1 часть (1/1)

Противный морозный воздух бьёт в лицо, заставляя прищурить глаза и недовольно всматриваться в мрак ночи, словно это помогло бы матушке природе передумать насчёт холодной погоды. Но ни природа, ни хвалёные боги недовольствам не внимают, поэтому алина лишь вздыхает, всё ещё держась за ручку окна, не силясь закрыть. Мурашки табуном проходятся по оголённым рукам, отчего маленькая ладошка пытается прикрыть открытые участки кожи. Ей вдвойне холодно и от мерзких капелек пота, стекающих и по спине, и по вискам. Окутанный лёгкой дрёмой мозг всё ещё иногда подкидывает чёрно-белые кадры кошмарного сновидения, посему окно остаётся распахнутым даже несмотря на посиневшие губы. Худое тело двигается лишь тогда, когда маленькая однушка полностью заполняется зимним воздухом, который по идее должен быть освежающим, но на деле лучше не становится. Алина отходит от окна, мягкой поступью обходит упавшие со стола листы бумаг и медленно забирается обратно на кровать. Подушка и тёплое одеяло уже не кажутся такими привлекательными, а звонкий трель будильника и подавно отбивает желание лечь обратно. Она как обычно не включает свет, потому что какие бы кошмары не снились, в темноте всегда спокойней. Мрак реальной и обыденной жизни приятен, он скрывает нежданных гостей (если они есть) и к тому же, по всем правилам, те и не появятся, пока их не обнаружат. А вот тьма подсознания никогда Алине не нравилась, её в принципе выворачивало от мысли, что собственный мозг устраивает ей такие приятные пробуждения. Она снова встаёт посреди комнаты, пытаясь вспомнить всё что сделать надо. Но в голове звенящая тишина, поэтому приходится делать самое что ни на есть очевидное — пойти в душ. Блондинка размеренными шагами доходит до чайника и безуспешно пытается его включить. На кухонном столе засохшие овсяные печенья и старый выпуск французского журнала. В голове вихрь из слов и бессвязных фраз, которые тупой болью отдают в висках. Алина — это айсберг, холодный взгляд, офисный стиль и бесконечная паранойя, скребущая изнутри так сильно, что приходится впиваться ногтями в запястье. Она проверяет замки раза три и звонит маме чаще, чем стоило бы делать для взрослой уже женщине. У неё в голове бесконечные шахматные поединки, где фигурок кроме короля не осталось, но она всё равно продолжает бегать от мифических врагов. Она не любит шум и неожиданные повороты судьбы, ей ближе мягкая тишина пустой комнаты и набор белого паззла в тысячу деталей. Ей надо знать, что будет дальше, иначе ворох пустых переживаний съедает её, затягивая в пучину отчаянной беспомощности. Алина собирает бумажки, непонятные порой и ей самой отчёты и папки, заполняя ими чёрную сумку. Холодильник уже как неделю пустует, поэтому в очередной раз быстро попив некое подобие сладкой воды, она выходит из квартиры, перед этом выдержав драматическую паузу, в честь расставания с любимым гнёздышком. ***Она выходит из машины, кривясь от слишком яркого солнца и сильнее кутаясь в серый пуховик. Как обычно направляется в сторону высотки, потрёпанной от времени, но всё ещё вполне сносно смотрящейся. Алина не успевает потянуться к ручке стеклянной двери, потому что кто-то отталкивает и вихрем влетает внутрь здания. Где-то в голове включается обратный отсчёт, а обзор почему-то затуманивается. Алина не видит ничего кроме копны рыжих волос и поспешных извинений. Ларина никогда делала выводов (и уж точно не спешила действовать), не анализируя всё до последней мелочи. Но ситуация выбивает остатки кислорода из лёгких, набат тревожных голосов в черепушке не угасает и ничего лучше, чем ускориться и налететь на девушку, она не находит. У Алины руки холоднее температуры на улице, Татьяна чувствует это отлично, когда по неосторожности блондинка хватается за оголённый участок кожи. А у Тани внутри пожар. Контраст ощущений заставляет отпрыгнуть девушек друг от друга. Люди в здании изредка озираются, потому что Алина чувствует себя долбанным зверем, которого принуждают сражаться и эта дикая атмосфера отлично ощущается, накаляя вокруг