысль никогда не приходила ей в голову.- Твой отец был умным человеком, если выучил тебя. Простых девочек обычно не учат, - перевел разговор на другое Тиберий.- Мой отец далеко, - усмехнулась Реа. Тиберий, видно, понял это по-своему. Он осторожно взял ее руку в свои.- Скоро я женюсь, - тихо сказал он, - но ты не бойся – я не оставлю тебя. Реа удивленно взглянула на него – он за нее переживает? Но разве с ней происходит что-то плохое? Да и, наконец, кто она ему, чтобы он за нее переживал? Она знала, что люди этой эпохи заботились о членах своей семьи и своего рода. Но никто не говорил ей, что можно заботиться о совсем чужом человеке.Как и всегда после контакта с главным объектом операции, Реа вычленяла из разговора важное и второстепенное. Важное надо передать инсайдерам, второстепенное можно и не передавать. Но почему-то, вне зависимости от рационального анализа, ей сейчас показалось, что как раз последнее, будучи второстепенным для инсайдеров, было самым важным для нее. … Сейчас, когда холод сменился преддверием летнего зноя, Реа вспомнила об этом эпизоде. Да, он не покинул ее…*** Тиберий после своей женитьбы нечасто бывал у матери. В его собственном доме ему было гораздо удобнее – молодая жена, медлительная и флегматичная Клавдия, почти все время молчала, находясь словно в каком-то полусне. Она напоминала тех больших рыб, которые живут у самого дна в вечном сумраке. Ночи в супружеской постели были благопристойны, подобающи и скучны, будто с Тиберием возлежала одна из статуй с Форума. И днем у них не находилось общих тем для бесед, кроме пары-тройки фраз о домашнем хозяйстве – Клавдия была образована, знала греческий, но казалось, что образование ей давно наскучило и приелось. Потому она ни в чем не мешала Тиберию, который спокойно мог заниматься литературой и философией, без боязни, что его упрекнут в недостатке амбиций. Впрочем, гораздо охотнее Тиберий пропадал в городе, у друзей, вроде Биллия, или вел бесконечные беседы с Блоссием, который сделался ему сейчас ближе, чем во время ученичества. Блоссий, как ни странно, предпочитал теперь выслушивать своего бывшего ученика, и лишь изредка говорил что-то веское о судьбе, противодействовать которой не следует, ибо человек невежествен и не может знать, что именно для него является наилучшим.Однако мать настаивала, чтобы он бывал у нее хотя бы каждые нундины****. Уже проходя через остиум, Тиберий услышал громкий возмущенный голос матери, высокий и настырный, от которого ему всегда хотелось зажать уши и спрятаться куда-нибудь. Опять Гай что-то натворил, подумал Тиберий, и не ошибся.- Очень хорошо, что ты соизволил явиться наконец, сын мой, - встретила его Корнелия со своей насмешливой почтительностью. - Твой младший брат, кажется, поставил своей целью сжить меня со свету.Гай, нахмурив брови, сосредоточенно созерцал ремешки на своих сандалиях. - Вообрази, сегодня пришел твой друг, Марк Октавий…- Марк! – радостно перебил ее Тиберий – с тех самых пор, как они вместе посещали дом Апфии, он не видал приятеля.- Не смей перебивать меня! – вспыхнула мать. Затем уже спокойнее начала рассказывать, как Марк привез им в подарок выдержанное вино с его собственных виноградников. А Гай возьми да и спроси, не с тех ли это участков вино, которые Марк отнимал у разорившихся крестьян и что это вино должно быть с тонкой горчинкой, потому что приправлено слезами.Тиберий прикусил губу – это он рассказывал Гаю о встреченной им на дороге в Этрурию вдове с детьми, которых согнал с земли именно Марк Октавий. - Я поговорю с братом, матушка, - успокаивающе пробормотал он, садясь. Корнелия, вздернув подбородок, вышла, а Гай продолжал стоять, не двигаясь.Брату всего шестнадцать, немногим более, чем было ему самому под Карфагеном. Но Гай более взрывной и отчаянный. Сказать такое Марку! Однако в следующее мгновение Тиберий вспомнил ту несчастную женщину и самодовольное лицо Марка, к которому он заехал на обратной дороге и который потчевал его вином. Они тогда говорили о винах… и о крестьянах, сгоняемых с земель. И Марк сказал, что не виноват в том, что ему хочется выращивать виноград, а у этой крестьянки был прекрасный плодородный участок.- Гай, ты был... ты поступил правильно, - негромко, чтобы не слышала мать, проговорил Тиберий, - гораздо честнее и тверже, чем я. Вот только матушку ты должен был пожалеть.Младший брат впервые поднял голову и с изумлением уставился на старшего.- Тиберий… ты знаешь, - Гай не мог подобрать слов и потому перешел на другой вопрос, что волновал его, - Гай Лелий отозвал свой законопроект.- Земельный?! – Тиберий вскочил, не веря своим ушам. Гай кивнул.- Я был у Эмилиана – там только об этом и говорят. Лелия называют мудрым. А я…- А я думаю – он просто испугался Сената, - продолжил за него Тиберий.В это время, отдав рабу какое-то письмо и выпроваживая его, в атриуме снова появилась Корнелия. Она удивленным и негодующим взглядом встретила стоящих рядом обоих своих сыновей – такими неожиданно сильными и отстраненными от нее они показались сейчас. Будто заключили воинский союз и вышли вместе, плечом к плечу, на смертельный бой.- Матушка, прошу простить мою дерзость, - смиренно наклонил голову Гай. Корнелия нахмурилась и обратилась к старшему сыну, нарочито игнорируя младшего.- Я написала Эмилиану, он возвращается скоро в Нуманцию. Я попросила его взять к себе Гая.Тиберий кивнул, а Гай широко и проказливо улыбнулся. - Это хорошее решение, матушка, - проговорил Тиберий. Корнелия снова окинула их пытливым и подозрительным взглядом – у нее было ощущение, что она навсегда потеряла власть над обоими сыновьями.______________________________________________ * - "в глубине души" ** - (греч.) дословно - "защитник" покровитель*** - последний день римской недели