Глава 13. Повесть о том, как Немайн замуж выходила (1/1)

Давно позади неприметная речушка Уисг, обозначившая границу Гвента. И опять никакого ощущения, что ты попала в другую страну: разве что ле?са стало побольше, да еще теперь приходится платить за проезд по мостам. Дорога ныряет в тень многовековой дубравы, и докучливые комары вновь атакуют Орли. Но на этот раз ирландка не жалуется на их укусы, она сидит, прижавшись к Таньке, и изредка всхлипывает. Волосы у Орли растрепаны, и сейчас она, огненно-рыжая и лохматая, больше всего похожа на самую настоящую ведьму, юную и наверняка очень сильную, только чем-то огорченную, растерявшуюся и оттого совершенно беспомощную. И Орли, и сида молчат, не говорят ни слова. Танька отрешенно держит в руках вожжи и то ли правит лошадьми, то ли грезит наяву. Перед глазами у сиды так и стоит искаженное мертвое лицо Марха с почерневшим шрамом на щеке и с бурыми от запекшейся крови усами. А о чем сейчас думает ее подруга — можно только догадываться.Первой нарушает молчание ирландка. Всхлипнув в очередной раз, она вдруг поворачивает голову к сиде и тихо шепчет:— Ты не подумай, холмовая, я ведь не трусиха. Знаешь, я и покойников к похоронам обряжала, когда больше некому было, и сама из пращи в эоганахтов камни метала… Веришь? Думаешь, где я так выучилась раны бинтовать? Вот… А тут что-то прямо нашло на меня: как голову эту увидела, так ноги сразу и подкосились… И знаешь, холмовая, неправа ты все-таки. Ведь если каждого, кто на войне или на поединке врага сразит, убивцем считать, то и Слэвин мой, и Кайл твой — они же тоже…Танька вскидывается, глаза ее успевают гневно сверкнуть, — но она тут же берет себя в руки — и смущенно опускает голову. Возразить-то нечего! Хуже того: что же тогда о Ладди сказать? И отец — он ведь тоже раненых не раз мечом от врагов оборонял! А если считать не только тех, кто сражается сам, но еще и тех, кто отдает приказы? Получается, что и мама тоже убийца? Да ведь когда-то и маме тоже приходилось с оружием… Сида совсем мрачнеет, горбится.— Брось, холмовая! — примирительно машет рукой Орли. — Сама же понимаешь: если не они врагов убьют, то враги — их. И за чужими спинами тоже прятаться негоже. А войну — ее как-то по-другому отменить надо — чтобы вообще никто ни на кого даже руку поднять не мыслил. Я же говорю: тут колдовство надо, и колдовство великое.И тут же затевает разговор совсем о другом, вгоняя Таньку в самую что ни на есть густо-лиловую краску.— Ты, холмовая, после того, как поедим, так просто спать не пристраивайся: нужно бы тебе сперва ножки полечить да перевязать. А не то получишь себе рубцы на всю жизнь — и как ты потом, после свадьбы, Кайлу нашему с ними покажешься?— Они у меня после обновления все равно сойдут… — лепечет сида, лиловея все больше и больше, — хотя, казалось бы, куда уж еще-то? Ей неловко, конечно же, в том числе и оттого, что она ненароком коснулась в разговоре темы обновлений: кажется, с Орли они ни о чем, имеющем отношение к сидовской вечной юности, еще не говорили. Впрочем, вряд ли подруга вообще поняла, о чем речь: про обновления про эти в старинных легендах и поверьях не найдешь, пожалуй, и сло?ва. Но смущается-то Танька куда больше от совсем другого: пылкое воображение сиды рисует ей во всех подробностях не только их с Кайлом свадебный пир, но и то, как они уходят с него не куда-нибудь, а прямиком в спальню, как она предстает перед Кайли совершенно нагой… Танька изо всех сил встряхивает головой, прогоняя совсем уж нескромное виде?ние. Тут же прическа ее, наспех восстановленная после неудачного урока фехтования, совершенно разваливается: длинная челка сползает на лоб, темно-рыжий водопад волос обрушивается на плечи и спину, а заостренные уши высовываются на всеобщее обозрение… впрочем, сейчас-то смотреть на них, кроме Орли, и некому!