Часть 6 (2/2)

Ударная доза алкоголя плюс никотин сделали свое дело – в голове легкость, штормит. Но кураж никуда не делся. Яды… мы превращаемся…

– Константин Сергеевич… – Леркин узбек подошел неслышно, да со свитой – мальчик-нелегал, как верный пес, закрыл все двери и встал на страже. Косте стало смешно – уж не разборки ли Алик затеять хочет? Но нет:– Ты знаешь, что Олег в понедельник улетает? – продолжил хозяин шашлычки.Костик пожал плечами, ему как-то все равно, уезжает и пусть. Минус один. Проехали, идем дальше… Яды…Алик говорил по-русски отлично, но был у него дефект речи, который делал слова и фразы неразборчивыми – глотал окончания, словно сжевывал их, и очень быстро тараторил. Уловить, что сказал, с первого раза почти невозможно. Костя за годы общения привык, притерся к этим рвано звучащим пулеметным очередям. Но не сегодня, выпивка снижала остроту восприятия, и приходилось напрягаться, чтобы понять смысл.– Ты ведь мог бы Федоровне помочь…– Каким образом, Алик? – Косте интересно, куда хитрый узбек клонит.Тот молчал, внимательно в лицо вглядывался. Но что увидит? Пусть Костя на себя обычного не очень похож, а тварь внутри хоть и льет отраву, но снаружи не видна.– Ты с Зингером давно знаком? – наконец решился спросить. Ответа ждал напряженно, но… Костя, спасибо виски и исковерканным словам, не сразу понял, что Зингер – имя. Память услужливо подсунула старую бабушкину швейную машинку, которую мама берегла как реликвию. И немецкую надпись на барабане ?Zinger?.

– Мы же родственники… – почему так ответил? Ну, кураж, ну, не понял о чем узбек, ну, ассоциации. Не знал, что его ответ будет значить. Не пошутил даже, просто брякнул.А Леркин узбек отреагировал, что-то в его взгляде заискивающее и льстивое появилось. И облегчение, будто он догадался наконец что Костя Штейн из себя представляет. Все эти годы не догадывался, а тут – понял.А Костя не понял… что все это значит, уточнил:

– Ты-то откуда узнал? – что ж, блефовать так блефовать.– Видел вас в казино в прошлую пятницу.…Темные провалы в бездну, синяя вязь на руках, фишки, зажатые в пальцах, зеро… таинственный незнакомец обрел имя. Или кличку.Голос Алика звучал задумчиво, медленно, так, что уже все понятно и слышимо: – Хитрая бестия ты, Константин Сергеевич. Думал, что сам по жизни идешь, а оказывается… – недоговорил, оборвал сам себя. Правильно, можно и лишнего наговорить. Помолчали. Костя просто не знал, что сказать – начнет оправдываться, что пошутил и не связан с таинственным Зингером ничем, так, случайная встреча – не поверит узбек, посчитает, что отмазывается.– Брат… – ого, уже братом стал, смешно, – тебе как тут отдыхается? Может, хочешь что? – Алик перевел на другую тему, крючочки с наживками закидывая. И ты, хитрая узбекская бестия… Можно воспользоваться, вон Алик на мальчика-нелегала с намеком смотрит. Ничего так мальчик, молодой, свежий… Круши, бей…– Хочу… вискаря еще притащи, – Костя решил не наглеть, да и зачем козыря в руки Леркиному узбеку давать?– Не вопрос, брат.Бля… родственничек нашелся. Но надо еще одну проблему решить, он же хочет напиться…

