Часть 3 (1/1)

До Энгуре я добрался часа за два и еще час искал дом Каспарса. Добраться до него действительно было нелегко – как оказалось, Рога жил в маленьком полуразваленном домике на берегу озера, и в радиусе как минимум двух-трех километров больше не наблюдалось ни единого намека на еще чье-нибудь жилье. Если б я не обнаружил в своем телефоне запись с точными координатами дома, я бы, возможно, так и не отыскал бы его.Припарковав машину неподалеку, я вышел и направился к дому. Внезапно я почувствовал, что меня бьет дрожь, словно от холода, несмотря на то, что теплое весеннее солнце в тот день щедро согревало землю. Стало трудно дышать. Теплый, чуть влажный воздух казался безумно тяжелым. И ни ветерка, ни дуновения. Я глубоко вздохнул и шагнул на крыльцо.Не могу сказать, сколько я там простоял в странном оцепенении – может, пару секунд, а может, полчаса. Этот кошмар начинал действовать мне на нервы. А главное, я никак не мог понять, что же вызывает во мне такой леденящий ужас. – Спокойно, Марис, – бормотал я. – Это просто сон. А ты просто наблюдатель.Я поднял руку и постучал. Никакого ответа. Я снова забарабанил в дверь. Тишина. Я спустился с крыльца, подошел к плотно занавешенному окну и застучал в стекло.– Каспарс! Ты дома?Готов поклясться, я услышал какую-то возню в домике.– Каспарс! Это я, Марис! Открой, пожалуйста! Это очень важно!Тишина. Я подождал еще немного. И вдруг щелкнул замок и дверь приоткрылась. В проеме показалась небритая, непривычно бледная Рогина физиономия.– Михельсон? Это реально ты, или ко мне белочка пожаловала?Он нетвердым шагом вышел на крыльцо. Я шагнул ему навстречу. Он вдруг всхлипнул, качнулся и буквально рухнул мне на руки. Я сам едва держался на ногах, но все-таки сумел сохранить в вертикальном положении и себя, и его. – Я так скучал, старик, ты не представляешь! – Его голос дрожал, а по небритым щекам уже катились слезы. У меня снова все помутилось в голове. Никогда не видел его в таком состоянии. И в том момент я почти ненавидел себя за то, что не могу ему помочь. На какое-то время я даже забыл, зачем приехал. – Пойдем присядем.– Нет, только не в дом, не надо, - замотал головой Каспарс. – Пойдем к причалу. Черт, старик, я правда не сплю? От такого вопроса у меня скрутило желудок. А я? Сплю ли я?– А ты ведь не просто так приехал, – сказал вдруг Каспарс, пока мы шагали к причалу. – Да.У Роги всегда был дар – замечать то, что другие в упор не видят. Мы вышли на причал и сели прямо на доски, свесив ноги над водой. – Ну что, расскажешь, что стряслось?Я долго молчал. Каспарс терпеливо ждал.– Это какое-то безумие, - наконец начал я.Он усмехнулся. – Безумием нас уже не удивишь. – Понимаешь, когда я проснулся сегодня… Я понял, что ничего не помню. Последние дни, или годы, я не могу пока понять. То есть, нет, я помню, но помню какую-то другую реальность, понимаешь?Он кивнул и сделал мне знак продолжать.– Ты можешь рассказать мне?.. – Что именно? Спрашивай.Я облизал сухие губы, нервно сглотнул и задал вопрос, который меня сейчас почему-то волновал больше всего:– У меня есть дети?– Есть дочка. Майя. Ей сейчас семь лет, если я ничего не путаю.Майя! Она все-таки существует в этой безумной реальности! – А… где она?– Живет с мамой в Париже, насколько я знаю. Забавно, ты никогда особо не интересовался ее судьбой.Париж… Санта любит этот город. Неужели перебралась во Францию насовсем? Но почему?– А что с группой?Его глаза снова заблестели.– Нет больше группы, Марис. – Давно?– Уже лет семь, наверное… Да, как раз в тот год родилась твоя дочка. С тех пор, как мы его потеряли…– Кого? – с трудом выдавил я.– Ренарса, – едва слышно произнес он.*?Забыл, куда дел прошлую запись. Я говорил там о своей жене, много и, должно быть, нудно. Написал там еще раз дату и время – ?Двадцатое августа, восемь утра?, жена приходила вчера, значит сегодня уже двадцать второе число, а я здесь уже вторую неделю. А ?куколки? в белых халатах удивились моей находчивости, прямо-таки готовы были хлопать в ладоши, я ведь задал им новый вопрос: ?Какой сейчас год?? Мне же и это нужно записать в блокнот. Все должно быть расписано, чтобы сохранить мой рассудок. Медсестра ответила, но рот у нее почему-то не двигался, а радовалась она, потому что сегодня мое выступление на Евровидении. А значит год уже двухтысячный.Меня просто решили разыграть. Да-да, именно так. Запрятали за кулисы под девятую палату, а еще серьезные ходят. У меня выход через пять минут, а они даже не удосужатся дать мне одежду. Сами-то разоделись! Конечно, им-то что, будут фоном приплясывать на сцене, а петь и плясать исключительно мне. Каспарс, ты так больше не шути, с палатой-то…?*Мое тело словно обдало жаром.– Ты хочешь сказать, что он…– Этого ты тоже не помнишь? – он внимательно поглядел на меня. – Нет, он жив. Насколько мне известно, по крайней мере. Хотя я бы не рискнул назвать это жизнью.