— Представляешь, Орли, невесту с такими вот ушами? — через силу смеется сида, отчаянно пытаясь свести весь этот неловкий разговор к шутке.— А что тут такого? — пожимает плечами ирландка. — Как же свадьбы в ваших холмах играют? Да ведь и леди Хранительница замужем — значит, тоже когда-то невестой была…— Так мама же венчалась в самом простом наряде — в том, в котором всегда по Кер-Сиди ходила, — улыбается юная сида. — Да и обручения у нее, по сути дела, не было.И ужас, и смущение у Таньки куда-то деваются, тают, исчезают. Какая же все-таки Орли молодец, как умеет вовремя сказанной фразочкой исправить настроение! Да и сама ирландка ожила: больше не всхлипывает — наоборот, улыбается. А глаза-то у нее любопытные-любопытные!— А ты можешь рассказать про то, как сэр Тристан на леди Хранительнице женился? — спрашивает вдруг Орли — и тут же восхищенно продолжает: — Какой же все-таки храбрый отец-то у тебя: к самой Немайн посвататься не побоялся!— Отец у меня и правда очень храбрый! — гордо соглашается сида. — Спасать раненых прямо на поле боя — кто еще на такое отважится? Наверное, одни лишь рыцари Ордена Милосердия на это и способны! Только вот впервые маму папа увидел, когда намного младше меня был, — какое уж тут сватовство! Они и подружились-то поначалу как взрослая девушка и ребенок...Внезапно юная сида запинается, удивленно вспоминает недавние события в Лланхари. А ведь получается, что мама с папой познакомилась точь-в-точь при таких же обстоятельствах, как сама Танька с этим малышом Даем... Как странно! И как хорошо, что мысль эта осталась неозвученной: кто знает, как бы среагировала на нее подружка, давно и бесповоротно поженившая в своем воображении Таньку и Кайла...— Выходит, это давным-давно было: отец-то у тебя пожилой совсем, — задумчиво заключает Орли.— Что ты! — восклицает в ответ Танька. — Да ему же чуть больше сорока сейчас, всего ничего! А что он седой весь — так это же после Дин Гира! Он ведь такое там повидал... Ладно, давай уж лучше я теперь, и правда, про сватовство да про свадьбу их расскажу. Ну, и немножко про то, что сначала было...Орли смотрит на подругу — и от предвкушения интересной истории аж рот раскрыла. Кажется, умей она шевелить ушами по-сидовски — развернула бы оба прямо на Этайн. Но не умеет, ничего уж тут не поделаешь...— В общем, так было дело, — принимается рассказывать Танька. — Когда папа еще мальчишкой был, он так к маме моей привязался, что бабушка Элейн даже ревновать стала. Мама — она же его и на мечах по-сидовски драться учила, прямо как Скатах Кухулина в старинных сказаниях. Кстати, сказки она ему тоже рассказывала, да такие, каких прежде в Камбрии никто и не слыхивал. А потом он подрос — и они видеться стали редко. Тогда как раз первые смуты наши начались: то в Поуисе усобица, то в Гвинеде заговор... И каждый раз наш верховный король, старый Гулидиен ап Ноуи, к маме за помощью обращался. Как только она и успевала с этим со всем разбираться — это еще и с Ладди-то с маленьким на руках!.. Ладди — это Владимир, брат мой старший. Он вообще-то приемный, его маме нянюшка Нарин подарила.Подружка недоуменно смотрит на Таньку, но ничего не спрашивает. А та, чуточку переведя дух, принимается рассказывать дальше.— Тогда-то папа впервые на настоящую войну и попал. Он в то время у дедушки Эмриса хирургии учился — раньше же врачебное искусство от отца сыну передавалось, в Университете медицину не преподавали... А ведь наш род, по семейной легенде, от самого Педания Диоскорида идет — это врач был такой греческий знаменитый, он еще при императоре Нероне в римской армии лекарем служил. Дедушка — он своим предком так гордился, что даже себя на греческий лад именовал, Амвросием. Ну вот... Когда в Кередигионе власть унаследовал король Клидог ап Артлуис, он сразу себя показал соседом беспокойным — и для саксов, конечно, тоже — но и Диведу от него доставалось. Мама, правда, в самые тяжелые для Камбрии времена сумела этого Клидога на нашу сторону склонить, да только ненадолго этого союза хватило. Вот и вышло так, что едва мы с Уэссексом справились и с Нортумбрией мир заключили, как опять камбриец против камбрийца оружие поднял. А папа — ему тогда примерно столько лет было, сколько мне сейчас — возьми, да на войну эту и сбеги — раненых спасать...