"...мы долго смотрели, как труп вытаскивают из канавы и раскладывают на асфальте. наконец, шериф сказал: "кажется, мертв"..." (1/1)

Кабинет был большим, но заставленным в абсолютно не рациональной манере. Четыре монструозных (и наверняка имеющих в названии, согласно накладной, какое-нибудь словечко типа "ЭРГОНОМИЧНЫЙ") изгибистых офисных стола с хаотичным перекосом темнели по разным углам. Столешница каждого из них была похоронена под таким оползнем бумаг и бесполезных органайзеров, что среди этих панических лавин возвышались только головы настольных ламп на длинных телескопических шеях и гулкие коробки системных блоков. У стен громоздились шкафы с картотеками. Два светло-серых комода с множеством неподписанных ящиков были объединены в одну систему перешейком металлической пластины: она соединяла их верховины, как два обломка отказывающейcя срастаться кости. В довершение ко всему, из пола то тут, то там, как кочки на болоте, вырастали коробки: то с мусорным барахлом - а то и с какими-нибудь важными бумажками, которые еще не успели разобрать. Свободного пространства для маневра в кабинете оставалось очень немного, и когда одновременно там пребывало больше трех человек, скорость озверения всех заключенных на этой площади несчастных начинала возрастать в степенной прогрессии. Когда я подходил к кабинету, двери были прикрыты, а свет внутри не горел, и на какую-то пару минуток я немного взбодрился, посчитав, что пришел первый и что не придется ни с кем толкаться задами.Двери, как бы то ни было, заперты не были; створка, за ручку которой я лихо схватился, поддалась мне сразу и мягко. Меня вдавило в синеватую темноту комнаты. В проходе между коробками, столами и горами неразобранных вещей кто-то копошился. Я напрягся автоматически, подобрался, но тут неизвестный раннеутренний гость выпрямился, посмотрел на меня и перестал быть неизвестным. Острая мысль о том, что мы с Кайгой одни в рабочем кабинете в темный ранний час, наполнила меня густым и электрически-щекотным чувством до самого кадыка. Я про себя попросил эту мысль притупить зубы и попытался стряхнуть со рта пьяноватую улыбочку. - Включи свет, будь так добр, - сказал Кайга безо всяких приветствий. Я обернулся к стене, подслеповато всмотрелся в нее и, наконец нашарив взглядом квадратную блямбу выключателя, стукнул по полозку двумя пальцами. Все лампы на потолке вспыхнули разом, ровно и сильно. Только проморгавшись, я заметил, что и мы с Кайгой в кабинете вообще-то не одни: при взгляде на еще одного пришельца щекочущее глоточное чувство перевернулось в раздел неприятных, затвердело совсем сильно и пронизалось ледяными жилками. Между коробками с самым скорбным выражением лица торчал, как одинокая башня, высоченный кислый Лаптандиэль Латуда. Что ж, теперь я, по крайней мере, знал, что вот эта вот гримаса господина Латуды никак не соотносится с прошедшими событиями, у него просто такое лицо. Он вообще выглядел немножечко гротескно: ростом выше даже немаленького Кайги, Латуда при этом умудрялся походить на хрупкую жердь, переломить которую была способна тончайшая струйка ветра (или пара из электронной курительной штуки Кайги). У Латуды были вытянутые ноги, вытянутые руки, вытянутая шея и вытянутое лицо, длинный нос и мягкий, постоянно обиженный рот, а брови лежали над глазами скупо, как две толстые темные палки, и почти никогда не совершали никакого движения. Он производил впечатление человека неприятного и избалованного, и хотя сам я не успел особенно пообщаться с ним лично, было видно, какие молнии клубятся под подбородком у Кайги. Латуда отвечал ему взглядом, в который он с таким усилием попытался напихать бесстрастия, что взгляд в итоге порвался, как наволочка, и наружу торчала ярко-розовая фрустрация. - Надо повторить еще раз? - спросил вдруг Кайга голосом, в котором натягивали поводки десять раздраженных ротвейлеров. Я не сразу понял, что обращается он не ко мне, а когда сообразил, резко повернул голову в сторону Латуды. - Готово будет не раньше, чем через пять дней. Почитайте в гугле, сколько делается посев и почему так долго, и не отрывайте моих людей от работы ради таких безделиц. - Как вы определяете, какое дело безделица, а какое - нет, великий детектив? - саркастически сказал Латуда, но Кайга проигнорировал его, поворачиваясь теперь ко мне: - Можешь вытащить из копировальной машины оригинал его документа? Копировальная машина стояла у дальней стены, четко напротив входной двери. Для того, чтобы добраться до нее, надо было обойти Кайгу, и я не очень понял, почему бы ему саму не сделать четыре шага назад, но послушно двинулся по проходу. На улице постепенно светлело, как при слегка ускоренной перемотке, а Латуда все так и покачивался на месте с кислой миной, звякая пряжками на сапогах. Стараясь игнорировать его присутствие, я медленно дошел по проходу до Кайги. Остановился, потому что думал, что он отступит в сторону и даст мне пройти, но Кайга стоял истуканом. Я поднял на него глаза. Он смотрел ответно, потом вдруг ухмыльнулся мне углом рта. Подвинулся самую малость. - Загородил тут все, - выдохнул я и стал протискиваться мимо него, потому что стало ясно, что это Кайга так играется. - Что, не пролезаешь? - шутливым