них воздух. У Татьяны большие глаза, глупо взирающие на неё и маленький рот, приоткрытый в немом вопросе. Алина мысленно даёт себе достаточно звонкую пощёчину, ибо это край уже. И господи, она с радостью (будь у неё возможность) избила бы себя и наяву, потому что она молчит. Рациональная и логичная Алина Ларина лишь смотрит: и на подрагивающие ресницы девушки напротив, и на слишком лёгкую одежду для нынешней погоды. Взгляд цепких глаз скользит по смуглой шее и сжатой в руке сумке. — Алина? Она позорнейшим образом сбегает, потому что запас смелости (или тупых действий под влиянием не менее тупых эмоций) кончается, как только звонкий голос звучит среди общего гама. Она разворачивается на каблуках, переходит на бег и с удивлением подмечает, что никто следом не бежит. Разве что помощник, которого впервые проигнорировала вечно вежливая начальница. У Алины пот не то что реками, скорее уже нахрен морями стекает с тела, одежда липнет к спине, а чёлка ко лбу, в горле першит, перед глазами неясные звёздочки и вспышки света. У неё хватает сил лишь на то, чтобы присесть и залпом отпить воду. Простоявшую в стакане все выходные. Алине слишком плохо, поэтому она перекладывает ответственность на тупой понедельник. ***Она ставит свою сумку с брелком-подсолнухом и лениво рассматривает ворох бумаг. Взгляд то и дело цепляется за дверцу, где написано то ли ?вход запрещён?, то ли ещё что (у тани зрение давненько упало на минус). Она иногда открывается и оттуда быстрым шагом выбегают люди, всегда с чем-то в руках: будь то стопка папок или поднос с напитками (зачем?). Но ни один из них не смотрит на неё и ни у одного из них нет знакомого тяжёлого взгляда. Она даже как-то слишком разочарованно отвечает на вопрос одной из работниц, отчего моментально выдавливает из себя неловкую улыбку. Улица встречает мрачными свинцовыми тучами и полупустой улицей. Снег с дождём вызывает лишь недовольный вздох и тихое ругательство. Проезжающая машина окатывает грязной и холодной смесью. нецензурная лексика становится чуть громче. Татьяна натягивает посильнее пушистую белую шапку и разгоняется, чтобы быстрее зайти либо в кафешку, либо на всё наплевав пробежаться до дома. Но ничем сначала не выделявшееся серое пятнышко неподалёку вдруг приобретает знакомые очертания, а из-под капюшона выбиваются светлые пряди. Знакомое имя сладкой конфетой ощущается на языке, но озорная мысль затыкает рот. Татьяна с разбегу налетает на женщину, почти сбивая и тут же поддерживая за (до сих пор) тоненькую талию. — Не сбежишь, — слишком игриво шепчет она, пока пальцы с длинными ноготками впиваются в рукав её курточки. — Тань... Татьяна, какого чёрта!?Алина с завидной силой отталкивает, не слишком яркая, но забавная мимика возмущения отражается на бледном лице. Рыжая поднимает руки в примирительном жесте и расплывается в слишком сладкой улыбочке, игнорируя раздражённый взор напротив. Они оказываются внутри милой забегаловки. Скамьи с мягкими голубыми обивками, светлые стены и тусклый оранжевый свет от маленьких гирлянд, развешенных буквально повсюду. Алина уныло плетётся следом за Таней, мрачно подумывая, что уж лучше бы завела ещё одну кошку. Она не сильно видит связь между вторым питомцем и мини-свиданием (в смысле встречей с давней подругой), но посторонние мысли отвлекают от сладкого и ненавязчивого парфюма спутницы. Татьяна останавливается почти в самом углу, где чуть темнее. Беззаботно усиживается, совсем не смотря в сторону блондинки. Алина неосознанно проходится взглядом (раз четвёртый) по безмятежному лицу, сложенным на коленях рукам, волосам и останавливается на серьге: металлической, маленькой и круглой, абсолютно далёкой от стиля Тани. — Мы давно не виделись, — Алина вздрагивает, когда осознаёт, что за ней ровно так же всё это время наблюдали, — вау, ты всё ещё красивая. — А не должна была? — Ларина отвечает в обычной манере, снова поздновато подмечая, что собеседница и в правду изменилась. Алина привыкла, что Татьяна всегда смотрела... странно? Нет, так, будто готова была миры к ногам