Эпилог (1/1)

...прежде чем ее завести, стоит подумать, что тебе важнее: все или семья.

Фаина Раневская

- Алло? – я улыбнулся, услышав родной голос в трубке.- Ты едешь уже?- Да, минут через десять буду.- Хорошо. Жду.

Я стоял перед фотографией, на которой было изображено мое лицо – немного сонная, расслабленная улыбка, взъерошенные волосы, прищуренные глаза, след от подушки на щеке. Почему-то именно сейчас мне вспомнился тот день – семь? восемь лет назад? – когда я стоял в коридоре нашей школы и в ужасе изучал вывешенные Джошем фотографии. Как же похожи эти кадры – все также выставляют на всеобщее обозрение меня в один из самых деликатных и интимных моментов жизни. Но вместе с тем между «тогда» и «сейчас» – пропасть.

Мне до сих пор сложно понять, зачем именно Джош поступил со мной так тогда. Он утверждает, что сделал это потому, что безумно ревновал Патрицию к Трою. Да еще и завидовал ему, потому что у него есть я.Дескать, несправедливость жизненная – Трою достались и мальчик, и девочка, а ему Джошу, всего лишь весь остальной мир. Теперь он говорит об этом, обнимая Патрицию и насмешничая над собой – подростком, стараясь показать, что все это неважно. Но я все же склоняюсь к тому, что все, что он натворил тогда, он сделал просто из вредности. У него была возможность сделать мне больно, и он не устоял. Вот и все. Впрочем, все это в прошлом. Сегодня все совсем не так.

Сегодня я любуюсь фотографиями, которые сделаны с моего согласия и одобрения моим любимым человеком. Не могу сдержать счастливую улыбку, когда думаю об этом. О том, как все начиналось, как смешно, неловко, несуразно, и в то же время волнующе это было. Как долго мы приглядывались и привыкали друг другу, постепенно учась доверию и пониманию. Как учились заполнять неловкие паузы в разговорах. Как впервые проявляли робкую заботу друг о друге, тогда еще не совсем четко осознавая, что вот оно, самое важное, что будет у нас в жизни. Как спустя почти полгода совместной жизни впервые занимались любовью, скованно, робко, но так безумно нежно, что воспоминания об этом моменте до сих пор согревают нас и помогают преодолевать любые недопонимания.

Нам не было легко – хотя Трой принял тогда, пожалуй, единственно верное решение, продажа дома лишь позволила нам обоим окончить школу и поступить в колледж. Я не хотел даже думать об этом, но Трой заставил, и теперь я благодарен ему, что он образумил меня. Какое-то время мы подрабатывали с ним вместе на фирме Смолвудов, набираясь практики и заодно зарабатывая на обучение, но после окончания колледжа мне предложили контракт в Европе, и нам пришлось расстаться почти на год. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что именно тогда осознал, как сильно я люблю Троя. Он отпустил меня тогда, сказал, что не будет связывать, потому что понимает, как сложно любить на расстоянии. Но за весь этот мучительно долгий год у меня не было никого – только он в те редкие встречи, которые у нас были: когда я приезжал домой или он выбирался ко мне. Зато у нас было выматывающие, бесконечные разговоры обо всем на свете, когда казалось, что он знает меня лучше, чем я сам. Его тихий голос в трубке – это то, чем я жил этот год, мечтая о возвращении. А когда вернулся, оказалось, что Трой успел обзавестись второй профессией. Он не просто увлекся фотографией – за время нашей разлуки он научился делать такие снимки, что стал довольно популярен сначала в узком профессиональном кругу, а затем, после того, как его фотографии стали публиковать в журналах, и среди обычных читателей.

Сегодня апофеоз его стараний – первая выставка, в которой целый раздел посвящен нам – мне, ему, нашим совместным фотографиям, а также портретам малыша Томми, которого мы усыновили год назад, почти сразу после смерти тетушки.

Я знаю, он волнуется, но судя по тем отзывам, которые я слышал от публики, беспокоиться ему не о чем. Его работы завораживают, и это не только мое предвзятое мнение. Я до сих пор не могу понять, как ему удается так поймать момент, что в одном снимке раскрывается целая история. Каждый его снимок – маленькая жизнь, и именно поэтому они привлекают взгляд и уже не отпускают. Он часто фотографирует меня, и мне кажется это потому, что он до сих пор пытается вычеркнуть из моей памяти те снимки, с которых все началось.Я не говорю ему, но мне уже начинает казаться, что моей жизни до встречи с ним – не было, и все эти воспоминания давно уже не причиняют боли, наоборот, скорее, вызывают улыбку: какими глупыми и несдержанными мы были тогда.

Сейчас все совсем не так. Однако когда он обнимает меня, привычно устраивая подбородок на моем плече, сердце все равно начинается биться чаще, согретое его теплом и любовью.

Возможно, мы не самая образцово-показательная семья в мире, но я уверен, мы – самая счастливая.