Прощание (1/1)

Больничная палата была залита светом и, казалось, вибрировала в суете окрыленной Фуюми, мечтающей поскорей забрать младшего братика домой. Чуть в стороне стояла Рей и о чем-то тихо беседовала с Изуку, но во время пауз обращала внимание на сына и так тепло и по-домашнему улыбалась, что ему в который раз становилось стыдно, что не ценит этого. Счастье казалось каким-то эфемерным, иллюзорным, будто вот-вот в этом сиянии проступит марсианская тень из глубоких подвалов их общего болезненного прошлого. И потом, слишком многое, обнаруженное в этом месте, не отпускало мужчину.Он так и не дождался момента, когда Изуку вбежит к нему в палату и выпалит ту самую фразу: ?Я стану отцом!?. Потому и образ рассеянной, бледно-красной Очако не покидал память, не находил себе оправдания. В сравнении со всем этим потеря геройской лицензии и водительских прав заботила его меньше всего. А с другой стороны, пускай Шото и не грозило в ближайшее время вернуться на работу, но и не хотелось ждать, когда развеется еще одна тайна, которая не позволяла ему со спокойной душой радоваться своему освобождению, тайна коллеги-самоубийцы.Он дышал глубоко и старался проще смотреть на вещи, однако проволочный бант на стеблях букета из тревог и тягот отнюдь не распускался, а затягивался, и долгожданная свобода была отброшена куда-то за линию горизонта. Оставалось только любоваться глупым счастьем Фуюми, ведь с реабилитацией в больнице было покончено. Наконец.Но смог ли Шото оставить это место так просто после всего? Нет. Ведь отныне он был еще и привязан к человеку, который был единственным, кто мог помочь разобраться во всех этих переплетающихся нитях тревог, и который в то же время их и запутал. Не встреть он Бакуго?— и все было бы по-другому. Именно он являлся сосредоточением всех открытых гештальтов гетерохрома. Все, что делал и говорил доктор до этого, понимал он, не было случайно. Но, по своему обыкновению, тот не договаривал до конца, будто знал наперед. Точно. Этот коварный демон точно знал, что еще будет возможность продолжить, потому что для Шото было невозможно отпустить его и это место, еще и потому, что теперь он был обязан Бакуго.Тодороки ждал, когда же колючий доктор с грустными, клюквенно-алыми глазами, как у кролика-альбиноса, посетит его, прокручивал в голове то, как все произойдет, готовился к этому, как к встрече с покойником.Сможет ли он посмотреть в эти глаза так же прямо и с той же твердостью, что была прежде? Этого было не дано проверить, потому что Бакуго не приходил, как будто догадывался, что теперь его пациент все знает. Знает, что его прошлое раскрыто, разворошено, задето, и потому сознательно скрывался.Исходя из этих соображений, Шото решил смириться и отпустить все недосказанности, как бы сильно они ему не досаждали. Но вдруг произошло то, чего он никак не ожидал, и то, что освежило уже испытываемое замешательство. Они с близкими только покинули палату и распрощались с персоналом, как вдруг мама спросила его:—?Шото, может, ты хочешь попрощаться и с доктором Бакуго?Да, черт возьми, он хотел еще раз увидеться с ним, но как об этом догадалась мама? А что еще хуже, она спрашивала с такой беззаботной интонацией, как будто точно была уверена, что это легко осуществимо. На деле же отыскать Бакуго было так же непросто, как поймать падающую звезду.—?Я не думаю, что получится найти его,?— глухо озвучил свои сомнения мужчина, но то, как замедлился его шаг, выдало в нем колебание и надежду, которую женщина поспешила оправдать.—?Я знаю одно его тайное место,?— заговорщически прошептала она, хитровато улыбнувшись,?— только это секрет.Шото был изумлен в душе. Что за секреты могли быть между его любимой мамой и этим чудовищем? Но с другой стороны, этот ни с того ни с сего обнаружившийся факт стал еще одним поводом, по которому ему было необходимо найти доктора.