— Разве ши греками бывают? — перебивает удивленная Орли — и тут же хлопает себя по лбу: — Ой, да отец же у тебя не из холмовых, я совсем позабыла!— Ну вот, — продолжает сида. — И попал он в самую бойню — да не врачом никаким, а просто воином, да еще и пешим. Прошел Кередигион от Пенкойдвойла через Кер-Перис на север до самого залива и все это время не только с врагами сражался, но еще и товарищей своих лечил, и от ран, и от болезней. А воевал папа достойно — так, что домой вернулся верхом на коне и в рыцарских золотых шпорах — только вот рассказывать об этих своих подвигах он не любит.— Но почему? — недоумевает ирландка. — Доблесть же мужчин украшает!— Доблесть разная бывает, — Танька повторяет сейчас то, что не раз слышала от отца. — Можно доблестно сразить врага, а можно доблестно спасти человеческую жизнь. И папа второй род доблестных поступков ценит куда выше первого. Знаешь, почему крест Ордена Милосердия восьмиконечный?Не дожидаясь ответа подруги, Танька тут же и отвечает на собственный вопрос:— Так во?т, восемь концов — это восемь гейсов, возлагаемых на себя каждым, вступающим в Орден, — по два на каждую сторону креста. Слева — сторона идущего на помощь, сверху — сторона страждущего, справа — сторона тайны, снизу — сторона смерти.И принимается перечислять, загибая тонкие голубовато-белые пальцы сначала на левой руке, а потом и на правой:— Во-первых, рыцарь Милосердия не должен ни перед чем показывать страх — ни перед вражеским мечом, ни перед заразной болезнью. Во-вторых, он не должен делить страждущих на своих и чужих: ни по внешности, ни по вере, ни по языку, ни даже по тому, на чьей стороне они воевали. В-третьих, он не вправе отказать в помощи раненому или больному, сославшись на свою усталость или болезнь. В-четвертых, он не может принять ни подарка, ни денег от раненого или от больного. В-пятых, он не должен разглашать тайны, которые ему доверил раненый или больной, так, как если бы он был священником на исповеди. В-шестых, ему нельзя скрывать от других врачей способы лечения, которыми он пользуется сам. В-седьмых, он не может отказать во врачебной помощи даже смертельно раненому или безнадежному больному. В-восьмых, он не вправе сознательно ускорить смерть больному или раненому, даже если тот сам об этом просит... Вот, все восемь вспомнила!Танька гордо смотрит на Орли — а та ошарашенно молчит, пытаясь уложить в своей голове так много нового и непривычного.— Ну вот, — продолжает юная сида. — Пришел с той войны папа не один, а с первыми учениками — с двумя мальчишками и одной девушкой. Они-то вчетвером Орден этот потом и основали. Ну, а мама их поддержала, как могла... Только тогда, конечно, ни о каком сватовстве и речи не шло... Это уж потом случилось — а в то время маме совсем не до замужества было, да и папа ни о чем таком и думать не смел, хоть в нее и влюблен был с детства.— Не до замужества — это из-за войны, да? — почему-то решает уточнить Орли. А Танька — она не знает, как и отвечать. Ну не рассказывать же подружке о кошмаре, который приключился с мамой за несколько лет до той войны! О том, как сразу несколько соратников и сподвижников отвернулось от мамы! И ведь что-то там было очень нехорошее, как-то связанное с гибелью доблестного сэра Кэррадока Думнонского... Кажется, бабушка Элейн знает об этой истории гораздо больше, чем говорит, — только вот попробуй у нее это выпытай! Одного только лишь и добилась: ?