Часть 4 (1/1)

Ничего не изменилось. Она даже не удосужилась оправдаться, зачем врала мне, да и я не нуждался в объяснениях. Я просто с новой жадностью разговаривал с ней, чувствуя, что время на исходе. Во мне не было ревности, только какая-то исступленная скупость до ее взгляда и рассказов. Мы ничего не знали друг о друге, не заводили темы вечных философствований, но я ощущал, как умнею и мудрею после этих бесед. Кажется, ничего между нами не происходит, и нет тех ожидаемых прогулок под звездами и поцелуев, но что-то невозвратимо менялось…И в день ее свадьбы я не мечтал быть на месте жениха. Я смотрел на мою ?рыбачку? в этом длинном, наверняка неудобном и душном платье, в этой короне, осыпанной алмазами и жемчугом, и только думал, что со мной она бы никогда такой не была: важной, спокойной, правильной. Со мной она была бы свободной, моей Ундиной, которую я когда-то повстречал у моря.Мы ни разу не говорили о любви, я не жал ее руку в приступе нежности, не мечтал сделать своей. Хотя, о последнем, наверное, вру. Где страсть? Где неземные чувства? Где клятвы вечной любви? Их не было. Тогда почему я постыдно напился в их брачную ночь? Я пил, пил, пока не потемнело в глазах, пока Энди, злой и отчаявшийся, не отобрал бутылку, а Зойсайт и Кун не утащили меня в мою комнату.На следующее утро я как всегда пришел на наше место. Только вот она не пришла. Я знал это, но все ждал чего-то. Глупый, глупый! Они с Алмазом улетели на рассвете. Муж и жена…Я тоже, поспешно распрощавшись с Сереной, вернулся домой. Как зверь, загнанный в клетку, метался по замку, ходил к морю и бесконечно злился на него за то, что он не может вернуть мне мою Ундину. Ни Энд, ни Зой, ни Кун не понимали моего поведения, моей нервозности, только Джед, кажется, знал все и ничего не говорил. Верил, дурачок, что я переболею.Но как только выпал шанс лететь на Юпитер, я первым вызвался быть представителем Земли. Зачем? Чтобы помучить себя? Наверное. Я чувствовал, что почти в горячке, страшной лихорадке, туманившей мне сердце и разум. И грудь болит нестерпимо и колко. А когда я увидел ее после месячной разлуки, то затосковал по моей ?рыбачке? еще сильнее.Она была безупречна. Кажется, трудно найти кого-то столь красивого, идеально вежливого и такого неживого. Мы поздоровались друг с другом так, словно совершенно чужие, однако когда она протянула мне ручку, я нагнулся и вместо поцелуя осторожно укусил ее за кончик пальчика. Ее ладонь дрогнула в моей руке, а в глубине усталых глаз мелькнуло что-то, что, наверное, вспыхнуло и во мне. Я не помню тот вечер. Помню только, что оказался с ней в одной комнате. Ливия молча плакала и с отчаянной яростью срывала с меня китель. Тогда я в первый и последний раз видел ее слезы. Я, даже не соображая, что, быть может, делаю ей больно своими полугрубыми движениями, стаскивая с нее платье, чуть не в лоскуты срывая нежный шелк. Мне еще никогда не было так убивающее мучительно и прекрасно. Я воровал ее у Алмаза, жалко и позорно, но ничего не мог поделать. Когда все произошло, я видел, что она убита. Хотя бы тем, что изменила мужу, что сдалась, не сумев побороть запретных чувств. Презирал ли я ее в этот момент, как других женщин? Нет. Я был готов падать перед ней на колени за ее страдания и боль, за то рабство, которое стало для нас обоюдным. Разве это любовь? Да, любовь, которую можно назвать низкой и подлой, но теперь я понял, что со мной. Я презирал себя, но отказаться от своей Ундины не мог.Мы стали любовниками. Я мог иногда владеть ее телом, но не более. Она всегда ставила преграды между нами, может, все еще пытаясь отвоевать у меня свою независимость, только вот ничего не выходило. Я чувствовал, что она?— моя, и она чувствовала это.Иногда мне хотелось убить Алмаза. В голову приходила глупая мысль, что если его не будет, то мы с Ливией сможем наконец быть вместе. Это бред, горячка. На чужих костях своего счастья не построишь. Только вот что же делать?Однажды я даже предложил ей бежать, бросить все, скрыться, и мы действительно сделали это. Но все только ухудшилось. Ливия перестала есть, спать, чувство вины грызло ее изнутри, и даже я не мог уменьшить ее боль. Уже через три дня она ушла от меня, оставив только короткое ?Прости? на клочке бумаги. Я пил и бродяжничал месяц, а потом снова вернулся. Наверное, это проклятие?— любить замужнюю.Помню, как она рассказала мне, что Алмаз встретил ее абсолютно спокойно, только тени под глазами и потухший, раздавленный позором взгляд говорил, как настрадался этот мужчина за те три дня.—?Делай, что хочешь,?— бесцветным голосом сказал он ей. —?Только не пропадай так больше, пожалуйста.Она всю ночь проплакала в подушку…А недавно Энд заявил мне, что мне необходимо жениться, и невеста уже найдена. Я знаю, он хотел блага для меня, видел наши с Ливией муки, но я чистосердечно послал его, впервые рассорившись со своим королем. Нет, мне не убежать от моей Ундины.