Ожидая наказания (1/1)

- Ты как пришла на работу, ещё ни слова не сказала, - обратился к Айли Ынхёк, - с тобой всё в порядке? - Отстань. - Как? Просто ?отстань?? – изумился он. – А где обозваться и указать направление, куда именно отстать? Девушка укоризненно на него посмотрела из-за экрана, и тотчас постаралась вернуться к статье, которую заканчивала. Но никак не получалось сосредоточиться. Ей действительно сейчас хотелось остаться одной, подумать, всё взвесить, прислушаться к себе, но висела камнем на шее необходимость позвонить Ёндже и поговорить с ним. А на это требуются моральные силы. Перед людьми всегда проще рисоваться и изображать, чем перед самим собой. Можно демонстрировать легкомысленность Сольджуну, можно вредничать с Ынхёком, но с собой-то как себя вести? Для себя нужны решительные поступки, которые определят дальнейшее развитие собственной жизни. Айли никогда не стремилась изливать душу перед кем-либо, не показывала своих проблем и печалей, справлялась сама. Если не считать лучшей подруги и сестры. С кем объясняться? С мужчинами? У них другая логика, чем у женщин, с ними можно находить компромиссы и взаимопонимание, но превращаться в единое целое – такое бывает один раз в миллион случаев, и глупо считать, что раз ты такого не встретил, то твои отношения совсем плохи. Просто они другие. Ёндже иногда выводил её из себя тем, что был способен долго обмозговывать что-либо, прежде чем дать ответ, тогда как её тянуло определяться со всем сразу, на эмоциях. Ей казалось, что с эмоциями честнее и правдивее получается, а когда тщательно подумал – уже не то. Да и терпения не хватало ждать. Сольджун тоже был другим, он был эгоистом, который подходил ей эмоционально, но его мышление… оно было таким же, как у неё самой теперь, он был за себя, за идеи, за одинокие шатания и перемены. ?А если кажется, что любишь обоих, - вспомнила известную мудрость журналистка, - значит, не любишь ни одного, и надо искать третьего!?. И смешно, и грустно. Останься она с Ёндже, теперь, вспомнив Сольджуна, она бы всё равно бесконечно тянулась к этому ночному прохиндею, а уйди она к Сольджуну, то корила бы себя за неприглядное супружеское поведение. - Я на перерыв, - решилась она, поднявшись. Ынхёк посмотрел ей вслед. Айли ушла в комнату отдыха и, покусав губы, повертев телефон в руке, всё-таки набрала мужа. Они с Ёндже были хорошими друзьями, и это здорово украшало их брак. Они были долгое время на одной волне, пока не улеглись страсти, пока он не начал пытаться привязать её к дому, волнуясь из-за её неугомонности. Как будто что-то исчерпало себя. Изменились ли они оба? Вряд ли. Но даже любимое блюдо, которое ешь ежедневно, одинаково приготовленное, однажды может перестать быть любимым. - Да, милая? – поднял он. Она закрыла глаза, не представляя, где взять смелость на то, что надо сказать. – Как ты? Всё в порядке? - Да, прости, что не поднимала и заставила волноваться. Ёндже… - Да? – Она молчала. Он ждал. Время шло, но у Айли не хватало сил, ей нужен был какой-то пинок, что ли? – Сольджун сказал тебе, что мы знакомы? – спросил Химик, не дождавшись ничего. - Да. - Ты, наверное, уже догадалась, что это я подсылал слежку за тобой и пытался обезопасить, знаю, ты всегда не хотела, чтобы я лез, но, видимо, в этот раз я был прав? - Я переспала с другим, - выпалила журналистка. Теперь молчание повисло на той стороне. Айли почувствовала, как дрожат её губы. Хотелось плакать. Отчего? От предвкушения, что заканчивается какая-то часть её жизни, от того, что она теряет Ёндже, от того, что уходит в никуда или от стыда? – Ёндже? - Я услышал, - ровно произнёс он. Девушка опять замолчала. Муж никогда не был вспыльчивым. И не изводил её ревностью. Он был понимающим, внимательным. Если не считать тех недель, на которые мог закрыться в своих исследовательских центрах и не высовывать