мама твоя ни в чем не виновата?. Будто бы Танька в этом сомневалась! Вздохнув, сида принимается придумывать ответ — такой, чтобы и правдив был, и без ненужных подробностей.— Ну, и из-за войны тоже... — Танька, кажется, находит наконец нужные слова. — Но не только. В общем, тогда у мамы много разных неприятностей было... Правда, мама мне как-то проговорилась, что в тот раз она впервые посмотрела на папу не как на ребенка, а как на взрослого. Но вот что она тогда имела в виду — я так и не поняла. То ли просто увидела, что он вырос, то ли именно тогда и влюбилась.— А что тут думать-то? — Орли пожимает плечами, улыбается. Танька замечает, что слезы у ирландки уже совсем высохли, остались только грязные разводы на щеках. Еще немного — пожалуй, и смеяться начнет. А и хорошо!— Это сейчас почти что и не бывает, чтобы женщина-ши взяла себе в мужья смертного, — принимается между тем объяснять ирландка. — А раньше такое часто случалось. Вот смотри: наш славный бард Ойсин Мак-Финн в давние времена женился на Ниам Златовласой, дочери самого Мананнана — правда, он очень быстро и жену потерял, и молодости лишился. Или вот еще: Аэд Мак-Муйредах, король Коннахта, овдовев, взял в жены Айленн, внучку Доброго Дагды, — ее еще окрестил сам святой Патрик. И даже простой уладский фермер Крунху был женат на Махе из вашего племени. А бывало, ваши женщины на наших мужчин и просто так, безо всякого замужества зарились — ты про то, как королева Морриган к Кухулину являлась, слыхала? А представляешь, сколько лет тогда было Кухулину и сколько Морриган!..И испуганно замолкает, съеживается, опасливо смотрит на подругу-ши. А Танька лиловеет на глазах, глаза прикрыла, того и гляди вожжи из рук выпустит. И уши у нее такие ярко-пунцовые, что чуть ли не светятся.— Ой, это же тетка твоя... — изо всех сил хлопает себя по лбу Орли. — Совсем я забылась, прости, холмовая! Ну хочешь, я себе язык отрежу. Или даже откушу — вот прямо сейчас!Сида крепко-накрепко вцепилась одной рукой в облучок брички, другой в вожжи, силится что-то сказать — и не может. С трудом выдыхает, через силу улыбнувшись:— Всё в порядке, мунстерская! И не вздумай ничего себе ни резать, ни откусывать! Мама же ни с Морриган, ни с Бадб, ни с Гвином ничего общего иметь не хочет. Просто... Ну не могу я себе представить, чтобы она тоже вот так... позарилась! Да не полюби она папу по-настоящему, я бы ни за что и на свет-то не появилась — так уж мы устроены. Тут совсем в другом дело. Мы же после каждого обновления, будь нам хоть сто лет, хоть тысяча, словно бы опять семнадцатилетними делаемся. Нет, мы ничего не забываем... ну, почти ничего... и, вроде бы, не глупеем, но миру радуемся опять как молодые.И, заметив недоумение в глазах подруги, поясняет:— Это мама так мне объясняла, а уж она-то что такое обновления знает хорошо — на своем опыте! Ну вот, а папе тогда как раз тоже семнадцать исполнилось...— А!.. Тогда понятно! — Орли кивает головой, улыбается.— Да ничего ты не поняла! — с досадой фыркает в ответ сида. Вот ведь! Как ни объясняй, все равно твои слова шиворот-навыворот выворачивают! — Ты хоть знаешь, почему у мамы тогда обновление случилось? — и, предсказуемо увидев, как Орли растерянно мотает головой, тут же вываливает на нее целую историю. — Раз не знаешь — вот и слушай! Это же те самые времена были, когда Освиу Нортумбрийский после разгрома опять о себе напомнил, да еще как! Заключил за нашей спиной союз с королями Дал Риады и напал на Алт Клуит. Представляешь, каково им было: с юга наступают саксы и англы, а с севера — ирландцы… Ой!..Упомянув ирландцев, Танька вдруг переводит взгляд на подругу, вновь смущенно лиловеет…— Брось, холмовая! — отмахивается Орли. — Это же скотты — чем они лучше эоганахтов-то?