Часть 19 (1/1)

– Нет, Штейн, нет… я не могу. Всё понимаю, но… знаю же тебя, ты воюешь с Труновым, и похеру тебе на всех, лес рубишь – щепки летят, только… – затих, не решаясь произнести вслух, но Костя уже предположил, что последует дальше:– Не думал, что случится, но знаешь, я ожил что ли, Кость. Я и Илья…Быть подлецом так легко?! Ну-ну! Закрыв глаза, еще раз просчитал все ?за? и ?против?. ?За? – много, а ?против?… одно, а скорее – один, еще один минус. Фак! Штейн, сделав глоток, прикурил, в горле запершило от выпитого, от выкуренного. Ну что ж, погнали…– Я и Илья… – передразнил он, грубо перебивая Сорина. – Да что Илья? Не ты ли говорил, что он умотает скоро? Думаешь, о тебе не забудет или с собой потянет? Не глупи, Леша. И знаешь, что… таких, как Воронцов у тебя еще вагон будет, а я… – пронеслось: а ты, Штейн, сволочь – …как был, так и останусь, с тобой, всегда.– Это подло, Штейн, – Соринский голос зазвенел злостью и обидой, но отступать уже поздно.– Это подло, когда из-за левого мужика ты меня под танк бросаешь. Никогда не поверю в твою особую щепетильность, Лешенька, ты просто ссышь. Сделай всё аккуратно, осторожно. Откопируй быстро, оставь копии в бизнес-центре, заплати менеджеру, пусть они мне перешлют и все. Сомневаюсь, что твой босс сам в центр бегает, скорее – он тебя отправляет, так что вряд ли кто-то ему скажет. И еще… аналитику обратно не вкладывай, выкинь ее. Не думаю, что Воронцов заметит сразу, что ее нет, – Сорин не возражал, слушал, но Штейн даже через тысячи километров чувствовал его противление нажиму. Как стена из молчания. И надо еще чуть-чуть поднажать…– Сделай это, - говорил убедительно, спокойно, не повышая тембра. – И… по жизни ты мне дохуя всего должен. Время пришло, Леша, долги отдавать.Тик-так, тик-так – в виске билась венка, пульсом попадая в ритм секунд. Отпил виски – слова, в принципе, больше не нужны, всё сказано.Лешка выдохнул в трубку:– Хорошо. Сделаю. Но, знаешь что, Штейн, приеду – сразу отдам тебе бабки. Нахуй тебя.Ну, нахуй и нахуй… Пусть побрыкается, гордость поизображает, главное – цель достигнута, Костя Штейн получит необходимые козыри, а что потеряет… тоже нахуй.– Ты, Сорин, только учти – про нашу с тобой дружбу любовничку не рассказывай, ни к чему ему знать.– Поздно. Он знает. Фотки наши видел, – Лешка не выдержал холодно-остраненный тон, истерично и звонко хохотнул в трубку.– Ну и дурак, что открываешься. Небось, всё про себя уже рассказал?– Да-да, ты мне советы подавай, может тебе еще моих долгов прирастет, – зло кинул Лешка и отключился, без ?до свидания? и ?прощай?.Правильно, это же Леша Сорин, старый и единственный друг… был. Лучше бы он визжал и орал. Понимал Штейн: его краткие и отрывистые фразы – самый худший вариант развития событий, это даже не обида, это вывод и решение – нахуй, тебя, Костя, отныне и навсегда. Ну и ладно…Допил и, потушив окурок, приоткрыл раму, вдохнул свежий воздух – море сегодня особенно шумное, штормовое и пахнет солью, едко и пьяняще. Или пьянит нужная доза алкоголя – мыслей в голове не наблюдалось, ни мерзко, ни гадко. Никак. Пора к Еремину под бок и баиньки.В спальне зачем-то заглянул в шкаф, на несколько мгновений подзавис – ?зачем??, а потом понюхал Сашкин костюм, висящий на плечиках. Как там Лерка говорила? Домом пахнет? Принюхался и почти ничего не учуял, ни табака, ни одеколона, запах ему показался слишком чистым, но с примесью чего-то сладковатого, знакомого, он не мог разобрать. А потом уткнулся носом в свой, тот, который сегодня носил на работу – несло куревом, не сильно, но закономерно. Надо меньше курить в кабинете и в машине, да вообще – меньше курить. Самую чуточку пОтом, и плюсом тягучая фужерная нота ?Гипноза?. Фак, давно вроде им не пользовался, а костюм всё равно провонялся. Подтянул новый пиджак, который ни разу не надевал – и тут ?