– Алик, когда нажрусь, за руль меня не пускай.– Ладно. Хочешь, Алишер тебя отвезет? – узбек кивнул на мальчика, не оставляя попыток соблазнить Штейна свежим мясом. Костик поморщился. – Не, Алик, я тачкой рисковать не буду, твой мальчик кроме ишаков что видел?– Обижаешь, Константин Сергеевич, он из Ташкента, городской. Но если не доверяешь, я сам могу.Вот так, Костины акции заметно подскочили в цене. ?Сам?. Хотелось рассмеяться. Он, Штейн, случайно оказался замечен в порочащих связях, и совсем не в тех, в которых боялся быть замеченным.Вернулись в общий зал вместе. Гости уже танцевали под популярную нынче песенку ?Снег, снег... падает на всех…?. Даже Лерка дергалась в середине толпы, не попадая в такт. Только Маша в одиночестве сидела за опустевшим столом. А Димка где? В сортире, что ли? Костя накатил виски, особого желания есть уже не было, а будет еще плов. Или был? Черт, точно, он пропустил. Остывший, на больших блюдах, но выглядит аппетитно. Кивнул Алишеру, подзывая - теперь он за Штейном следовал как тень. И поссать провожать будет? Забавно. Алик, сукин сын. Мальчик услужливо подскочил, и Костя попросил горячего пловешника. Откинулся на стуле, вертел стакан в руке, сквозь янтарный напиток рассматривая танцующих гостей, Машу, стол. Все искажалось, ломалось, причудливо гнулось. Красиво и тепло, хотелось, чтобы так было внутри. Но было – уродливо и холодно.Алишер принес дымящуюся тарелку, да навалил с горкой, от души. Фак, правда, очень вкусно. Давно такого не пробовал, даже у Алика. Аппетит пришел, как по написанному, во время еды. Не заметил, как умял все. Кажется, у него даже живот появился, пуговица на узких джинсах давить начала. Расстегнул… Алишер наблюдал за ним с довольной улыбкой.– Ты готовил? – догадался Костя. Мальчик-нелегал кивнул. – Вкусно…– Хочешь, я тебя отвезу? – спросил Алишер по-русски, с жутким акцентом. Этот акцент все портил, нет, он, Костя, не расист, даже несмотря на корни и фамилию, просто…подчеркивал акцент чужеродность, бессмысленность. Хотя какой смысл в сексе? Кроме самого секса…– А ты сам? Хочешь? – не удержался, поинтересовался. Ему жертвы не нужны. Мальчик молчал пару секунд, раздумывая, смотрел черными, блестящими глазами. Что-то было в нем европейское, может, в разрезе глаз, может, в строении черепа.– Да, – ответил односложно и покраснел. Фак… Ну как отказаться? Костя махнул рукой, небрежно, даже царственно – иди, погуляй, я подумаю. Алишер понял, сообразительный, слегка поклонился, уходя. Блядь… чем не решение? Взять и завести себе такую… зверюшку…В этих переглядках с Алишером не заметил подошедшего Крайнова – он старательно что-то вытирал белой тряпкой с Машиной груди. И делал вид, что не прислушивается. Верю, Дима, верю… У Маши на блузке красовалось яркое, оранжевое пятно от шафрана. Костя инстинктивно на себя посмотрел, но нет – все в порядке, рубашка по-прежнему идеально чистая. Перехватил устремленные на него взгляды двух пар глаз – синих Димкиных и карих Машиных. Машин – расстроенный, ей явно неловко за это пятно. Димкин – куда-то в область груди и что там в его глазах, непонятно.Костя вновь на себя… Черт, рубашка тонкая и соски выделяются четко, причем один больше другого. Ну, да, есть у Кости такая физиологическая особенность. И тот, что больше, очень чувствителен и к прикосновениям, и перепадам температурным. Черт, фак, блядь… и к взглядам… Улыбнулся Димке, по-блядски улыбнулся. И очков нет, можно выразительно играть бровями и хлопать ресницами. У Димки под темной щетиной предательский румянец расползается. Ты ж мой натурал… Весело, круши, бей…– Выпьем? – Костя приглашающе поднял стакан. Димка налил девушке вина, оглядел стол – водка стояла далеко, собрался уже пойти за бутылкой, но Штейн остановил – все равно два пузыря по 0,7 он не осилит. – Давай сюда, - налил Крайнову виски, кинул льда – Алишер подсуетился, притащив новый пузырь и лед.– Прозит! – салютнул. А кураж нес – пил мелкими глотками и смотрел на Димку, глаза в глаза, не отпуская, не давая уйти, словно гипнотизируя, обещая, предлагая… Время будто замерло, или летело со скоростью локомотива, сметая все на пути. И Крайнов не мог опустить взгляд, даже не моргал, пока Маша его не окликнула:

– Дим, пошли потанцуем, - опустил, моргнул, ушел.Штейн допил, и тоже в танцующую толпу, врезаясь, расталкивая плечами, вклинился. Что за музыка звучала, не слышал, только сердце билось гулко, трещали льдины, тварь выползла, наполняя ядом вены. Бей, круши, делай больно…Лерка прижалась, высокая, ростом с Костю, и терлась, обнимая за бедра, чуть царапая острыми ногтями живот и спину, забираясь под рубашку. Может, со стороны эти движения казались чувственным заигрыванием, вызовом, сексом, но не были – они оба знали правду. В жизни с редким молчаливым трахом в миссионерской позе Лерке просто не хватало прикосновений – жарких, эротичных, тело к телу, когда можно шептать протяжное ?да?, просящее ?еще?. Без последствий, без страха быть непонятой, отвергнутой. И Костя не объект этой страсти, а скорее – предмет, подручное средство. Ему не сложно прижиматься в ответ, обвивать хрупкое тело, шептать ?да, да… давай?. Их игра, которая ничего для них не значит и значит многое. Доверие, близость, странная любовь… Снова в венах кровь, ползи обратно, сука… Темно, ритм, пот, взгляды-пули – темные, удивленные, злые, восхищенные, ревнивые… Похуй, танцуй для меня…Он, блядь, пьяный в хлам. И Лерка тоже. Понял, когда врубили свет под вопли:

- Все к столу! - а они, покачиваясь, так и остались стоять посредине зала.

