Глава седьмая (1/1)
Я никогда раньше не болел так, как в этот раз.Я проснулся от выкручивающего внутренности кашля, заставляющего меня едва ли не складываться пополам. Голова горела, дыхание вырывалось судорожными хрипами, глаза болели даже от едва проникающего света рассветного неба. Встать я не смог. Да и не захотел. Мне казалось, что на мне лежит бетонная плита весом в тонну и давит, давит, давит… И нет никакой возможности выбраться, и никто не поможет, и некого даже позвать – никто не придет…Когда в следующий раз сознание решило все же посетить меня, рядом со мной кто-то разговаривал. Один голос, казенный, равнодушный, явно привычный к подобным ситуациям уже давно, механически давал инструкции, доносящиеся до меня словно из-за слоя плотного, тягучего тумана:— …побольше теплого питья… желательно не вставать с постели по крайней мере пару-тройку дней… обтирания, пока не спадет температура… список лекарств на тумбочке рядом с кроватью. Я сделала укол, температура должна пойти на спад… зайду послезавтра, проверю состояние…
Я устал вслушиваться – да и не все ли равно? Ведь ее явно кто-то слушает. Значит, обо мне позаботятся. Наверное, это мама. Мама… Да, она позаботится обо мне… Она всегда так трогательно заботится обо мне и переживает, когда я болею.
А я пока посплю. Я так устал…Мне было так жарко! Я словно горел. Боль разрывала виски, перед веками все пульсировало, билось, во рту было сухо и почему-то горько. Одна единственная мысль, одно желание билось в едином ритме с моим пульсом: пить.Словно читая мои мысли, кто-то осторожно приподнял мою голову, немного наклоняя, дал напиться чуть теплой воды с запахом мяты и лимона, затем опустил меня на подушку.— Как ты? – у меня галлюцинации. Я слышал, от очень высокой температуры это бывает. Я с трудом приоткрыл глаза, оглядывая того, кто сидел рядом со мной.— Т…рой? – выдавил я.Это точно был он. Словно почувствовав облегчение от того, что я пришел в себя, он слегка улыбнулся, из глаз пропала тревога, легкая прохладная ладонь легла мне на лоб:— Как ты? – вновь повторил он.Я только хмыкнул: а к чему отвечать глюкам? Вот только почему в моих глюках Трой?Хотя об этом можно подумать и позже… потом… завтра. А сейчас надо поспать…Улыбнувшись чему-то, я провалился в сон, все еще чувствуя нежную ладонь на своем лице.Я проснулся утром, чувствуя ломоту во всем теле и надрывную, саднящую боль в горле. Голова была тяжелой и гудела, как будто с похмелья. Постельное белье, майка, подушка – все было мокрым от пота, противным, липким. Да и сам я попахивал, мягко говоря. И явно не розами.
Однако, чувствовал я себя все же значительно лучше чем вчера. Хотя бы потому, что температуры, судя по моим ощущениям, уже не было.На кресле в другом конце комнаты сидела незнакомаяженщина. Видимо, сиделка. Я хмыкнул. Трой! Ха! Чего только не привидится во время болезни!Я тихонько встал, направляясь в ванную, стараясь не разбудить спящую женщину, но она все же услышала и встрепенулась.— О! Вы проснулись! – в ее голосе слышалась легкая досада, словно она хотела сказать: «Ну, что вам стоило поспать еще пару часиков?!» — Доброе утро!— Эм... Доброе… — хрипло каркнул я в ответ, едва сдерживая кашель.Утро явно не было добрым: эта женщина преследовала меня везде, не оставляя в покое ни на секунду. Она постоянно повторяла чьи-то указания, вроде: «Вам пока нельзя принимать душ!», «Что вы! Выходить вам пока запрещено категорически!», «Компьютер? Ну, разве только немного. Вообще, вам лучше поспать», «Окно? Ни в коем случае! У вас же снова поднимется температура!» и коронное: «Если вам что-нибудь будет нужно, просто скажите, и я все сделаю!».
Ага, как же! Да я столько «Нет!» и «Нельзя!» никогда в жизни не слышал! И как мне могло показаться вчера, что она заботливая и нежная?! Как ее прикосновения могли казаться мне приятными – даже в горячке от температуры? Непостижимо.К концу дня я Амалию – так звали мою сиделку – тихо и безмолвно ненавидел. Она запрещала мне все. Разрешала только пить, есть, спать и ходить в туалет – и то каждый раз предлагала свою помощь, как будто я сам не справлюсь. Как назло, спать не хотелось. Было безумно скучно. Джевву ко мне не пустили, чтобы я ее не заразил. Мы поболтали с ней немного по телефону под бдительным оком моей сиделки-надсмотрщицы, однако, радости мне это особой не принесло: оказалось, что за один только вчерашний день я пропустил два проверочных теста, которые мне придется отрабатывать. Эх…Поворочавшись с полчаса в кровати, я воткнул в уши наушники и прикрыл глаза, надеясь, что Амалия уснет. И незаметно для себя уснул сам…Проснулся я уже в сумерках. Надсмотрщицы рядом не было. Видимо, в ее обязанности входило мучить меня только днем. Безумно хотелось пить. Не включая свет, я тихонько выскользнул из комнаты и пошел в кухню.Я не хотел подслушивать, честно, но, услышав доносящиеся из комнаты Трин негромкие голоса, невольно замедлил шаг.— Трой, клянусь, я не понимаю тебя! – это Трин, причем настроение у нее не из лучших (если оно у нее вообще бывает хорошим!): в ее голосе явно слышалось недоумение и бессильная злость. – На кой черт он тебе сдался? Это же безумие!Тихий ответ Троя я не расслышал, но говорил он что-то долго и как будто печально.— О, черт, черт, черт!!! – снова Тринити. – Явно, умом мужчину не понять!
В комнате повисла тяжелая пауза, а затем снова послышался голос Трин:— Ладно, — теперь она говорила тише и спокойнее, и, похоже, немного отошла от двери, потому что голос зазвучал глуше. – Ты же знаешь, я все равно тебя поддержу. В любом случае. Ты же мой любимый братишка! — никогда не думал, что в голосе моей сестренки может звучать… нежность?
Голоса стали еще тише, а мне вдруг стало очень-очень стыдно, как будто я подсматривал в замочную скважину за чем-то очень личным, интимным. Я поспешил юркнуть в кухню, набрал воды и чуть ли не бегом вернулся обратно.
Однако мысли о послушанном разговоре никак не хотели покидать мою голову, даром, что я не понял, о чем вообще они говорили. Просто в их голосах звучали такие непривычные мне чувства и эмоции, что мне стало не по себе. Тринити — и нежность? Трой — и печаль?
А так ли хорошо я знаю свою новую семью, как думал?