Гипноз?, рубашки, все до единой – то же самое. Вещи будто заразились друг от друга запахом ланкомовского одеколона. Его не перебивал даже аромат шанелевской туалетной воды, прозрачный и легкий, для каждодневного использования.Наверное, эту смесь никотина с ?Гипнозом? Лерка и назвала ?кобелиной?. А вот про Еремина так и не понял – почему домом? Понюхал еще раз. И не удержался – нырнув рукой во внутренний карман, нащупал какую-то бумажку. Не особо любопытно, но всё же…В комнате темно и разглядеть что-либо невозможно, и Костя снова отправился на кухню. Ну и что это? Добычей оказалась банальная квитанция по оплате стоматолога. Уже было вернулся, посмеявшись над собой – шпион нашелся! – но зацепился за имя на бумажке. Анастасия Александровна Еремина, четыре года. Во как, значит, ребенка водил к врачу. Только что это дает? Ничего абсолютно, Еремин, как и живя в семье, так и не живя, может заботиться о собственном чаде. Это естественно. Вернул квитанцию на место и осторожно прилег рядом с Сашкой. Холодно. В квартире очень тепло, а ему – холодно. Минут десять, укутавшись, пытался согреться, потирая пятки о голени, но не получалось. Тогда без раздумий залез к Еремину под одеяло, нарушив одно из немногих, им же установленных, правил – у каждого свое одеяло. Залез и прижался к горячей Ереминской спине, засунув ступни тому в ноги. Сашка завозился и, откинув руку назад, по-хозяйски притиснул Костика к себе, но, слава богу, не проснулся. Внезапно подумалось, что эта, не дающая ничего информация о походе к стоматологу, сделала Еремина Сашу чуть человечнее, чуть ближе. Да, прижался еще теснее, уткнувшись носом куда-то под лопатку, туда, где черными побегами была набита пугающе красивая татуировка…Проснулся, в комнате – жарко и душно. Шторы задернуты, и смотри-не смотри, всё равно непонятно, который час, но по ощущениям еще слишком рано – где-то шесть утра. Потный и такой же уставший, как и накануне вечером, ни черта не отдохнувший. Сердце выстукивалов горле неровным сумасшедшим тактом. Вот же фак! Кошмар всё еще обрывками стоял перед глазами, наполняя до конца не очухавшееся сознание отвратительными образами. Что за ебаная черта – всегда помнить свои сны? Штейн бы хотел забыть, не видеть, не вспоминать. Но нет. Чётко, осязаемо, в общем, как обычно. Возникло непреодолимое желание откинуть одеяло и осмотреть себя – на коже, казалось, остались липкие следы извивающихся тварей, которые во сне заползали на ступни, настойчиво стремясь вверх, оплетали голени, колени, бедра, сначала одну ногу – он, задыхаясь от омерзения, стряхивал их, отбрасывал, но напрасно – твари лезли на другую. Скользкие, черные, маслянистые, то ли слизни, то ли пиявки, гибкие, с присосками на плоских телах. И ступить некуда – они везде, куда ни глянь, и Костик там, в растянутом резиной сне, совершал нереально длинные прыжки, пытаясь попасть на какие-то кирпичные насыпи, островками разбросанные то тут, то там на полу большого заброшенного здания, куда его занесло в поисках… кого-то или чего-то. Кого или чего – осталось загадкой, смутным тающим образом. Прыгал, а внутри ощущение брезгливой гадливости и страха. Кирпичи осыпались под ногами, и Костя скатывался в шевелящееся, извивающееся месиво. А эпилогом, последним слайдом,и выдернувшим его в реальность, был Еремин, с веселой улыбкой наблюдающий за Костиной паникой, когда он не удержался и по бедра ушел в вязкую массу червей-пиявок, и Сашкины слова: ?Надо кровью брызнуть, от нее смертью пахнет?.