Третье свидание. Сбой. (1/1)

Ветер гудел, пробираясь сквозь щели в старой оконной раме. Фонарь с улицы освещал голое тело, покрытое мурашками. Больше звуков не было. Ни дыхания, ни биения сердец. Ничего этого не было слышно. В квартиру словно ворвалась зимняя вьюга и заставила их греться друг о друга. Он был жарким июлем, она - дождливым сентябрем. Он мог иссушить ее влагу парой горячих слов, и при этом одним лишь касанием пролить водопад над обрывом ее души. Он ненавидел, как быстро она становиться мокрой. Прелюдии теряли всякий смысл, но при этом им обоим их не хватало. Он ненавидел, как сильно он на неё влияет. Она трепетала от его ладоней, от дыхания на шее и шепота. Ему не нужно было ничего делать, чтобы возбудить ее. Рядом с ним она всегда была натянута, как струна. Он злился, и поэтому имел ее грубо, безжалостно - как она любила. В этом они явно нашли друг друга. Ей нравилось быть жертвой, нравилось быть внизу и подчиняться.И пользовался он этим не только в постели. Несмотря на весь ее гордый характер, перед ним она всегда была бесхитростна и податлива. Он был единственным, кого она беспрекословно слушала, перед кем готова была унижаться, чьи требования была готова выполнять всегда. Злило ли ее это? Несомненно. Она ругалась сама на себя каждый раз, когда он уходил. Кричала, что больше не будет его марионеткой, что больше не будет щенком на коротком поводке. Что он больше не сможет вертеть ей. И каждый раз сдавалась, когда он оказывался рядом. Тем не менее, в постели они идеально дополняли друг друга. Были единым целым, вечным двигателем. Чувствовали тела друг друга, желания друг друга и каждую малейшую эмоцию. Он всегда знал грань, понимал момент, когда стоило остановиться. Ей не приходилось говорить ни слова, чтобы он понял, что ей нужно. Они вообще не нуждались в словах. Их смешили фильмы, где люди говорили какие-то нежные слова во время секса. Иногда он издевался и шептал: ?Боже, ты такая узкая, мне так тесно?, а она била его подушкой и не могла перестать хохотать. ?Мерзость,? - кричала она и смущено закрывала ладонями красное лицо. Тогда он осторожно вытягивал ее руки над головой, целовал щеки, шею, плечи и говорил лишь о том, что она чертовски красива, замедляя темп. Он никогда не кончал, пока она не закричит. Ее протяжный, сладостный крик был словно сигнал для него, кнопка, которая взрывала все датчики сразу. Он плевался от своей романтики, но иногда ему казалось, что в такие моменты их души отделяются от тел и сплетаются воедино, оставляя их измученным организмам лишь чувство покоя и счастья. Эйфории. Одной на двоих. Даже мысли порой были одни на двоих: они одновременно произносили какие-то глупые, но фантастические идеи, сбиваясь тяжёлым дыханием. Но сегодня, почему-то, все пошло не так. Да, она лежала перед ним обнаженная. Да, он безумно хотел её, но сам раздеваться не спешил. Просто смотрел на неё, покрытую полосками света от жалюзи. Видел, как вздымается ее красивая маленькая грудь, как тело покрывается мурашками от необъяснимого для августа холода (они в этом виноваты?). Он опустился на колени перед ней и коснулся ладонью стопы - она вздрогнула и шумно выдохнула. Нежно провёл пальцами выше, к икре, оттуда - к коленке. Кожа была ледяной, так хотелось ее согреть, но почему-то казалось, что это невозможно. Прильнув щекой к ее ноге, он зажмурился. Щетина колола нежную кожу, поэтому она тут же села и обхватила ладошками его голову. Большим пальцем оттянула его нижнюю губу, остальными принялась поглаживать щеки. — Не брейся, тебе идёт щетина, - прошептала она, коснувшись лбом его лба. — Мне с тобой больно. — Почему тогда не уходишь? — Потому что без тебя ещё больнее. Она тихо усмехнулась, положив подбородок на макушку, и сложила руки на его плечах. Он уткнулся в ее грудь. Наконец услышал быстрый стук ее сердца и ощутил дрожь, исходящую откуда-то изнутри. Словно ее стержень с трудом держался, готовый вот-вот переломиться. — Мы никогда не будем счастливы, - ее голос был словно за толщей воды - какой-то булькающий и совсем-совсем тихий. Он промолчал, обняв ее за талию. — Слышишь? Ты слышишь меня? Никогда!Это было верным признаком приближающейся истерики. Он мог ее предотвратить, но почему-то не спешил. — Может, поженимся? - задумчиво произнёс он. В этом даже особо не было вопроса. Скорее какая-то навязчивая идея. — Ты больной? Мы висим на грани. Ты притащил меня в эту гребанную контору и заставил общаться с каким-то чужими людьми. Ты сказал, что не хочешь быть со мной. Что мы не созданы друг для друга. А сейчас предлагаешь пожениться? Совсем тупой? — Я не имею право на ошибку? Мы же оба не можем быть ни с кем другим. — Я изменила тебе. С девушкой, - бросила она и, расцепив его руки, снова завалилась на постель.