Оказалось, последний коротал время в парке неподалеку от больницы. Там его никто не искал и не подозревал, что он может туда пойти проводить время, потому как это место изобиловало беговыми дорожками и привлекало в основном спортивных личностей. Рей обнаружила укрытие доктора совершенно случайно. Она встретила того в больничном кафетерии и подошла, чтобы поздороваться, а потом просто увязалась за ним, пообещав не выдавать. Тодороки, находивший в этой истории странным абсолютно все, тем не менее спрашивать Рей не решался. Но в голове его не укладывалось, как такой милой и тихой женщине могла быть приятна компания Бакуго, более того, такая компания никак не могла пойти ей на пользу, а с другой стороны, невозможно было поверить в то, что такой нетерпимый ко всякому обществу человек, как Бакуго, мог позволить кому-то следовать за собой.Они неторопливо покинули больницу и оказались на виду у яркого полуденного солнца. Жестокий свет, казалось, можно было пощупать, и он был настолько каверзным, что высвечивал мелкие камушки и трещинки на дороге, заполнял собой все пространство и пек, пек со всех сторон из своего зенита. Казалось, что кроме света, больше ничего и нет. Ни дуновения ветра, ни говора и хлопанья крыльев птиц. Те, кто могли, спрятались от солнца, и теперь снаружи было так тихо и безлюдно, а на лужайке, по которой когда-то Мина катала ослепшего Шото, иссох и пожелтел газон. Почва под таким накалом мутила воздух сухими испарениями так, что мужчина не сразу отличил одинокую фигуру вдалеке от безжизненного столба. Она стояла в перепаленной траве с вкраплениями ехидных маргариток, даже не отбрасывая тени, как призрак, и заслоняла собой еще что-то, или кого-то.—?Милый, что-то не так?Шото оглядывается на мать и находит ее постаревшей на все десять лет, то ли потому, что та жмурится и ежится на солнце, то ли потому, что волосы ее белы, как если бы та поседела. Может она и правда поседела под натиском той боли, того ужаса и отчаяния, что пришлось ей пережить, да только незаметно, ведь ее волосы от природы были снежно-белыми.?Все не так?,?— думает Шото, ведь у матери больше нет тени, и у Фуюми, что вызвалась отнести вещи к парковке, полной покинутых владельцами машин. Но отсутствие этой тени только еще больше настораживает, ведь у всего материального она должная быть. И без нее Рей и Фуюми уже не те. Ненастоящие.Отрешенная фигура вдалеке приходит в движение, и от этого становится легче, пускай и кажется, что вот-вот лужайка вспыхнет и следующее, что увидит Шото, будет огонь, в котором та взовьется, начнет судорожно метаться и размахивать руками, а потом понесется прямо на них, разбрызгивая жир и ошметки запекшейся крови. Воззрится вытекающими глазами и оглушительно хрипло с бульканьем и шипением захохочет, сверкая черными зубами и кровью в трещинах обугленной плоти.—?Все в порядке,?— вопреки накатывающему хтоническому ужасу отвечает Шото.?Мы все умрем. Нет, мы уже мертвы?.Больше нет никого, только слепой глаз солнца взирает с низкого небесного потолка на раскинувшуюся пустошь и торжествует. Жизни больше нет.Странная паника не покидает, даже когда мужчина узнает в приближающейся фигуре медсестру с длинными темно-болотными волосами, катившую перед собой ту самую кудрявую старушку, а та кажется мертвой, потому как парафиновое тело ее свободно потряхивает и мотает.То ли эта странная атмосфера так повлияла на мужчину, то ли после недель, проведенных в больнице, внешний мир казался таким непривычным, но в этот момент ему стало просто необходимо увидеть Бакуго, который единственный был способен снять эту растерянность, заразив и своей убежденностью, и в то же время скептицизмом.