1 часть (1/1)

Открывать глаза было больно.Больно было, в принципе, делать всё?— дышать, думать, существовать. Каждая клеточка моего тела билась в мучительной агонии, и я агонизировал тоже. Хотелось?— ужасно, невыносимо, до дрожи?— снова закрыть глаза. Раствориться. Перестать чувствовать. Перестать существовать.Но ужасная боль не позволяла мне уплыть из реальности в мир спокойствия и грёз. Я терял сознание и возвращался в него тут же?— и каждое такое возвращение было мучительнее предыдущего.Мне было больно. Ужасно, отвратительно больно.Чужие руки на моих руках ощущались грузом Атланта, готовым вот-вот размолоть гости в порошок и продавить меня насквозь.Мне было мучительно плохо. Я умирал раз за разом?— и тут же оживал, чтобы всё повторилось вновь.Мне было больно.А потом я перестал чувствовать.Это произошло внезапно и разорвало меня на сотни крохотных кусков, разлетевшихся в пространстве и заставших в невесомости. Боль ушла. Её больше не было! Я мог дышать, не опасаясь, что каждый вдох может оказаться губительным, что мои лёгкие могут сломать рёбра, что я могу сделать вдох, но не смогу сделать выдох…Боли не было. Не было ничего, кроме гула в ушах и растекающегося по всему телу тяжкого тепла.Я открыл глаза?— в этот раз это далось мне без труда?— и встретился взглядом со спокойным (хотя на секунду мне показалось, что я увидел волнение, сменившееся облегчением) взглядом Кайги. Он сидел рядом со мной, он держал меня за руку, это его я чувствовал во время своей агонии… Тепло?— уже несколько другое, наложившееся на обжигающую тяжесть?— расплылось в районе груди. Мне стало спокойно и уютно.—?Как ты себя чувствуешь? —?голос Кайги был мягким, и нотки волнения в нём чувствовались яснее, чем во взгляде. Мне захотелось усмехнуться и съязвить, но вытолкнуть из себя получилось только полустон и жалкое:—?В порядке.Жалкое и, пожалуй, отчасти лживое?— после того, что испытал я, никто не мог быть в порядке. Первые несколько дней уж точно.Я подумал, что это может расстроить Кайгу. Возможно, задавая этот вопрос, он надеялся услышать честный и развёрнутый ответ, что-то вроде ?чувствую себя так, будто меня пожевала стая собак? или ?мне невероятно радостно существовать без дикой боли?. Но я ответить так не мог. Не сейчас.Сейчас, когда меня обуревала гулкая безмятежность, мне не хотелось говорить. Мне хотелось осознавать сидящего рядом Кайгу, чувствовать его руку на своей и просто молчать. А ещё?— это желание вклинилось в мой разум раскалённым прутом?— мне хотелось пить.Жажда была разрушительная и ужасная. Глотка ощущалась Сахарой в её самые худшие дни. Гул в голове усилился, и только сейчас я понял, что это был не простой гул, сопровождающий мигрень.Нет.Я слышал, как течёт кровь в жилах Кайги. Я слышал, как бьётся его сердце. Это осознание поразило меня, впилось жалящими пчёлами и заставило порывисто сесть на кровати?— тело снова пронзило болью, но в этот раз она не пожелала оставаться со мной надолго.Мне было страшно. Мне было интересно. Я испытывал невероятную гамму самых разных и спорных чувств, я тонул, и островки, за которые можно было бы ухватиться, смывало исполинскими волнами.Я терялся.Мир перед глазами был всё ещё нечёткими и плывущим, но среди туманных очертаний комнаты лицо Кайги я видел со всей чёткостью, на которую был способен. Я видел, что он хмурится. Видел складку между бровей. Видел губы, превратившиеся в тонкую линию. Видел точно очерченный нос и взгляд?— его я скорее чувствовал?— взволнованно-требовательный.Чего он требовал этим взглядом? Правдивого ответа на вопрос? Объяснения тому, что я так внезапно вскочил?—?Я хочу пить,?— из-за пересохшего горла слова давались с трудом, и речь больше походила на хрип, но Кайга меня понял. Кайга вздохнул. Кайга сжал мою руку крепче.—?Я слышу твою кровь,?— зачем-то обронил я. Будь у меня силы?— тот тут же рассмеялся бы тому, как нелепо и глупо это прозвучало. Но сил не было. Поэтому я посмотрел в глаза Кайги снова?— словно забитая собака, выпрашивающая еду.—?Пожалуйста… можно мне? —?боже мой, как мне было паршиво! Как хотелось встать, потянуться, приводя в себя одеревеневшие конечности; как хотелось свести всё, что происходило сейчас, к шутке. Но я не мог. Я чувствовал десятитонную тяжесть и вековую усталость. И я ужасно. Хотел. Пить.Но Кайга молчал. Кайга смотрел на меня?— сейчас взгляд его был совсем нечитаемым?— и молчал, и от молчания этого звенели стены, превращался в ледяной хрусталь воздух, останавливалось время.От молчания Кайги в комнате воцарилась Вечность. И от звука его же голоса она разорвалась, лопнула звонким пузырём и разметалась по пространству миллионом отголосков.—?Можно,?— сказал Кайга.И протянул мне свою руку с кровоточащим запястьем.