Роман Годфри/Лита Годфри. Хемлок Гроув. (1/1)

[AU, где соулмейты ментально ощущают друг друга, а так же способны отдать свою жизнь умирающей второй половинке в критической ситуации]Лита никогда не говорила ему, что их метки тяготят ее. Лита так даже не думала?— он бы знал, почувствовал бы любую тень сомнения, любой оттенок горечи или недовольства. Не испытывала его кузина и стыда за то, что их родство было перечеркнуто связью куда более прочной, соединившей их во всех возможных вариантах близости навеки?— само мироздание избрало их друг для друга, так разве имели значение косые взгляды и злые языки?Лита была счастлива?— Роман знал это наверняка, потому что ее счастье заполняло и его самого до самого верха, делало его почти таким же солнечным и ярким, как его милая, сладкая, медовая девочка. Лита никогда, ни за что бы не отказалась от него?— эта уверенность текла в его жилах вместе с кровью, Лите можно было доверять крепче, чем самому себе.Он был слишком беспечен?— да, именно так, Роман Годфри был слишком опьянен любовью и так отчаянно упивался своим счастьем, что не заметил самого важного.Лита сломалась не в одночасье, нет: просто он не хотел слышать тревожных звоночков, не желал замечать задумчиво-печальной морщинки, временами пролегающей у нее на лбу, не придавал значения долгим минутам молчания и влажному блеску глаз.Как Лите удалось закрыться от него, как смогла она обойти их ментальную связь?Что ж, Лита была собою до последнего?— она всегда заботилась о Романе больше, чем о себе самой, оберегая его интересы и чувства так ревностно, что порой казалось, будто она одержима своим кузеном. Впрочем, так оно и было?— и именно эта одержимость в конце концов сломила ее, сделала слабой и жалкой, подтолкнула к ужасным действиям.Кровь, вытекающая из ее взрезанных вен, для Романа превратилась в лихорадку, выбила из его легких весь воздух, заставила сердце раненой птицей колотиться в груди и рваться наружу. То, что с Литой беда, было так же очевидно, как и то, что ему не успеть добраться до нее вовремя: возможно, Лита намеренно выбирала время, когда он будет в отъезде по делам компании, возможно, она планировала убить себя уже давно, и мысли об этом вызывали страх и тошноту.?Живи, Лита, живи!??— кричал он мысленно, непослушными пальцами набирая номер Питера, но Руманчек вновь колесил где-то, и оператор сухо прочел сообщение о том, что абонент недоступен.Лита не страдала, нет?— ей казалось, что она все делает правильно, волны ее умиротворения достигали сознания Романа, но не успокаивали его. Он знал: это фальшивое спокойствие, кто-то заставил Литу думать, что она воплощает собой грех, что она неправильная, что она должна исправить все… Была ли это ее мать, чопорная и гневная, заклеймившая их с Литой давным-давно? Была ли это Оливия, которая в глубине души так никогда и не смирилась с мыслью, что истинной родственной душой своего сына является не она сама, а кто-то другой? Это не имело значения, на самом деле?— значение имело лишь то, что он терял Литу, время песком ускользало сквозь пальцы, а в его руках не было силы, чтобы помочь то, что помогла ему обрести смысл жизни.Оставался еще один способ?— Роман Годфри зубы стиснул до скрежета, всего себя собрал в нечто невесомое, яркое, сильное, чистое. Вся любовь, все надежды, вся вера?— все, что было в нем хорошего, все, чем он жил и дышал, все, чем сам он и был, он отправил ей, своей Лите?— говорят, это может сработать, если вселенная поверит в твою искренность. Говорят, ты умрешь, отдавая себя?— частички не хватит, нужно все, до последней капли, и если решишься, то назад пути не будет.Роман ни секунды не колебался?— и сделал бы так снова сто тысяч раз, лишь бы Лита освещала своей мягкой улыбкой этот бренный мир.Глядя, как медленно тускнеет и исчезает метка на его руке, Роман Годфри не боялся умирать?— боялся лишь умереть слишком быстро, не увидев свою медовую девочку еще раз и не убедившись, что она никогда больше не причинит себе вреда.