Приготовилась к крикам и скандалу. Возможно, к драке. Он мог ее побить? Мог, несомненно мог. Она всегда старалась быть девочкой, которая не может драться . Бойкое детство научило ее, что перед мужчинами лучше предстать хрупкой и слабой, а не той, кто может дать отпор. Она изо всех сил пыталась быть той, которую хотят защищать, которой хотят помогать с тяжестями и которую видят маленькой и беззащитной. Но он умел так доводить ее, что истинная личность вырывалась наружу. Она кричала все, что думает о нем, язвила и обзывала его последними словами. Тогда он мог дать ей пощёчину, и она кидалась на него с кулаками, рыдая и обещая уйти, никогда не простить. Они швыряли мебель, посуду, даже ножи. Он умудрился оставить ей шрам на щеке, и с тех пор поклялся больше не поднимать руку. Но она его клятвам не верила. Прошло уже два месяца, рана давно зажила, а она все так же ждала, что он ударит. Но он вдруг рассмеялся после минутной тишины и плюхнулся рядом. — Правда? И как? Понравилось? - перекатившись на бок, он подпер голову ладонью и с интересом уставился на неё. — Ты хотя бы понимаешь? Я спала с другим человеком. — С девушкой, - кивнул он. — Тебе плевать?— Если тебе нравятся девушки, я не запрещаю тебе трахаться с ними. Или что вы там делаете, вообще? Она перевела взгляд в потолок и захохотала. Была уверена, что он будет в бешенстве. Что никогда ее не простит и бесконечно долго будет напоминать ей об этом, даже если они расстанутся навсегда. Нелепо. Смешно. До безумия смешно. Хохот вдруг перерос в истерический смех, из глаз хлынули слёзы. Она зажала ладонью рот и зарыдала в голос, отвернувшись к стене. Все ее тело содрогалось в частых спазмах, она кашляла, давясь слезами, и едва дышала. Пару раз ударила кулаками в стену и ещё сильнее заплакала от резкой боли.Он крепко обхватил ее хрупкое тело и прижал окровавленные руки к груди. Она дёргалась, вырывалась и пыталась ударить, но он лишь сильнее вжимал ее в себя. — Тихо, солнце, мы выберемся. Ты же знаешь это, - тихо твердил он, губами коснувшись ее волос. Запах скошенной травы. Он запомнил этот запах ещё тогда, три года назад. Не помнил ее лица, голоса, имени. Лишь запах, добравшийся до его носа, когда она обнимала его. Одна из огромного потока. Он помнил этот запах все три года и знал, что она будет его. — Поклянись, - гнусаво прохрипела она, - внутри что-то жалобно клекотало. — Клянусь. — Не так.— Клянусь, что мы выберемся. Клянусь, что все будет хорошо. ***Они остались вдвоём и на следующий день. Из-за облаков выбралось утреннее солнце и залило спальню ярким светом. Обнажённому телу стало приятно тепло. Он сильнее закутался в тонкую простыню и улыбнулся сквозь сон. Нежно опустил руку на левую сторону кровати - поймал лишь пустоту. Рядом никого не было. Все так же не открывая глаза, он ощупал всю кровать и тихо завыл. — Солнце! Где ты? - вяло пропел он, переворачиваясь на спину, — скажи, что ты не сбежала к своей новой любовнице! До носа добрался сладковатый запах блинчиков. Или оладьев. Наконец, он услышал шум на кухне и, потянувшись, уселся в кровати. Это он должен был готовить ей завтрак, пока она спит. Но на часах было только девять, а легли они не раньше пяти. А ведь она ненавидела рано вставать. Он опустил взгляд на пол: по комнате бегало, спотыкаясь, крошечное белоснежное облако. Не слезая с постели, он дотянулся до щенка и подхватил его на руки. — Я назвала его Каспер. Нравится?— Отличное имя, - кивнул он и поднял взгляд на девушку. Его футболка на голое тело, мокрые волосы, собранные в высокую кулю (короткие пряди все равно выбивались и падали на лицо), розовые патчи под глазами. Она выглядела свежее, чем весь последний месяц. Счастливее. — Пойдём завтракать. Они ели приторно-сладкие блины, сидя на широких перилах балкона, и наблюдали за машинами, застрявшими в пробке на проспекте. Час-пик, а их ничего на свете не заботит, кроме задыхающейся любви. Реабилитирующейся любви. У неё - последние дни каникул, у него - добровольный отпуск. Ночами он записывал наброски в ?заметках? телефона, но другу не показывал. И ей никогда не покажет. Потому что там - ненависть и отчаяние. Там - боль их обоих. Там - вся правда о его чувствах, которую не суждено узнать никому. — Я понял, что не отдам тебя никому. — Думаешь, кто-то теперь будет у тебя спрашивать?