А Танька — она вдруг лиловеет еще больше. Потому что явственно представляет себе, как где-нибудь в Дал Риаде похожая на Орли рыжеволосая ирландка говорит своей смущенной подруге: брось, это же Дал Каш! А потом, например, скотты перестанут считать себя ирландцами — кажется, в мире маминого Учителя именно такое и случилось… И что в этом хорошего? Попробовать объяснить это Орли? А получится ли это, если подруга с малолетства привыкла делить свой народ на своих и чужих? Сида надолго замолкает, задумывается. Ладно, когда-нибудь потом…— Что с тобой, холмовая?Подруга смотрит на Этайн с недоумением, даже с тревогой.— Нет, ничего. Всё в порядке, просто задумалась немножко. Что дальше с мамой и с папой было, вспоминаю…Легкий тычок ?цензора? куда-то под ребро, так что дыхание перехватывает, — но ничего, кажется, обходится. Правда ведь полная: и что задумалась, и что про родителей вспоминает, а то, что еще и о другом размышляет… Ну не сказала и не сказала, подумаешь! Сделав глубокий вдох, Танька возвращается к своему рассказу.— Вот мама в первый Берникийский поход сама с армией и пошла — да в самом конце его чуть не погибла. Тогда как раз Освиу прорвал окружение и ушел с остатками своего войска в Дал Риаду. Ну, и принялся оттуда посылать мелкие отряды на юг — нашим пакости разные делать. Мама на такой отряд из англов и скоттов и наткнулась. Тетя Эйра ее в Кер-Сиди всю израненную привезла — до?ма мама сразу же в обновление ушла. Представляешь: всю обратную дорогу в сознании продержалась! А из обновления мама еле выкарабкалась: настолько измучена и ослаблена была, что… В общем, говорят, дедушка Эмрис… то есть мэтр Амвросий — а он ведь лучший врач Диведа был, а может быть, и всей Британии! — так вот, он вытащить ее уже и не надеялся. А мама — она потом еще полгода полупрозрачная была — не в прямом смысле слова, конечно… Ну, а насчет замужества — она бы, наверное, ни на что подобное еще долго не решилась, да ее к этому наши сенаторы подтолкнули.— Так это они ее за твоего отца выдали, что ли? — изумляется Орли. — А что ж не за короля какого-нибудь? Она ж сама-то вроде королевы — так ей и муж-король полагаться должен!— Да не королева она вовсе, сколько можно объяснять! — возмущается сида. — А что ей пришлось себя императрицей римской признавать — так иначе бы ей ни за что согласия в военных делах не добиться было, а без согласия в такой большой войне не победишь. Рим-то ей и не нужен был особо, да и Константинополь тоже — сама посуди, ну что там делать сиде?.. То есть дела? бы у нее еще и как нашлись — на диковинки посмотреть, с людьми умными пообщаться — но вот править там она не хотела... да, в общем, и не смогла бы все равно. Кто б ее там признал — с ушами-то с нашими? Хорошо, хоть сестра у нее нашлась, Анастасия, — та и вправду не прочь была в Константинополь вернуться и на императорский трон сесть…Орли опять смотрит на Таньку с недоумением. Только бы не начала про мамины права на императорский титул спрашивать — а то как это объяснять-то по-нормальному?И, не дожидаясь, пока подружка задаст этот неудобный вопрос, сида начинает переводить свое повествование с военной темы на личную.— Доля императрицы — она ведь очень незавидная. Если ты императрица — значит, тебе римскому обычаю следовать положено. Раз замуж вышла — должна во всем мужа слушаться. Ну, и как уж тут маме о замужестве думать, если кого она в мужья ни выбери, он в военных делах куда хуже ее смыслить будет, а значит, и армию погубит, и Камбрию? Да и не смогла бы мама просто при ком-то тенью жить — не такая она. И еще — знаний она много от Учителя получила, хотела ими с людьми щедро делиться, жизнь им лучше делать… А тут вдруг такое! Представь себе, что эти — я даже не знаю, как их назвать-то! — из Сената Британии после маминого ранения придумали! Выдать ее скорее замуж! Чтобы, если что, после мамы наследник остался! Лучше