Шото ощущал себя Алисой в стране чудес, где все такое странно неправильное, непривычное, где мама с ее таинственной улыбкой представала скромным воплощением Чеширского кота, который указывал путь, а Бакуго одновременно являлся и белым кроликом, что следит за временем и единственный знает сколько того осталось, и злобной королевой, которая только и жаждет отрубить всем головы (а ведь он мог бы), и мудрой синеватой гусеницей.Этот почти в буквальном смысле сказочный персонаж распластался в подобие вальяжного распятья на широком столе, который находился недалеко от берега озера, под сенью плакучей ивы. Сизая водная гладь рябила и невероятно освежала, а в тени дерева воздух казался приятно прохладным и даже каким-то голубоватым на контрасте с той старой красноватой пленки, с которой сошел Тодороки. Эта атмосфера стала для него как глоток свежего воздуха по сравнению с тем зноем, который он испытал. И этим воздухом никак нельзя было надышаться. Или же ему не хватало его из-за волнения, потому что колючий доктор, наконец, был перед ним.Он лежал на спине, свободно раскинув руки в стороны, его глаза были прикрыты, а в ушах торчали эирподсы — он явно прекрасно проводил время, оттого Шото было ещё труднее к нему подойти и нарушить чужой покой. Но в то же время Бакуго казался таким одиноким в парке с беговыми дорожками, по которым он не мог бегать, в таком месте, где обычно останавливаются на пикники с друзьями или возлюбленными?— у него не было ни того, ни другого.После всех этих мыслей, Тодороки тем более испытывал необходимость подойти, чтобы убедиться, что это не так и ему не одиноко, не больно, по крайней мере, не так, как это представлялось со стороны.Рей с Фуюми остались позади, ненавязчиво изъявив желание подождать его в невысокой беседке, потому что видели, что Шото хочет поговорить с доктором один на один, а тот отчего-то робел, но подошёл, чтобы не было стыдно прежде всего перед самим собой за слабость. Близко. А что дальше делать, было непонятно.Шото осторожно прокашлялся, но это вышло слишком тихо, чтобы блондин услышал его через наушники. За первой неудачей последовала следующая, когда Шото немного наклонился над мужчиной, но то ли не решился потрепать того за плечо, то ли загляделся на такое непривычно умиротворённое, гладкое лицо доктора, без единой складки раздражения или недовольства, только пару морщинок между бровей и на лбу напоминали о том, каким живым оно бывает.—?И долго ещё будешь пялиться?Шото так засмотрелся на морщинки и расслабленные веки с тускло-ванильными ресницами, что вздрогнул от внезапного, низкого и вкрадчивого голоса. Взгляд сам собой перекатился с глаз на тонкие губы, которые теперь были растянуты в самодовольной улыбке, будто не поверил, что именно с них сорвалась эта фраза.Бакуго тем временем неохотно приоткрыл один глаз и поморщился.—?Двумордый? А я уж подумал, опять твоя мамочка…Еще совсем недавно Шото млел от жары и терялся в ощущениях, но сейчас, как будто впервые, он обомлел от этого пренебрежительного тона и слов, а ощущения стали вполне конкретными. Волна гнева пронеслась по венам пожаром.—?Что она хотела от тебя? —?отчеканил он, внешне холодный и сдержанный.—?Не знаю,?— наигранно уклончиво ответил блондин, приподнимаясь со своего импровизированного ложе и поводя плечами,?— может, я ей понравился,?— недвусмысленно подергал бровями он, вынимая наушники, отчего Тодороки стало совсем не по себе.—?Она очень уязвимая, у нее слабая психика, и если ты ей что-то сказал…—?Да-да, знаю,?— скучающе перебил врач,?— она та еще психопатка.При этой фразе Тодороки замер от неожиданности. И непонятно: то ли жалость, то ли этот ступор, то ли кривая признательность сдерживали его, чтобы не врезать этому ублюдку. Может, Бакуго и осмелился сказать такое, потому что до этого мужчина позволял ему говорить все, что вздумается и задевать за живое, но этого Шото позволить просто не мог.