тоном сказал оттесняемый Кайга. Я весело фыркнул и туго протерся телом у его бока, сильно шурхнула ткань наших рубашек. Кайга был теплый и полный энергии. В точках, где мы влеплялись друг в друга, будто создавались магнетические, тянущие центры. Шею мне нахлопнуло горячим тугим ободом, но я совершил над собой усилие и наконец прорвался мимо Кайги во вторую половину кабинета, дробно дошел до копира, приподнял с него крышку. Достал оттуда плотную бумажку и, не глядя на лицевую сторону, вернулся обратно к Кайге. - Вот, - сказал я и протянул ему бумагу. Кайга тут же забрал ее и помахал листком господину Латуде: - Это первая часть отчета, она же единственная, которая могла быть готова к сегодняшнему дню. Он не говорил вслух ничего вроде "надеюсь, вы заберете эту бумажку и отправитесь к черту", но оно ощущалось, как вишневая косточка во рту. - Мне нужно поговорить с Тароном Трекко, - упрямо согнул Латуда, и по его тону было ясно, что с этим вопросом он и пришел изначально. И что устал озвучивать его примерно в той же степени, в которой Кайга устал его слушать. - Трекко занят, - сказал Кайга, - и у меня тоже есть свои дела. Как и, полагаю, у Вас.Без дальнейших расшаркиваний типа "всего хорошего" или "позвольте удалиться" он умостил листочек на краю ближайшего к Латуде стола, а сам развернулся, мотнул мне подбородком и пошел к своему рабочему месту. Я засеменил за ним. Его стол стоял в дальнем левом углу помещения и выглядел, с одной стороны, наименее захламленным, а с другой - наиболее энтропийным. Этого эффекта Кайга добился путем сложного комбинирования разномастных предметов на рабочей поверхности столешницы, а сегодня с самого краю на ней стоял еще и одинокий бумажный стакан с кофе. Кайга схватил его и практически не глядя всучил мне. - Это чего? - опешил я. - Флэт-уайт для стажера, - косо сказал он, и меня снова затопило. Нелюдимое чудовище в лице старшего детектива за просто так притащило мне кофе. Вот и верь после этого старику Кибитцеру...- Я уже не стажер, - сказал я, но Кайга, проигнорировав мои слова, с грохотом развернул к себе стул и уселся на него. Я, недолго думая, приземлился одним бедром на край столешницы и уперся носком ботинка в пол. Кайга уже успел погрузиться в какие-то запутанные бумаги. В ответ на мои шевеления он отвлекся, покосился на меня, потом вдруг поднял ладонь и резвым, легким движением шлепнул меня по ноге. - А ну слезь со стола. Я уже успел набрать кофе в рот и протестующе замычал, не размыкая губ. - Ужас, - сказал Кайга страшным, потаенно довольным голосом, и откинулся на спинку стула. - Как пещерный ребенок.- Что за пещерные дети? Звучит как ваше новое дело, - сказал кто-то в дверях. Это был Тарон. Слегка потерявший в белизне халат беспокойно трепыхался у него за спиной, под мышкой щерилась бумажками серая папка в обложке из костного твердого картона. Он остановился на пороге, аккуратно перешагнул коробку и с присущей ему безмятежной тактичной гладкостью как-то моментально слился со святыней детективного отдела.- Никаких дел с детьми, - сказал Кайга и встал из-за стола, чтобы пожать руку Тарону, который прошел мимо Латуды, не заметив его. - Дети довольно тупые и постоянно нуждаются в одобрении. - По моему опыту, описанная черта обладает малой привязкой к возрасту, - задумчиво сказал Тарон, водрузил папку на стол Кайги и принялся перебирать внутри бумажки и поправлять выскочившие из файлов уголки. За его спиной изрядно оробевший Лаптандиэль Латуда явно силился начать разговор: он значительно приблизился к запретной зоне стола Кайги и периодически приоткрывал рот, как будто проверял, оформилось ли там уже какое-нибудь хорошее предложение. Я отчасти понимал его состояние: в обществе Тарона Трекко почему-то начинало казаться абсолютно витальным не выставить себя дураком и говорить с ним максимально адекватно. Одним своим сверхприличным видом он обычно вызывал пугливое желание 1) соответствовать; 2) не разочаровывать его. При нем даже ругнуться было страшно. Возможно, самому Кайге было неловко гневно рычать на недалеких коллег, когда где-то рядом был Тарон.Кайга мстительно косился на Латуду, и я понял, что никаким образом намекать старому приятелю на наличие в комнате посетителя он не собирается. Самого меня мельтешащая белоснежная макушка Латуды уже начала раздражать, поэтому я рискнул и, прочистив горло, сказал: - Господин Трекко, тут у господина Латуды к Вам какой-то личный вопрос. На какой-то момент на меня уставились все трое: Кайга - с неодобрительным прищуром, Тарон - с медленно водвигающейся в фокус рассеянностью, Латуда - с... его эмоция была запачканной и невнятной, но мне кажется, я испытал однажды подобный отклик, когда читал книжку Кизи, в которой он описал "взгляд, как из прорезей в белом капюшоне". Мгновение молчания - и время снова сдвинулось, покатилось. Тарон вежливо развернулся к нежеланному посетителю, Кайга закатил глаза и вернулся к бумажкам, а я решил не тратить слишком много бесценных ресурсов на обдумывание отношения Латуды ко мне: в конце концов, из лаборатории Трекко наконец поступила целая папка сладких бумаг по экспертизе, имеющих самое непосредственное отношение к моему первому официальному расследованию.