– Мать…фак, да мы пьянющие.

Лерка засмеялась, продолжая цепляться за Костю: – Так пойдем еще выпьем, майн либе Штейн.Бляааа, подруга, кажется, совсем в дымину, если про майн либе вспомнила. Костя и сам рассмеялся:

– Логично, надо накатить.По пути к столу ухватил за рукав Алишера, который стоял в сторонке, как верный пес, приставленный хозяином охранять ценную вещь. Костю? Лерку? Обоих?

Бухнулся между Валерией и силком усаженным рядом мальчиком-нелегалом. Лерка привалилась к боку, дыша Косте в шею, а мальчик сидел ровно, напряженно. Ему тут явно не место, это все понимают. Смотрят изумленно. Но Косте наплевать, ему подарили, что хочет, то и делает. Под столом провел рукой по ноге, от колена к паху, с удовольствием наблюдая, как трепещут ноздри, поджимаются губы. Скользнул по внутренней стороне бедра, к яйцам, сжал их через плотную ткань брюк. Мальчик свел ноги, судорожно выдохнув. Смотрел умоляющими, больными глазами - отпусти меня… Отпустил, ладно. Пока иди… Его сдуло, был и нет, пустой стул рядом. Смешно, бей, круши…Еще стакан, еще… О чем-то говорили, Костя к Маше опять пристал, честно и искренне предлагая помочь – Димке-то некогда -свозить на источники, показать одно место, которое она точно не видела, кажется, даже вертолетной прогулкой соблазнял. У нее глаза загорелись, но Димка молчал. А ей и хочется, и колется. Яды…

Потом было – а помнишь, Кость, мы на Бали, а помнишь, Кость, мы на Севане, а помнишь, Кость, мы на карнавале в Рио ели стейки… Это Лерка, так вовремя у нее ностальгические воспоминания проснулись. Яды… мы превращаемся…Пошел курить, чувствуя, что его штормит. Пора валить. Или не пора… Димка следом зашел в предбанник, судя по виду – точно трезвее Кости. И злой. Очень. Разгадал игру? Резко толкнул в грудь, прижав к стене, Костя не сопротивлялся, выдохнул дым в лицо. И улыбался нагло, пьяно.– Ты что творишь, Штейн? – ого, в Димке огонь есть, удивил. Давай, Дим, гори, я хочу растаять… Фак… Вопросительно выгнул брови, невинность в глазах:

– Что?– Ты нахуя этого узбека при всех лапал?Костя расхохотался, в голос, в лицо Крайнову. Он, блядь, игру с Машей не просек, а тисканье под столом увидел. Бей, круши…– Ревнуешь? Не ревнуй, мне его просто… подарили. Хорошая зверушка… – обхватил Крайнова за спину, притянул поближе. Димка выше сантиметров на пятнадцать, его пах Костику куда-то в живот вжимается. Вид агрессивный, но Штейну похуй, даже глядя снизу, все равно он сверху. И надо таки уровнять позиции – втиснул колено между Димкиных бедер и стукнул тяжелым ботинком по икрам, заставляя расставить ноги пошире. Тот инстинктивно присел, зашипев от боли. Вот теперь правильно – грудь к груди, соски к соскам, глаза в глаза. Блядь, ну какой он красивый, не был бы таким жалким…

Отпустил спину, опустил руки – иди, если хочешь… не ушел, даже не отодвинулся. Костя убрал челку со лба Димки, провел пальцем по щеке, по верхней губе, зашептал, почти касаясь ртом:

– Или ревнуй… Знаешь, что сделаю? Отвезу мальчика к себе… или он меня отвезет, что-то я пьяный… разложу на кровати, помнишь мою кровать? Он такой… темненький на светлом… гладкий… буду целовать спину, сверху, сначала плечи, потом лопатки, потом ниже… потом раскрою его и начну трахать, долго, очень, я же пьяный. Он будет плакать, умолять, стонать… и кончит, не прикасаясь к себе. Подо мной, для меня…Пока шептал, просунул руку под пояс, сжав Димкины ягодицы, и мял их, грубо, до боли. Тот дышал жарко, плавился и от прикосновений, и от слов. Поцеловал, втянув верхнюю губу, как всегда хотел, как мечтал… Только думал о другом – о двери.