носа. Разумеется, Айли не думала, что он ей там изменяет или заводит интрижки, он несколько раз водил её в свои лаборатории и показывал, что там и как, но сам факт того, что он погружался в совершенно непонятные ей вещи, мог, озарённый идеей или решением сложной задачи, среди ночи уйти в кабинет и до утра изучать проблему. Иногда ей безумно нравились его мозги, иногда – бесили. Особенно та снисходительность к её поверхностности, которая отражалась на его лице. Умиление. Будто она не взрослый специалист и профессионал, а маленькая девочка, требующая заботы. И всё-таки в это мгновение супруг не раздражал её, а был близким и родным человеком, которого она обманула. Обманула ли? Она сообщает ему всё и сразу, как только произошло. Или она должна была позвонить перед тем, как броситься на Сольджуна, и сказать: ?Супружеская измена! Исполняется впервые!?. Или в процессе настрочить сообщение с кучей ошибок, чтоб понятно было, что пальцы не попадают по клавишам от потрахабельной тряски? Как это должно было выглядеть? Не соверши она сначала этого ?преступления?, Сольджун бы никогда не пошёл на него потом, принялся бы отговаривать, что ради него не стоит оставлять Ёндже, опять бы сбежал, пропал, чтобы не стать причиной. Айли знала, что так бы и было. Пока она объясняла бы Ёндже, что засомневалась в их браке, то соблазн утёк прочь, и ей вынужденно пришлось бы вернуться к прежнему, отягощённой тем, что вновь ничего не случилось, жизнь не заиграла страстями. Но чтобы жить чувствами и эмоциями, нужно их брать, пока они есть, а не задним числом жарить курицу над едва тлеющими углями. Да, им с Сольджуном будет неудобно и стыдно за их поступок, но им было бы точно так же, даже если бы Айли поехала к Ёндже, разобралась, развелась, вернулась. Неприятный эпизод всё равно бы произошёл, что-то, на основании чего строилось бы новое, всё равно было бы разрушено. Можно снести здание брошенной бомбой, можно заложенным в подвал динамитом, а можно разобрать за год по кирпичикам. Какая в итоге будет разница? Никакой. – Я приеду через неделю… Айли сразу же поняла, что Ёндже опять берёт себе время подумать и оставит её в ненавистной безвестности и невыясненности на несколько дней! - Нет, пожалуйста, скажи что-нибудь сейчас. Я не выдержу ждать неделю. Пожалуйста! - Это Сольджун? – помолчав, спросил Ёндже. М-да, а на что она надеялась? С его-то умом и рассудительностью. Хотя она не хотела называть имени. Но раз те знакомы, и им тоже предстоит разобраться между собой… - Да. Но он не виноват. Я виновата. - Так не бывает. Он… мужчина. И он виноват в первую очередь. - Нет же! Ну, пусть мы двое. Но не он. Правда – не он! - Он привёз тебя к себе. - Я была напугана, я была в шоке! - А он – нет, Айли, поэтому он и виноват. - Ёндже, давай ты на меня поругаешься? Ну, блядью назовёшь, что ли, как-то что-то сделаешь? - Чтобы тебе полегчало? - Ну… да. Получается, что для этого. Или я не заслужила облегчения? Ты меня ненавидишь? - Хорошо. Я попытаюсь придумать особенно обидные слова. Прости, Айли, мне действительно сейчас тяжело говорить об этом, поэтому я начинаю неуместно шутить. Позволь мне, всё-таки, переварить произошедшее? - Давай до вечера? Созвонимся по скайпу? - Хорошо. Я позвоню вечером. До связи. Айли услышала гудки и, опустив руку с телефоном, закрыла глаза. Господи, она чуть не умерла во время этого разговора! У неё пульс участился в два раза! В жар бросило. Если ей надо поговорить об этом ещё и вечером… Журналистка открыла сообщения и, найдя там номер Сольджуна, который он ей дал, сажая утром в такси, написала: ?