—?Что ты ей наговорил? —?процедил Тодороки, теряя всякую надежду поговорить с этим типом нормально. Он в очередной раз убедился, что способен думать о Бакуго хорошо, только вдали от него.—?Ой-ой-ой,?— междометие, которое никогда не предвещало ничего хорошего сорвалось с уст беспощадного блондина,?— сказал то, что она хотела услышать.—?То, что ты обычно говоришь, никто не захочет услышать! —?воскликнул Половинчатый, отчаянно хмурясь и подрагивая от невыносимого желания разбить что-нибудь, а лучше лицо одного конкретного ублюдка.Это он упустил, это он не проконтролировал… Его должно было насторожить поведение матери еще в первый раз, когда она пошла поговорить с Бакуго. И что будет теперь, можно было только гадать. Но все-таки, хуже всего было то, что Рей и в первый, и во второй раз пошла за ним по собственному желанию, а это значило, что ублюдок-врач был в чем-то прав. Неужели ей действительно нужно было поговорить именно с ним, неужели только он смог сказать ей то, что она хотела услышать?—?Захочет, еще как,?— ухмыльнулся Бакуго, сверкнув глазами цвета дикой клюквы,?— когда полжизни слышал не то…Казалось, ему было абсолютно все равно на то, что Шото едва держится, чтобы не наброситься на него с кулаками. Бакуго лишь опасливо потянулся за белым пластиковым стаканом, что стоял на скамейке рядом со столом.—?Что… что ты имеешь в виду? —?тяжело дыша от напряжения, выдавил мужчина.Бакуго на это лишь хмыкнул и потянул напиток из соломинки, лукаво скосившись на Шото, словно тот был для него лакомым кусочком для издевательств.—?Ложь, я имею ввиду ло-о-о-жь,?— особенно ядовито прошипел последнее слово Бакуго,?— в том, что ее детишки искалечены, нет ее вины. Это ведь ей доказывали в психушке…На этом доктор поперхнулся, потому что Тодороки не выдержал и резко опрокинул того на стол, с силой приложив его лопатками и головой о твердую поверхность. В нем просто не осталось рассудка после того, что слетело с этих бледноватых губ, от которых пахло апельсином. Тодороки слишком хорошо чувствовал этот запах, потому что навис прямо над кроличьей мордой Бакуго и плотно сдавил его шею, едва сдерживаясь, чтобы не придушить окончательно.—?Да что ты знаешь! —?хрипло прошептал Шото, больше тратя сил на сдерживание убийственного намерения, чем на удержание несносного доктора в таком положении, пускай тот вовсе не сопротивлялся.—?Она сама все рассказала, я ее не просил,?— невозмутимо хмыкнул блондин, как будто все, что только что произошло, было так, как надо, как будто по его плану, и облизнул губы.Шото отчаянно восстанавливал дыхание, во все глаза изучая лицо истинного чудовища перед собой, пытаясь отыскать в нем хоть что-то человеческое. То ли его тело еще не было готово к таким рывкам, то ли ярость заставила сердце запрыгать где-то в горле, вызывая тошноту, но он просто не мог успокоиться. Шото и не думал, что у человека, потерявшего семью, язык повернется сказать что-то подобное о чужой и так все извратить.—?Может, слезешь уже с меня? —?поерзал бедрами Бакуго.?— Или… может, тебе нравится?—?Мне ничего не нравится в тебе, Бакуго,?— выдохнул на это мужчина, отстраняясь, но полностью сделать это ему не дали чужие ноги, что плотно сжали его бедра, а в следующую секунду чужие руки оказались у него за головой, сцепились на затылке, забрались под тонкую шапку и грубо вернули его назад.На губах Бакуго все еще был вкус апельсинового сока, когда они быстро и настойчиво сминали тонкие и поджатые от отвращения губы Шото, зубы кусались, а языком он таки ухитрился проникнуть между ними до того, как мужчина ошеломленно отпрянул.Тодороки так ни в чем и не разобрался. Расставить все точки, видимо, была не судьба, как и нормально проститься с человеком, к которому он больше ни за что не приблизится.