Целовал и думал, ну, давай, откройся, мне нужна публика… Открылась, он, Штейн, удачливый сукин сын, – вошла Лерка, а за ней Маша. Упс, а тут мы… Подруга засуетилась, стала Машу за дверь выталкивать. Как по сценарию – Леркина реакция делала картинку живой и настоящей. Маша, конечно, не ушла, смотрела испуганно, еще до конца не понимая, что видит. Димка-то спиной стоял, услышал, что вошел кто-то, но не отшатнулся, нет, был не в состоянии. Ватный мягкий податливый, отвечая на этот лживый, подлый поцелуй-удар, поцелуй-предательство. Бей, круши, ломай…– Дима? – голос звонкий, какой-то ломкий.Димка отпрянул резко, вырываясь из рук, рубашка торчит, лицо горит. Взгляд мечется от Кости к Маше и в нем ужас, такой неподдельный, такой осознанный. Немой крик: ?Что я наделал?! Что?? Как приятно наблюдать, как рушится чей-то мир. Чужой, другой, не его… Бей, ломай…Костя, оттолкнув Крайнова, поправил рубашку, застегнул пуговицы – оказывается, и Димка не терялся, только он не чувствовал, другим занят был. Круши, ломай…

Улыбнулся Маше, которая застыла как жена Лота, - улыбнулся мило и приветливо, словно ничего не произошло. – Покурим? – достал сигареты, обращаясь ко всем… Маша выскочила за дверь, Димка следом, пытаясь догнать. Осталась Лерка, стояла, смотрела, думала. Бухая ведь, но понимала, что-то творится с ним, так он себя никогда не вел.– Что происходит, Кость?

Стыдно? Нихуя не стыдно, он себе тысячу оправданий найти сможет. Только нужны ли ему оправдания? Нет. Тварь выползла, в венах – яд и лед. Он отравлен.

Пожал плечами, отвернулся, прикуривая. А Лерка… фак, ну не надо, Лер… обняла за плечи, целуя куда-то в шею. – Я пьяная, Кость, но завтра, поклянись, что расскажешь. Хорошо?

– Пойдешь со мной?

– Куда, Костя?– До конца. На вершину мира… – черт, как же он пьян.– Пойду… только если Алика можно с собой взять…– Любишь его?

– Да. Нет… свое говно, Штейн, ближе к телу.Костя рассмеялся:

– Возьму, куда без него.Отпустило. И его, и Лерку, рассхохотались оба . Ну, они же в хлам, в дым. Все, хватит!– Иди к гостям, Лер.– А ты?– Сейчас умоюсь, кофе выпью и домой. Скажи Алику, пусть он меня отвезет, мы договаривались.Шел к туалету через зал, другого пути не было. Краем глаза отследил Крайнова, тот в углу, у окна, что-то объяснял Маше, она кивала, соглашалась. Видимо, нашел правдоподобную ложь. Правильно, Дим, так и надо. Только ложечки нашлись, а осадочек никуда не денется. Яды…Стоя возле умывальника, смотрел в зеркало и не видел себя, глаза слезились – забыл про линзы, и умылся с мылом. Теперь одна линза съехала куда-то под веко. Черт. Пытался непослушными пальцами выловить ее, не получалось. Фак. Наконец ухватил, вытянул, выкинул. И вторую следом, нахуй ее. Буду слепым как крот. Кто-то зашел, Костя не повернулся, не интересно.Его обхватили, крепко прижимая к сильному, твердому телу, широкая ладонь на животе, где-то под пупком, вторая на груди. Димка? Пусть он… сказать, прости, Дим, ударь если хочешь. Остановиться, затолкать тварь обратно в ту яму, из которой вылезла… Нет, не он. Слишком властно, слишком по-хозяйски.– Попался, – низкий голос, от которого выгибает хребет. Еремин. Здесь? Бред… Нет, все реально – горячая рука на груди вполне осязаемо давит, другая на животе – осязаемо поглаживает, забираясь под расстегнутую пуговицу, жесткая пряжка ремня холодит где-то в районе поясницы.

Извернулся, лицом к лицу. Крот не крот, а с такого расстояния видно и легкую небритость, и усмешку-оскал.– Какого… Еремин. Ты как тут?– Случайно. Тачка твоя с дороги видна, – Сашка рук не отпустил, притиснул к себе еще ближе.– Ой, брешешь, Еремин… Тачка за шашлычкой стоит…Оттолкнуть… послать к черту… Только Сашки здесь не хватает для полного комплекта. Костик и так выход из-за печки устроил, с песнями и плясками.

