Дик Грейсон/Дон. Титаны. (1/1)

[задолго до событий первого сезона]Это было очередное совместное задание для Робина и Чудо-девушки, и они бросились в новый омут с головой, как всегда, полные задора и оптимизма, уверенные, что могут спасти мир. Они и могли?— так им тогда казалось; в их жилах текла горячая кровь, а разум был холодным и острым; они готовы были умереть во имя справедливости, если так будет нужно, но они неизменно выживали: потому что были друг у друга.Той ночью, когда на запутанных и мрачных улицах чужого города они наткнулись на Голубку и Ястреба и ввязались в их битву, случилось что-то особенное. Они не только надрали много задниц, которые давно следовало надрать?— они еще и высекли искры особого рода, которые осветили не только ту ночь, но и всю их последующую жизнь в целом.Было ли это хорошо, или было это плохо?— кто знает, но той ночью и в той битве, когда кровь обагряла их лица, а вопли поверженных врагов разрезали воздух бритвой,?— между ними четверыми возникла связь.—?Ты увлекся ею, Дик,?— Донна не укоряла его, нет. Она никогда не позволяла себе чего-то в этом роде, между ними никогда не было романтических отношений и ее, по большому счету, не волновало, о ком думает Грейсон в свободное время и с кем ходит на свидания. Они были семьей, когда сражались плечом к плечу, но стоило им снять костюмы, и они становились двумя вежливыми чужаками, играющими роль близких людей. С Диком только так и можно было выживать: он никого не подпускал близко, и чтобы оставаться за этой проведенной им чертой и не сойти с ума, следовало либо принять правила его игры, либо идти ко всем чертям. Донна приспособилась, Донна обзавелась собственной защитной броней, но порой, все же, ей хотелось предостеречь этого парня. Остановить его за секунду до того, как он бросится в новую бездну?— черт, как же он любил уничтожать себя, он был просто одержим этим.Так что да, Донна не укоряла. Донна просто хотела знать, не нужна ли ему помощь.—?Да мы просто выпили с ней кофе пару раз, чего ты начинаешь,?— отмахнулся Дик, но по сосредоточенному, почти лихорадочному блеску его глаз Донна поняла: он не просто увлекся, он влип. Влип так крепко, что это не может закончится чем-то хорошим.—?Ты ведь знаешь, что они с Хэнком?..—?Они не вместе, если ты об этом,?— прервал ее Дик чересчур резко, чем позволял себе обычно. —?У них ничего нет, я спросил ее. Хэнк мне нравится, я не стал бы влезать в их отношения.—?Хэнк без ума от нее, Дик,?— на всякий случай подчеркнула очевидное Донна. —?Ты причинишь ему боль, вы оба сделаете это. Надеюсь, это хотя бы произойдет не ради парочки ночей и последующей стены неловкого молчания.—?Просто не лезь в это, хорошо? Я разберусь,?— попросил ее Дик, и это звучало как просьба не совать ему в задницу раскаленный металл. Да, так оно и было?— для Грейсона подобные проявления заботы и разговоры по душам были что тот раскаленный металл в заднице.Дон Грэйнджер забирается Дику в самое сердце?— в тот единственный светлый уголок, о котором он уже и думать забыл, который считал отмершим и обратившимся в гулкое, пугающее, пустое ничто, которым заполнился он до самого верха.До встречи с Дон он умел лишь превращать это ?ничто? в ярость?— так, как показал ему Брюс, как Брюс научил его, и это было хорошо, это было правильно. Ощущение того, что ты можешь прикончить каждого сукина сына в этом мире голыми руками?— это то, что помогало ему выжить. Он держался на плаву только благодаря тьме, правильный путь в которую показал ему Брюс, но вот появляется Дон, и тьма уже не кажется такой привлекательной.Зато идея выпить кофе с белокурой девушкой, чья улыбка способна затмить солнце, становится лучшим решением любого дня. Рассказать ей о своих родителях?— пусть совсем немного, самую малость, но как же это приятно, и как, оказывается легко становится после этого в груди, словно кто-то невидимой рукой снимает с него многолетний гнет… Пойти с ней на балет, с искренним интересом смотреть выступление, замечать, как она плачет украдкой и без слов брать ее за руку, чтобы утешить?— да разве он вообще на такое способен? Но он ведь был, был способен?— на это, и на сотни, тысячи других вещей, которые превращали его в кого угодно, только не в Робина, не в Дика Грейсона даже, по крайней мере, не в того, который был воспитанником Брюса Уэйна.