Я уронил голову на руки. Я приехал к Каспарсу, чтобы узнать, что происходит. Но действительно ли я хочу это знать?– Что с ним?Он долго молчал, потом вздохнул и ответил:– Он тронулся, Марис. Я долго надеялся, что мы справимся с этим, но год от года все становилось только хуже. Сейчас он вообще не разговаривает, ни на что не реагирует и, кажется, никого не узнает, даже Агнес. Да, его жена – просто святая женщина. Она до сих пор регулярно его навещает, надеется на что-то, наверное. А мы… Мы разбрелись кто куда. Иногда мне кажется, что мы его предали. Но факт в том, что с тех пор, как он пересек порог того страшного заведения, Prāta Vētra просто перестала существовать. И знаешь, я тоже уже словно не живу. Это не жизнь, это жалкое ее подобие. Я уже не первый год торчу тут, в глуши, никто обо мне даже не вспоминает. А теперь я совсем один – Тирсис умер в прошлом году, – голос его дрогнул и глаза снова заблестели от слез.Я знал, как сильно он любил своего пса. А здесь, в этой реальности, он видимо и вовсе был для него самым близким существом. Я положил руку ему на плечо, он чуть дернулся и быстро вытер слезы рукавом. Он надолго замолчал, а я вдруг понял, что больше не хочу ничего спрашивать. – Может, мне стоит уйти?– Нет, старик, останься! Пойдем что ли выпьем, у меня коньяк есть, за встречу, так сказать!– Нет, я не хочу, – я поглядел на его опухшее лицо. – И тебе не советую. – Ну, как хочешь… А вообще, знаешь – ты с Муминьшем еще не разговаривал? Он ж у нас умный, может, чего посоветовал бы. Он и Ренарса пытался ?вытащить?, хотя и у него не вышло, правда… Ты, кстати, давно его видел? Муминьша, в смысле.Я уставился на него в полном недоумении.– Муминьша?– Ну да. Я-то с ним не говорил уже пару лет как, как-то не приходилось.– Он… Он жив?Каспарс посмотрел на меня так, словно у него окончательно рассеялись сомнения в моем сумасшествии. Он что-то сказал мне, но я уже не слышал.– Я должен его увидеть!Я вскочил на ноги и помчался к припаркованной машине. Какой бы безумной ни была эта реальность, тут есть Муминьш, он жив, я могу его увидеть, могу поговорить с ним! С другом, которого не видел десять лет! Которого, как я думал, я потерял навсегда.– Марис, подожди! – Каспарс нагнал меня уже у самой машины. – Нет, раз уж это так важно, можешь ехать, конечно, хотя, честно скажу, не хочу тебя так скоро отпускать. Но меня сейчас вот что волнует – ты его адрес помнишь?Разумеется, нет. Я приблизительно помнил адрес квартиры, где он жил десять лет назад, но не факт, что он сейчас живет именно там. Но адреса Мэджика и Роги я нашел в телефоне… А вдруг там есть и его адрес, а я просто не заметил, потому что мне в голову не пришло, что в этой реальности Муминьш может быть жив?Так оно и оказалось – в адресной книге я нашел и координаты Муминьша.Но мне не хотелось оставлять Каспарса одного.– Может, поедешь со мной?Но он покачал головой.– Не стоит. Я подожду здесь. Может, еще вспомнишь про меня. Я крепко обнял его. – Береги себя, – прошептал я и сел в машину.*?Судя по особой суматохе и всеобщему восхищению, я уже знаменит. Я записал в блокнот, что уже год две тысячи третий. Получается, что Евровидение уже прошло, время летит так быстро. Получается, что я тут уже не меньше трех лет, а все мне действительно много врут. Впрочем, это же шоу-бизнес, здесь тебе нужно быть кукольным и работать над собственным образом. Я устал, у меня болит голова. Каждый день она болит все сильнее, таблетки не помогают. Мне труднее сосредоточиться, а грим почему-то не смывается с моего лица. Одна из ?куколок? поднесла мне платок и попросила, чтобы я вытерся. Она сказала, что я очень мокрый и хорошо бы мне освежиться прохладной водой. Мне не хотелось с ней спорить, я-то точно знал, что только и умываюсь, стоя у раковины в туалете и пытаясь найти там зеркало. ?Куколка? сказала, что на днях его разбили, а новое еще не повесили. Врет нагло. И про пот тоже врет, можно подумать – у меня лихорадка и по коже льет градом. Вы бы видели ее лицо, когда я спросил, кто разбил зеркало, и неужели оно одно на все здание? Она опять молчала целую вечность, а потом тихо произнесла: – Ренарс, вы разбили… Вам лучше пока не смотреть в зеркало.Я увидел перед собой осколки. То было видение, сон или воспоминание, не помню, когда мне давали таблетки и спал ли я, когда эти осколки причинили мне боль. Левая рука будто вспомнила, что ей следует болеть под марлевой повязкой. Значит, все так и было.?Куколка? права. Мне лучше не смотреться в зеркало. ?Сладкий мальчик? паразитирует и в нем, говорит: ?нужно работать над собственным образом?. Я уже говорил это? Или это говорил мне тот самый… в зеркале. Мне стало плохо от его слов. В любом случае с того момента мне уже не хотелось приставать ни к кому с вопросами. Рука все еще ноет, но я ни о чем не жалею, пусть думают, что хотят?.