Полный пиздец! И абсурд. Костя содрогнулся от отвращения. Надо ж такому присниться! Хотя… с необъяснимой уверенностью Штейн понимал – это просто сон, кошмар, ужастик. Не более чем последствия лежания на левом боку, алкоголя, табака и нервов. Ну и Сашки Еремина рядом. Блядь, срочно нужна сигарета… Но вместо того, чтобы вылезти из постели, вновь придвинулся к Сашке, обнимая за спину. Этот настоящий Еремин, мирно сопящий, горячий, влажный – они оба вспотели – одуряюще пах потом и чем-то ванильным, пряничным. Домашним. Вот оно. Поймал. Запах напомнил ему о печеном, праздничном, так пахло дома, когда мама готовила к дням рожденья племянниц торт, или печенье, или сладкие пироги. Наверное, именно об этом и говорила Лерка…Но никаких выводов сделать не получилось, не до выводов. Хотелось стереть с себя иллюзорные склизкие следы, от которых до сих пор остался посткошмарный зуд – будто все волосы на теле шевелятся: на бедрах, голенях и даже в паху. Провел рукой по низу живота – блядь, это просто пот! Ни хуя себе упарился! Не раздумывая особо, скинул оба одеяла и притерся к Сашкиной заднице. Приятно повеяло прохладой, и приятно – животным, живым теплом Ереминского тела. Закрыв глаза, поцеловал между лопаток – Сашка, пробурчав: ?Сейчас… сейчас, еще пять минут…?, перевернулся на живот и обхватил подушку. Костя скользнул ладонями по сильной спине, стирая влагу, к пояснице, по резинке трусов, под резинку. Не задумываясь о последствиях, не думая о Сашкиной реакции, не до того было. Да и хотел не секса. Чего-то другого, из области вампирского и темного – украсть у Еремина его спокойный сон, поднапиться его энергией, подзарядиться. И стереть: с сетчатки – обрывки сна, с кожи – липкие следы. Сел на колени, аккуратно стянул трусы, Сашка завозился, и… вот же удивительно… приподнял зад, облегчая Косте задачу. Опять повторил: ?сейчас, подожди… еще пять…? Типа – еби, но не буди. Внезапно от обманчивой доступности накатило возбуждение, и Костик смял ладонями задницу. Странно смотрелось – собственные узкие кисти, тонкие пальцы, чуть сжавшие светлую кожу. Что-то было в этой картинке вызывающе, завораживающее… Перекинул ногу, оседлав Сашкины бедра, склонился к плечам, подул на блестящую от пота шею, поцеловал за ухом, ниже – по загривку, потерся: носом о даже во сне нерасслабленную трапецию, членом – между крепких, слишком мускулистых ягодиц… Повело… Блядь, реально повело! Обнаглев, ткнулся уже сильнее, проезжая головкой по анусу…. Две вещи произошли одновременно – он уцепился глазами за Сашкину татуху – вот, они, твари из сна, черные, мерзкие… и получил болезненный резкий удар локтем в солнечное сплетение… Аккуратно под диафрагму. Перекрыло доступ воздуха, и Штейн, разевая рот как выброшенная на берег треска, несколько мгновений пытался сморгнуть непроизвольно выступившие слезы. Фак! Сашка перевернулся, легко скинув Костю, и смотрел сонно, зло. А потом неожиданно виновато улыбнулся.– Кость, ты как? Сильно я тебя?Костик махнул рукой, урывками втягивая кислород, который доходя до бронх, в легкие так и не поступал.– Черт, рефлекс, прости… – Сашка погладил по груди и слегка надавил. И получилось – Штейн, вдохнув в полную, хрипло закашлялся.– Но, слышишь… не делай так больше. Никогда, – в Ереминском голосе нет ни предупреждения, ни раздражения, одна лишь констатация. Да уж…– Ну тебя нахуй, Сашка, я с тобой калекой останусь, – Костик, стерев слезы, сел, согнувшись к коленям. Приятного мало… но, фак, сон из головы вылетел со свистом, впрочем, как имоментально развеянное болью возбуждение. Подумалось вдруг, и Костя не сдержал мысль:– Если я вообще… останусь. Отпустил бы ты меня, добром же не закончится, – уже было встал, не дожидаясь ответа: пора в душ и собираться на завод… Но Сашка не позволил, удержал за руку, придвинулся – снова душно стало, слишком он, Еремин, жаркий. Как печка… Зашептал быстро:– Не могу. Не могу, Костя… иначе всё зря тогда… Всё зря… я и так на душу грех взял из-за тебя…Что за грех, Штейн так и не узнал – Еремин, судорожно вдохнул и повалил Костика обратно на кровать. Видимо, такой Костя Штейн – слабый, беспомощный, открытый – привлекал его с особой силой, будил в нем того самого зверя, который уже не раз вырывался с узды Сашкиного самоконтроля. Вот