Вечером не смогу приехать, но не потому, что промышляю по Токио, а потому, что надо поговорить с Ёндже?. Ладно, кое-что было прояснено, хоть и не улажено. Можно было попытаться вернуться к работе. С наступлением заката Сольджун приехал в Кабуки-тё. Получив сообщение от Айли, он понял, что её действительно не ждать. Джело тоже вылетел из компании для досуга, потому что у Сунён начались красные дни календаря, ей поплохело, и с ней всегда в такие моменты кому-то надо было находиться рядом, потому что от головокружения и тошноты ей не удавалось встать даже за стаканом воды. Да и тот мог попроситься наружу, и требовался человек с тазиком. Их железная леди с винтовкой только в этой ситуации напоминала окружающим, что является женщиной. По её поведению об этом запросто забывалось. Сольджун выбрал общество Юты не только потому, что с ним ему было приятно общаться, но и потому, что полезь опять куда Айли – а кто гарантирует, что она не соврала о Ёндже? – возле вожака воронов узнаешь об этом быстро. Джонни встретился ему на улице, несущий пакет из фастфуда. - У вас же ресторан под рукой? – заметил гипнотизёр. - Да ну эти дорогие харчи, - отмахнулся гангстер, - гамбургер вкуснее. Они вместе поднялись на второй этаж. Юта сидел за столом, вертя вокруг пальца ручку, как барабанную палочку. У него это выходило очень ловко. Сольджун подошёл и посмотрел, над чем тот так завис. Перед ним лежало почти завершённое судоку. - И как? Увлекательно? - Помогает думать. – Юта вписал очередную цифру и поднял взгляд. – Судя по всему, с сэппуку ты передумал? - Я хочу уйти от своих, - сел на угол стола Сольджун. - Это не тебе решать, - менторским тоном заявил японец. - В смысле? А кому? - Тому, кто у вас главный. Никто не может добровольно покинуть свою службу. Это непослушание. - Чёрт, я почти успел забыть, что ты – Накамото, а не Пак, Ким или Ли… - А разве я не прав? Покинуть службу равно побегу с поля боя – это бесчестие. Ты можешь уйти тогда, когда тебя отпустят. - А если я в вороны хочу податься? - Без разрешения уйти оттуда, где ты сейчас, я тебя никогда не приму. Мне не нужны бесчестные люди. - Какой же ты залупистый, Юта, сложнее твоего судоку. - Да не, он наоборот же, - плюхнулся Джонни на стул возле Юты, доставая еду, пока тёплая. – Очень понятный. На, босс, покушай, - протянул он второй гамбургер шефствующему над ним приятелю. Тот взял, но отложил. - Кому как, - хмыкнул золотой, - когда я не жду, что меня будут ругать – он меня покрывает так, что не отмоешься, когда мне кажется, что он должен смешать меня с грязью – он молчит. Юта, ну хоть сейчас бы, по дружбе, обматерил меня, как ты умеешь, по-осакски. - За что? - Я как бы с чужой женщиной переспал. - Никто из нас не святой, чтобы судить другого. - Не, это не так работает, - вмешался Джонни, скорее прожёвывая и проглатывая, чтобы объяснить: - Святые как раз вообще никого не судили. Они же святые! Они всегда относились с пониманием, жалели людей за их греховность, прощали. Вы что, судили римские эти… как их там? Ну, которые держали район. - Якудза? – издеваясь и шутя, но с непробиваемым лицом, подсказал Юта. - Да, типа того. Древнеримские якудза. А нет! Погоди, они же были государственные служащие, не путай! - Прости. Разумеется. – Накамото опять посмотрел в судоку и поставил последнюю цифру. Всё сошлось. - Юта, а что с адресом, который я тебе кинул? – поинтересовался Сольджун. - Лезешь в наши дела? - Извольте, это я наёмника там спалил – имею право. – Вожак ?Чёрных воронов?, вырвав страницу, на которой всё разгадал, стал складывать из неё журавлика: - Тот дом принадлежит клану Мацумото, тот квартал находится под их властью. - А что же там делал Огури? Он же зять Томохисы! Он Ямашита! - Да, он муж Рины, - не отвлекаясь от искусного оригами, кивнул Накамото, - но у него есть любовница, она не может быть из Ямашита – это неприлично, прямо под носом у оябуна, поэтому он уезжает подальше от своих, и развлекается среди Мацумото. - Ёшкин кот, - опешил золотой, увлекаясь, - и вы теперь его покараете за измены сестре самого Томохисы? Юта поднял глаза и посмотрел на него, как на ненормального. - За