– Руки… убери, – и с силой оттолкнул…Еремин-то на месте остался, а Костю повело… черт, чуть не упал. Сашка тут же подхватил под локоть, опять к себе притянул. Всего минута в крепких объятиях, а Костя пьяно расслабился. Сам повис, обхватив за шею. Чувствовал, как бьется Сашкино сердце, вопреки внешнему спокойствию – быстро, гулко. И запах его, морозный, свежий… втянул, утыкаясь куда-то под ухо. Смешно. И куда агрессивный, сучий кураж подевался? Как-то в миг захотелось укрыться за Сашкой от проблем, от всего мира, заткнуть мерзкую тварь… губами… языком… членом…

Но нет! Пусть и пьяный, а понимал, самое безопасное решение – уехать с Аликом, спокойно уснуть в машине и проснуться уже у дома. Уехать… только кто ж его отпустит? Ереминские ладони вовсю шарят по спине, пояснице, тискают бедра, задницу. Грубо, напористо и однозначно – уже не пряжка ремня упирается в живот, а вполне ощутимый стояк. Он что, его тут в сортире убогом и трахнуть собирается? Нахуй! Схватил за запястья, попытался разомкнуть, скинуть с себя эти горячие жадные руки.Но… тягаться с Сашкой он даже трезвый-то не смог бы, а уж когда качает и шатает, да еще ноги плохо держат… Злость, нормальная, здоровая, подкатила к самому горлу:

– Блядь, Еремин, отпусти!– Нет, – выдохнул, нагло улыбаясь, Сашка, – я тебя не отпущу, ты попался. Хватит, набегался.– Это ты так решил? Хрен тебе, Сашенька, – Штейн замер, застыл - тискай не тискай, а реакции нет. Лишь мышцы напряжены до предела, он все еще пытается оттолкнуть Еремина. Поймал взгляд… Он-то пил, почти литр виски выжрал, а Еремин? Его глаза кажутся зеркальным отражением – злые, пьяные, шальные, только не прозрачные, а желтые, волчьи. Самое время испугаться… Но остаточный кураж, ярость и яд в венах не дают, не страшно и все. Он, кажется, даже протрезвел. Как-то все стало видеться ясно, и зрение будто обрело резкость – от минус шести к твердому нулю. Молча, напряженно наблюдал, как постепенно уходит шалая злость из Сашкиных глаз. Секунда, другая… Что ты сделаешь, Саша?

Костя все же переиграл Еремина в этой партии – тот отвел взгляд, отпустил, отступил в сторону. Путь свободен, он свободен. Костя двинулся к двери, боясь засмеяться – даже матерому Еремину не тягаться с его яростной упертостью … Не ушел, не успел – Сашка удержал за руку. – Костя… – и словно отвечая на витающий в хлорной вони туалета немой вопрос: ?что ты сделаешь??, сделал – расцепил сжатые в кулак пальцы, поцеловал в ладонь, в самую середину. Губы – прохладные, он только с улицы, и Костику стало… легче дышаться, что ли. Простой жест, почти невинный, заставил заигравшуюся тварь скользнуть обратно под толщу льда.– Отвези меня домой, – слова сами вырвались, минуя мозг, пренебрегая постоянным рефреном, звучавшим в подсознании: ?опасность… опасность… опасность…?.Почему нет? Не неведома зверюшка – Аликова наживка, не Димочка, который, раздразнивая сволочную натуру, вытаскивал на свет божий Костино неравнодушие. Даже такое, отравленное, подлое, но неравнодушие… А Еремин – чужой, ненужный, пусть и цепляющий что-то в Штейне, но это что-то где-то ниже пояса и на уровне инстинктов, не затрагивало ни душу, ни сердце. Одноразовый вариант.Вышли из туалета, Сашка так и продолжал держать его за руку, а под дверью караулил Алишер с большой кружкой. Хороший мальчик, заботливый Леркин узбек... очень забавно. Не забыть бы выяснить, кто такой этот Зингер, благодаря которому Костя Штейн записан в ферзи.На ходу глотал горячий кофе, пока Еремин стремительно буксировал его к выходу. Боялся, что Штейн передумает? Не передумает.Вновь через зал – декорации все те же: Димка с Машей у окна, Лерка в окружении подруг, музыка, громкий гул голосов. Только без линз все расплывалось – лиц не видать. Успел кивнуть Лерке, прощаясь. Остальных к черту, много чести.И вообще, как-то он подозрительно быстро отрезвел. Столько выпить и еще более-менее быть в сознании. Так, пошатывался слегка, спать хотелось, а вот пьянющим, как полчаса назад, себя не чувствовал. Еремин, что ли, на него так подействовал? Мелькнула ироничная мыслишка, что подставиться Сашке проще было бы на совсем пьяную голову… хотя тогда какой кайф? Будем получать от жизни по-полной. Она, жизнь, продолжается.В машине было тепло, Алик уже давно ее завел и прогрел. Костя с удовольствием устроился на пассажирском сидении. Иногда так приятно дать порулить кому-нибудь другому. Во всех смыслах… Сашка с интересом подергал переключателем скоростей, ему непривычно, что ручка не между креслами, а возле руля. Да и сам руль с левой стороны, что для их региона редкость. Все тачки праворукие, из Японии привезенные. Это у Штейна – новенькая, европейской сборки.