—?Так вы, двое, значит, влюблены, или как? —?Хэнк, кажется, готов был расплакаться от гребанного чувства безысходности, или выхватить нож из-за пояса и вспороть глотку этому внезапно появившемуся конкуренту, когда в очередной раз встретил их с Дон, прогуливающимися и держащимися за руки. Вот только не делал ни того, ни другого, знал ведь: бесполезно. Дон много дней, недель, месяцев уже назад сказала ему: мы не можем, Хэнк. И все, что ему оставалось, так это только ждать, пока она передумает. Он был терпелив, и все шло хорошо, потому что ближе друг друга у них никого не было, а потом появился Дик, и все, мать его, рухнуло в один момент.Дон ускользала от Хэнка, ускользала неумолимо и все стремительнее, а все, что он мог с этим сделать?— это только вымученно улыбаться и делать вид, что ему не больно.—?Влюблены? —?Грейсон дернулся, как от пощечины, и Хэнк не мог этого не заметить. Судя по стремительно угасающей улыбке Дон, она заметила тоже. —?Не нагнетай, дружище, я же говорил, у нас с мисс Трой здесь командировка.—?И встреча у нас тоже дружеская,?— натянуто поддержала его Дон и нарочито дружески хлопнула Грейсона по плечу:?— Так ведь, Дик? Я пойду, у меня теперь другие дела. Хочешь со мной, Хэнк?Хэнк хочет, хотя и знает, что Дон просто стремится задеть Дика, что губы у нее припухшие от поцелуев Грейсона, что только о Грейсоне она и думает теперь, но Хэнк свою Дон слишком любит, чтобы не прощать ей всего этого.Грейсон, наверное, ее тоже любит?— глядит ревниво вслед, в глазах зажигаются злые огоньки, но сказать ничего не смеет. Для него отчего-то любовь?— это слабость, а Хэнк только тогда сильным себя и чувствует, когда Дон рядом. Ему без любви не выжить, Грейсон же?— сдохнет скорей, чем признается, что он такой же.—?Прости меня, Дон,?— Дик ее горячие ладошки в своих холодных не задерживает надолго, избегает смотреть в глаза. —?Прости, я не могу остаться. Не могу быть с тобой.—?Бросаешь меня только потому, что боишься признаться в том, что любишь? —?проницательно спрашивает Дон, улыбка на ее губах горькая, но не злая. Она знала, что так будет, и она не станет удерживать никого силой. Быть может, с кем-то другим так и вышло бы, но не с Диком, нет. Давить ему на жалость означает навсегда пробудить в нем отвращение и ненависть. Дон хотела, чтобы его воспоминания о ней были более трепетными.—?Я не создан для всего этого, Дон,?— Дик, кажется, не ее убеждает, а себя. Он делал это так часто, так много, что получается и сейчас: нужно было всего-то осознать, насколько важной стала для него Дон, насколько глубоко завяз он в чувствах и эмоциях к ней, насколько страшно будет потерять ее… А терять?— это неизбежно, уж он-то знал это так хорошо, как мало кто знает.—?Хорошо, Дик,?— решительно поджимает губы Дон. —?Уходи. Но знаешь что? Никогда не возвращайся, потому что если не сейчас, то никогда.—?Я хотел бы, чтобы все было иначе, поверь,?— роняет он на прощание.—?Если бы хотел, то остался бы,?— справедливо отвечает Дон.На улице Дика ждет Донна Трой; она поворачивает ключ в замке зажигания, едва Грейсон садится на пассажирское сиденье их автомобиля, но отъезжать не торопится.—?Уверен? —?спрашивает она наконец, когда долгие несколько минут тишины начинают давить на уши.—?Нет,?— честно отвечает Дик,?— Но я не могу иначе.Ему больно?— и Донне хочется наброситься на него с кулаками, хочется силой заставить вернуться к Дон Грэйнджер, потому что Дон Грэйнджер его единственный шанс на счастье, на настоящую жизнь, без ненависти и ярости, без бесконечной и бесцельной мести целому миру… Вот только Дик уже все решил.Дику слишком страшно любить кого-то, кто ответит ему взаимностью. Именно поэтому он и любит Брюса?— потому что знает, что в душе Уэйна давным-давно возведена непроницаемая стена отчуждения с целым миром. Он и сам становится таким же, как Брюс, просто пока еще не понимает этого. Будет ли слишком поздно, когда он поймет?..Дон Грэйнджер ждет его еще долгих два года, но Дик не возвращается?— он возвращается много позднее, когда в ее жизни для него больше нет места и быть не может.Его прогоняет Хэнк?— Хэнк ни за что ее никому не отдаст, он их любовь выстрадал, вырвал зубами у судьбы, так что беречь будет ястребом, не зря так и зовется.Дон и сама не уйдет, но проклятое сердце, кажется, щемить о несбыточном будет вечно…