что? - За измены. Сестре Томохисы. - Если бы за измены мужей карали, человечество бы вымерло ещё до неолита, - сказал японец, - что в этом такого? Жена – для дома, продолжения рода и укрепления родственных связей. У Рины маленький ребёнок, она сейчас не может уделять много внимания мужу. Поэтому для любви и наслаждений – другие женщины. - А жена не должна получать наслаждение? – нахмурился Сольджун. - Она должна получать наслаждение от того, что содержит дом и хозяйство в порядке, что не досаждает мужу, что воспитывает детей, что её уважают и к ней муж относится с особым почтением. Если развратить жену сексуальным наслаждением, то лучше от неё больше не отходить до конца жизни, потому что она будет искать только его. - Что за представление о женщине, как о безудержной мартышке? - Я смотрю на вещи реально, Джун, на женщину как на женщину – поддающееся слабостям и влиянию создание, слишком эмоциональное и увлекающееся для того, чтобы быть самостоятельным. Только мужчина знает дисциплину и способен подчиняться ей. - Поэтому блядует со времён неолита?! - Он этим не разрушает общественные устои и семейственность. - Нет, я не согласен, женщина ничем не отличается… - Ты жил когда-нибудь в мужской казарме? – оборвал его Юта. - В казарме? Нет, но в чём-то вроде общежития – да. - Вы часто ругались или дрались там? - Мы? Да нет, ни разу… - Посели десяток женщин в этом общежитии, понаблюдай за ними месяц, и потом приходи рассуждать о женской дисциплине. У мужчин после долгого пребывания вместе образовывается братство, у женщин уже спустя день развяжется война. - Юта… - хотел продолжать спорить Сольджун, но подумал об Айли. Женщины действительно слишком увлекаются, сходив налево они больше не могут быть рядом с нелюбимым, в то время как мужчины гуляют и возвращаются, и способны любить жену, которой изменяют, несмотря ни на что. Да, но кто в данном случае честнее и правильнее? Мужчина обманывает, а женщина остаётся честной. Гипнотизёр запутался. Поэтому сменил тему: - Значит, ты не будешь рассказывать Томохисе о его зяте? - Он обо всём знает. - То есть как?! - Они оба мужчины. Мы все мужчины. Рано или поздно окажемся на этом месте. Пока Огури соблюдает конфиденциальность и не кичится своими похождениями – все приличия соблюдены. - За что же они готовы были убить Айли?! Ты ведь, наверное, уже в курсе подробностей? - Потому что она – журналистка, она могла бы написать о ночных развлечениях Огури Шуна, и тем очернить имя кланов. Когда вы, канкокудзины, поймёте, наконец, что есть множество вещей, которые нельзя озвучивать? Молчание дарит покой. Жизнь – это не слова, слова – это несуществующее, поэтому чем меньше слов, тем больше настоящего существования. - Красавчик, - похлопал его по плечу заслушавшийся Джонни и, улыбаясь золотому, заметил: - Ведь правильно же говорит! Всё так и есть. Обожаю этого парня. - И ещё, - посмотрел Юта на Сольджуна, - Айли приехала за Огури отсюда, из района, подчиняющегося Ямашита, а у них с Мацумото плохие отношения, если нет особых договорённостей, как с Огури. Его они подпускают к себе, возможно, с целью какой-либо будущей выгоды, но какая-то девчонка выглядит в их глазах как подосланная кобун*. - И что же будет? - Они предъявили лёгкую претензию Ямашита. Но Томохиса знает, что не имеет отношения ни к какой Ю Айли. Скорее всего, он подумает, что это я пытался его скомпрометировать, ведь она была тут, и, если учесть, что из-за преступлений с характерными следами меча на меня и без того могли лечь подозрения, Томохиса попытается меня наказать. Или устранить. - Но ты же ни при чём! - А это надо ещё доказать, - Юта поднялся, протягивая руку к розетке, которая открывала люк на первый этаж, - поэтому сегодня мы слетаем в тот дом на окраине и поищем наёмника. Вольный брат – это тот, кому под силу и украсть меч, и убить им, если понадобится.