Еремин вел осторожно – на дороге гололед, присыпанный свежим рыхлым снегом. Сквозь прикрытые веки Костя наблюдал за Сашкой – тот пару раз по привычке пытался нащупать переключатель скоростей между сидениями, но рука хваталась за пустоту. А потом нашел чем ее занять, опустил ладонь на Костино колено и там оставил. Такой успокаивающий жест, и, в то же время, как бы утверждающий право на него, на Костю. Не оставляющий сомнений в Ереминских намерениях. В голове тот голос, что нудно причитал: ?опасность?, теперь гнусно хихикнул: ?вот и на твою хитрую жопу нашелся болт с винтом?.

И все же… Убаюкивающий мерный ход Хонды, тихая музыка – уже не ?Рамштайн? орет как в пути на ?базу катеров?, а мелодично наигрывает аккорды ?Пикник?, и Костя расслабился, да и кураж остыл, утих, высосав все силы.

…немного огня… середина пути… немного огня тебя может спасти… блестки обмана…

Это только игра, ммм… что в ней грех?Держите, держите меня… чтобы я… не лопнул от смеха…… немного огня…Проснулся и не сразу понял, где он и с кем. Сквозь тяжелую, мутную дремоту, ощутил, что кто-то трясет за плечо. С трудом открыл глаза – на каждом веке по гире и резь такая, будто песка насыпали. Фак… Кто? Черт, Еремин. Нужна была минута, пока события вечера восстановились в последовательном порядке. Но не четко, а как смазанный, размытый сон. Лерка. Димка… Яды… Сашка.

– Костя, давай, проснись. Приехали.Голос Еремина, хрипловатый, низкий, рука на плече, морозный ночной воздух. Точно не сон, а правда жизни. Ебаный кураж нес, нес и вынес сюда, в эту точку. Послать Сашку или пусть будет как будет? Тот будто уловил Костино сомнение и не оставил ни единого шанса передумать – вытянул из теплого салона машины и привалил, разморенного, сонного, вялого, к боку Хонды. Поцеловал, не нежно, нет, и не страстно, а будто пытался заткнуть этим поцелуем рот, не дав ничего сказать. Штейн представил свой душок – перегар, вонь табака. Но Еремину все равно, настойчивый он сукин сын.Ну и ладно. Костя хмыкнул в Сашкины губы и слегка прикусил наглый Ереминский язык.– Пошли.Сам потянул Еремина к подъезду, как-то не удивляясь тому, что ментяра знает дом, подъезд. Может, и номер квартиры. Пока поднимались, Сашка все время прикасался, гладил, легко, почти невесомо. Как будто боялся прервать физический контакт. Даже когда Штейн искал ключи в кармане, когда открывал дверь, снимал с охраны – скользил ладонью по кожаному рукаву куртки, от локтя до плеча. Костя чувствовал его горячее дыхание где-то на загривке.– Проходи, – Штейн пропустил Сашку в квартиру, мельком увидев, как приоткрылась дверь напротив – соседка любопытничает. Пофигу на нее…Сашка разделся быстро, на нем черный джемпер и джинсы. И только тут, стоя в собственной прихожей, Штейн наконец в полной мере оценил Ереминские габариты. Он давил ростом, массой, властной аурой. Как-то вмиг вновь прорезался голос в голове: ?опасность… опасность… опасность…? Но Саша не делал ничего угрожающего, наоборот, когда Костя покачнулся, развязывая шнуровку на высоких ботинках, поддержал, и неожиданно опустился на колени – начал сам развязывать. Штейн уперся взглядом в светлый ежик на макушке… черт, фак… – Саш, я же не беременная баба, сам могу, – такая забота не нужна Косте, неловко, и раздражает. Но Сашка отмахнулся:

– Стой уже, а то до утра будешь распутывать.Ну, если нравится ему рыцаря разыгрывать, пускай. Костя смирился, прислонился к шкафу, наблюдая, как Сашка ловко справляется с хитрой шнуровкой. Лапищи у него здоровые. Даже возникло желание свою руку приложить, сравнить. Какое-то глупое, детское желание… Наконец с ботинками покончено, Костя снял куртку, убрал все свое и Сашкино барахло в шкаф – вот она, сила привычки к порядку.Прошли в гостиную, Сашка с любопытством оглядывался. Ему интересно как Костя живет.А Штейн уже расстегивал рубашку, джинсы – как-то срочно захотелось в душ. Даже не в смысле будущего секса, а взбодриться, очухаться, да и смыть с себя запахи шашлычки. Поймал взгляд Еремина, одобрительный и довольный. А что тянуть? Хотя, еще кофе не помешает, пара чашек кофе…– Я в душ сгоняю, свари кофе.Сашка кивнул. – Только скажи, где у тебя что искать.– Левый верхний шкаф, там кофе и джезва. С плитой разберешься? – крикнул Костя из ванной, с трудом стягивая узкие джинсы.