и сейчас… Снова – влажно, быстро, неистово. Не протяжно-лениво, по-утреннему расслабленно, а отчаянно – Сашка будто глушил в себе что-то шумными, с липкой оттяжкой, ударами, шлепками. Мокрая кожа о мокрую кожу. И брызги летели, мелкие, соленые. Пота, пока… пота…А потом, после душа, после пары кружек кофе и неизменной сигареты – правда, сегодня Сашке удалось запихнуть в Штейна горячий бутер с сыром и ветчиной, вернулось вчерашнее состояние сосредоточенного равнодушия. Ожидаемо – первой сознательной думой, когда волна вымученного оргазма смыла обрывки-образы кошмара, а вода с кожи – пот и мерзостное ощущение чужого, грязного присутствия, возникла мысль о Сорине. Жалко? Стыдно? Да. И нет. Разумом-то Костя понимал, что всё еще можно исправить, да и притупится у Лешки, простится, только однозначно осадком останется. И вот от него, осадка, как раз и не избавиться, так и будет бултыхаться на дне, пачкая, отравляя. Так и что, Штейн? За что боролись, на то и напоролись… Бей, круши, ломай… И Лешка, невинная жертва, случайно попал в жернова. Разум разумом, а твердое убеждение где-то на интуитивном уровне: это еще один минус – минус три. Наступило время выбирать, и ты выбрал… Что ж, уроки Трунова не прошли бесследно.Четверг – сосредоточенное равнодушие, даже от пластикового веселья не осталось следа, и, забивающий все посторонние и лишние мысли, рефрен: ?Все будет хорошо… скоро финиш…?. Первым делом проверил свой ящик на Рамблере, есть письмо, и вложения есть, получилось, значит, у Лешки… Скинул их на дискетку. Просмотрит и распечатает вечером дома. Подумал и все же написал Сорину и ?спасибо?, и ?прости?, и ?обещаю…?, а толку от этого?Довели до ума пакет с документами, исправили все косяки, совещались с Труновым – он внес несколько правок, и пришлось переделывать некоторые расчеты. Пожалуй, лишь однажды равнодушие подернулось рябью: обедали вместе с шефом – голубцы с рисом, салатик, вкусно и просто. Шеф шутил, про жизнь расспрашивал, а в карих глазах – настороженность. И все же… привычно, легко, и если забыть про свою и чужую ложь, вполне спокойно и чуточку… перчёно. В конце дня перед уходом Олег Викторович заглянул в кабинет, Костя уже пальто накинул.– Кстати, Константин Сергеевич, напомнить тебе хочу о Рашидове. Завтра в двенадцать прибудет. Ты при параде приходи… Понимаешь, о чем я?Костя мило улыбнулся: ?Понимаю, буду?. Распрощались, а Штейн на часы взглянул… Фак, время всего-то шесть, отвык он так рано с завода уезжать. Такое состояние – как будто после госэкзаменов или пятилетки за десять дней: времени много, а деть его некуда. И заполнить нечем. Дерьмо. Снял пальто и опять за стол уселся, врубив заново компьютер. Решил, что завалявшиеся хвосты подберет. И еще… сегодня прийти пораньше, завтра… Еремин привыкнет, потом и не отмажешься авралом на работе. Протянет еще часа полтора, а потом в гараж заедет, пора бы уже убедиться – правдива ли его догадка о том, что Трунов в курсе подмены. Так сказать, воочию увидеть…Но завод давил – море, ветер, док, понтон – любимая панорама не вызывала больше отклика ни в уме, ни в сердце. Мрачно, серо, сыро и холодно. Пусто. Ржаво. Это место, сосредоточие всего, что Штейн любил, ценил, чего добился и чем гордился, потеряло над ним власть. Перестало представлять интерес. По сути, все логично: пять лет – тот самый срок, когда нужно двигаться либо вверх, либо вперед. Должно было произойти, постепенно, этапами, а произошло враз – беспощадно и неожиданно.С трудом высидев час, отправился к гаражу. Нервничал? Нет. Вернувшееся состояние отмороженности надежно защищало нервную систему от любой неожиданности. Поэтому, когда ключ не вошел в скважину – удивился, а потом рассмеялся. Трунов, смешной, сменил замок на двери, отрезая Косте доступ к документам. Интересно, как он это объяснит? И будет ли Штейн спрашивать? Нужно подумать…