положить. Ладно, это странно. Честно, Алина не помнит ни одного их разговора, в которым Таня бы не краснела, или не путалась в словах, или не ерошила густые волосы, или не... Окей, этого и в правду было много. К счастью, Алина имела математический склад ума, поэтому сложив два и два (а потом прочитав детские книжки о любви) смогла сделать определённые выводы. Но сейчас Миронова другая. На уголках глаз залегли едва заметные морщины, взгляд с прежней задумчивости, теперь скорее был отчуждённым, детская припухлость прошла , чему свидетельствовало лицо овальной формы с выделяющимися скулами. Тонкая полоска губ, покрытая засохшей корочкой. — Представь, отучилась, — Татьяна будто видит замешательство и снова издаёт короткий смешок, — я учитель начальных классов, — девушка машет кулачками в радостном жесте, пока Алина видит лишь напускную радость. — О? Я не замечала, что тебе нравятся дети, — блондинка затыкается, понимая насколько глупо звучат её слова. Татьяна маленьким тёплым пламенем занимает все свободное пространство в голове и вихрем сносит замок на отделе памяти под названием ?школьные годы?. Ларина от этого съёживается, потому что ненавидит ?присутствие? кого-то ещё у себя в мыслях. Они не виделись лет десять и будь желание вчерашней Алины — не виделись бы больше никогда. Но сегодня она проиграла. И она конечно не отказывается от прогулки до дома Тани, и от приглашения к чаю, и от мягких прикосновений. ***У Тани в доме завядшие розы и подсолнухи, пыль золотыми частичками летает вокруг, маленькая постель стоит в углу не заправленная. У неё на балконе сломанный велосипед и старые газеты, пустая кошачья миска и куча другого хлама. Просторные окна открывают вид на типичные многоэтажки, но её квартира достаточно высоко, чтобы её всю освещал солнечный свет. Татьяна улыбается лишь слегка, а потом исчезает в дверном проёме, по всей видимости ведущей на кухню. Алина улавливает запах хвои вперемешку с каким-то освежителем, типа морского бриза. Татьяна, вынырнув откуда-то там, приглашающим жестом подзывает гостью. Алину лёгкая дрожь пронизывает, когда она чувствует сладкий аромат выпечки, а кухня будто сжимается. В помещении тепло, но не так, чтобы она задыхалась от духоты, как это обычно бывает в маленьких комнатках. Блондинка присаживается на деревянный стул и минуту гипнотизирует кружку с рисунком кошки. Татьяна тоже не произносит ни звука. Алина помнит, как сидела также когда-то с матерью Тани. Татьяна помнит лишь их детские милые посиделки. — Честно, я в правду рада тебя видеть. После... После смерти... Ну в общем, я не виделась больше ни с кем из старой компашки, — у Татьяны мягкая улыбка и стеклянный взгляд. Уют маленькой кухни испаряется. — Мне жаль. — Алина в правду жаль, как было бы и любому человеку в этой ситуации. Но она ни разу не жалела о решении просто оставить всё и всех и уехать. Алина умная. Возможно, эгоистичная. Татьяна поднимает голову, смотрит прямо, в ядовитом зелени глаз ни капли разочарования или злости. Она отпивает свой чай, всё так же молча наблюдая. Уже десять лет у Алины один вопрос к себе — оставила она Таню или нет? Они тогда уже отдалились. Не значит ли, что они в принципе расстались лишь давними подругами? Алина ничего ей не обязана. Мир Тани не для неё. Она всего лишь предпочла обезопасить себя и своих родных. Но что-то скребёт в душе, подкидывая воспоминания печальных глаз Оксаны и отчаянных Татьяны. Алина помнит имя ?Эндж?, потому что его Таня произносила каждую секунду, пока сидела склонившись над надгробием. Сама Ларина пробыла там от силы час и удалилась. Они больше не виделись. — Мне жаль, — снова произносит блондинка и печально улыбается, — мне жаль, но ничего менять бы я не стала. — Я знаю, — Миронова хмыкает.— Но если быть честным, — Ларина поджимает губы, потому что чёрт возьми, это не то, что нужно для 25-летней женщине, — я была бы не против... продолжить общение. Ну или начать. Опять. Горячий чай жжёт горло, но внимания обе не обращают. У Алины теперь внутри — мягкая тишина, у Татьяны рядом — Алина.