– Разберусь. Сахар класть?– Да.Когда вылез из душа, чувствовал себя вполне сносно. И свежо – зубная паста сбила алкогольно-табачный налет. И чисто – мылся и думал, что вот он и готов быть выебанным. Хотя, зря так наелся, ну не планировал же вкусить радости анального секса в нижней позиции. Да и Еремину, если уж так мечтает засунуть свой член в Костину задницу, излишне брезгливым быть не стоит… Как и бояться замараться… Черт, все-таки, ты мерзкий, Штейн.Натянул старые джинсы, надел очки - боже, какое счастье все видеть четко. Вот и видел, пока пил кофе – кстати, вкусный, крепкий, Сашка даже корицу добавил – темный Ереминский взгляд, который жадно скользил по голому торсу. Видел, как Еремин заводится, как начинают трепетать ноздри от участившегося дыхания, а губы непроизвольно растягиваться в хищной полуулыбке. И сам завелся, что таить, возбуждало Сашкино неприкрытое напряженное желание. Поднималось, ломая льдины, то самое чувство, что возникло при первой встрече – острая, пьянящая жажда поиграть с исходящей от Еремина опасностью, даже не пройти по тонкой грани, а переступить ее. Прогнуться, поддаться, подчиниться…Но Сашка удивил. Не было ни ожидаемого напора, ни ожидаемой грубости. Разложив Костю на кровати, неспеша, медленно, нежно исследовал губами, осторожно касался дрожащими пальцами. Бля, да у него дрожали руки! Купаясь в этой нежности и сдерживаемой страсти, Костик мечтал заткнуть ебаный внутренний голос, который почему-то именно в этот момент громко завопил: ?Опасность!?. Фак… Сашка… Он целовал Костю в глаза, в брови, скользил по ключицам, чуть царапая соски. Не наваливался, не вдавливал весом в матрас. Нет. Осторожно, будто боясь раздавить, словно под ним не здоровый, крепкий мужик, а хрупкий стеклянный сосуд.Но почему-то не раздевался – Костя голый, распластанный, а Еремин одетый. Костик сам потянулся, к черту одежду. Хочу увидеть тебя… Сашка мощный, литые плечи, на груди немного волос, кожа светлая, светлее Костиной. И татуировки – та самая, армейская, и еще одна, от лопатки до предплечья – черные, извивающиеся кельтские узоры. Красиво. И страшно. Неожиданно. Пока стягивал с Сашки джемпер, футболку, тот не переставая целовал шею, грудь, везде, куда мог дотянуться. Костя чувствовал его дрожь, он словно пытался контролировать зверя в себе. И лишь когда рука Штейна, нырнув в расстегнутые джинсы, обхватила толстый, твердый член, не выдержал – повалил, накрыл собой. Правильно, так и надо. Нахуй ту нежность, проще, Саша, будь животным…И все же… Еремин животным не стал. Продолжал выцеловывать, слегка прикусывать зубами кожу на животе, терся щекой о мохнатость в паху, не касаясь истекающего члена, игнорируя его. Вдыхал запах, словно пил, впитывал в себя. Костю нехило завело, хотелось вцепиться в короткие Сашкины волосы, ткнуться головкой в губы, натянуть его рот на себя. Хотелось… фак… перевернуть… эта нежность будила в Штейне желание власти, привычка доминировать никуда не делась. Будто эти невесомые, скользящие ласки, этот трепет, ломали Костин настрой – подчиниться, прогнуться, поддаться. Это только игра… а так – вынуждали отдаться полностью, не быть взятым, а добровольно подарить себя. Фак…Ереминский язык уже на внутренней стороне бедер, где-то в складке, он вылизывает, чуть сжимая губами тонкую кожу, ниже к коленям… Под коленями, закинув ногу на плечо, по голени, к лодыжкам. Бля… он обсасывает каждый палец на каждой ступне. Костя слышит стон, шепот. Сашка шепчет имя, его имя, склоняя от Кости до Костеньки. Ужас. Но все равно, что-то рвется, рушатся барьеры, эта ебаная нежность… убивает напрочь. И хочется большего… Костя обхватывает ногами Сашку за поясницу, вынуждая придвинуться ближе, так, чтобы было можно дотянуться до Ереминского члена. Секунду рассматривает – он чуть короче Костиного, но толще, головка крупная и влажная, тянется струйкой эякулянт… Подбирает ее пальцем, размазывает по стволу. Сашка хрипло стонет, сжимая Костины бедра, и он наконец физически ощущает силу, мощь. Пытается приподнять себя, хочется быть ближе, еще ближе… Фак… мышцы сопротивляются, забыл про свой сумасшедший заплыв в бассейне. Вот она – расплата, очень не вовремя наступила.И все же поднимается, почти садится, вот так – лицом к лицу, пахом в пах. Еремин тут же обнимает за спину, придвигая к себе. Костя ловит его темный голодный взгляд… И этот взгляд противоречит ласковой тягучей нежности. Есть там зверь, есть… вижу его… Обхватывает оба члена, зажимая в полукольцо из пальцев. Как горячо, фак… и очень чувствительно. Сначала медленно, потом быстрее, резче. Умело отдрачивает оба ствола. Дыхание, рваное, шумное, срывается.. губы в губы… ловит Сашкин рык, сдерживаемый, на выдохе… Впивается поцелуем, но Сашка, сукин сын, выталкивает Костин язык, перехватывает инициативу – сам терзает, сминает, бьется в небо, глубже, в горло, будто трахает в едином ритме с рывками на членах. Ереминские ладони сверху накрывают Костину руку, и непонятно, что он хочет – или ускорить, или затормозить… С силой сжимает, останавливает движение, замирает… и кончает, выстреливая на руку, живот, грудь. Много, долго – плоть под рукой пульсирует, выплескивая все новые и новые порции густой спермы.– Костя… Костенька… – полушепот-полустон куда-то за ухо. Чужой оргазм подстегивает, но не так быстро… ему недостаточно… и еще мысль – вот кончит сейчас и как потом подставляться Еремину? Тяжко будет. Или ждать второго захода?Но Сашка принимает решение за него – аккуратно, осторожно подталкивает, вынуждая лечь на спину, перехватывает запястье, целует в ладонь… опять эта ебаная нежность… ведет Костиной рукой по груди и животу, собирая светлые капли, опускает на торчащий к пупку член, заставляя обхватить, накрывает своей лапой. Из-под Ереминской ручищи Костина и не видна – синхронное движение вверх-вниз, сначала плавное, медленное, потом все быстрее, резче. Сашка смотрит завороженно, как ладони скользят, как Штейна выгибает, как он выплескивается… Фак…

Костя откинулся на подушки, дыхание – словно после забега, сердце бухает. Хороший оргазм, но… какой-то не полный, не правильный… Что-то неправильно в Сашке, что-то неправильно в сексе… Как-то все усложнилось, и было бы проще, если бы Еремин его просто трахнул. В башке муть, а в теле вялость. Второй раунд? Нее… обломно…Сашка задумчиво водит пальцами по груди, размазывая, смешивая сперму. И выглядит сытым, удовлетворенным, будто зверь внутри усмирен, успокоен. Влажными, скользкими подушечками теребит соски, целует в висок, в скулу… и накрывает Костика одеялом. А помыться? Хотя… обломно.– Спи, – Еремин придвинулся, обнял.

Штейн закутался поплотнее, пытаясь одеялом отгородиться от Сашки – отвык от посторонних в своей постели. И не удержался, спросил:

– Саш, а как ты все-таки нашел меня? Только не ври про машину, нифига она с дороги не видна была…Сашка рассмеялся, весело, непринужденно:

– Так ты сам сказал – едешь к подруге на день рождения. Не трудно вычислить, к какой и куда. Она у тебя одна, подруга-то.– Блядь, Еремин, ты за мной следил! И не отмазывайся.Сашка вновь рассмеялся, но не ответил, перевел разговор:

– И… Костик, не думай, что завтра от меня отделаешься. Я тебя не отпущу.Ну-ну, хотелось сказать: – Ой, не будь, Сашенька, столь самоуверен. Но не сказал… эта ебаная нежность не оставила Штейну возможности поступить как планировал – выставить Еремина с утра и навсегда. И вообще, главное, что за все это время с Сашкой он ни разу не вспомнил ни про холод, ни про льющую отраву тварь, ни про завод с Труновым, даже про Димку позабыл напрочь.Костя повернулся, внимательно вглядываясь в Сашкино лицо. Вроде все знакомо: губы, ямочки, короткий нос и желтые волчьи глаза. Но не оставляло давящее чувство – что-то не так, что-то не то, здесь, в его постели, кто-то не тот… Фак… Тебе, блядь, Штейн, не угодишь! И заткнись, голос, заткнись… уже засыпая, понял – все равно на самом донышке билось: опасность! Опасность!