бы маму берегли как следует — тогда никаких наследников бы и не надо было! К тому же у нее ведь и без того наследники имелись. Вообще-то в Глентуи ригдамной тетя Эйра была назначена — чтобы стать Хранительницей в случае, если мама погибнет. Ну ладно, Глентуи — не вся Британия, Хранительница — не императрица — так мама в мирное время править Британией и не собиралась, ей и Глентуи хватало, да и то она там власть со своим Малым Сенатом поделила. К тому же и прямой наследник у нее все равно был — Ладди. Так нет же: какому-то умнику понадобилось, чтобы мама власть непременно сиду передала, а остальные это подхватили — мало им сказаний про Гвина с его Анноном показалось! Ну, а ни тете Эйре, ни Ладди уши же наши не пришьешь — так что готовься, леди Хранительница, рожать наследника нового, правильного! А то, что сиде от нелюбимого и родить-то почти невозможно, — говори им, не говори, кто ж в это поверит! Да и вообще... У нас же на острове и так путаница с властью получалась. Верховным ведь королем Британии уже тогда Гулидиен Диведский был избран — выходит, Кейндрих-то верховной королевой получалась, а тут еще, откуда ни возьмись, императрица Немайн! А выйди мама замуж — тут же в придачу к Гулидиену в Британии еще бы и император появился. Ведь муж императрицы да не император — такого обычая в Риме отродясь не бывало! Вот и думала она не о том, как правильно замуж выйти, а как вообще от замужества уклониться.— Запуталась я во всех этих королях и императорах… — жалуется Орли. — То ли дело у нас на Эрине: никаких императоров и сенатов нет и не бывало, у каждого свое место есть, а кто есть кто — даже по цвету одежды поймешь! Лучше ты про сватовство да про свадьбу расскажи — там-то уж, наверное, всё попроще будет.А Танька в ответ только и может, что вздохнуть. Кто ж его знает, что ее подружке покажется понятным, а что нет, что простым, а что сложным?— Ну вот, уклониться-то она от замужества решила — а как это сделать? Не в монастырь же идти: оттуда войну вести несподручно, да и преосвященный Теодор ее в свое время на жизнь в миру благословил. К тому же и Ладди маленького не бросишь. А отменить решение Сената она тоже не может: пра?ва у нее такого нет. В общем, должно быть, такое отчаяние на маму напало, что сделала она ошибку большую: предложила объявить состязание за ее руку. А Сенат — он возьми, да и согласись!— Как это — за руку? — не понимает ирландка.— А так, — объясняет Танька. — Кто победит — тому Немайн в жены достанется вместе с императорской короной, а остальных казнят лютой смертью.— А-а-а… — протягивает Орли. — Теперь понятно! Это же как в старые времена, когда женихам всякие испытания устраивали, да? Только вот чтобы тех, кто не справился, казнили — такого я что-то и не припомню...Орли запинается, замолкает — но потом решительно машет рукой — и вдруг заявляет: — Вот ты говоришь, что леди Хранительница добрая, а какая уж тут доброта-то?И зажмуривается — видимо, испугавшись собственной смелости.Но ничего страшного не происходит: Этайн, даром что ши и ведьма, и за меч свой странный кривой не хватается, и ни в кого неосторожную на язык Орли не превращает, лишь печально вздыхает. А потом принимается объяснять.— Ка?зни такие, вроде бы, и прежде все-таки случалось — не то у персов, не то в каких-то других восточных странах. Но мама-то уж точно не желала ничьих смертей! Она такое состязание устроить хотела, чтобы желающих в нем участвовать не нашлось совсем: там и силу показать надо было, и ловкость, и знания в волшебстве инженерном, и умение красоту творить… Одного только не учла — это уж потом она мне сама объяснила: того, что всегда найдутся удальцы, которые никакой казни не побоятся. Они и нашлись: десятка два рыцарей, двое принцев и даже один король неженатый. И из Камбрии, и из Мерсии, и с Эрина, и из дальних стран приплыли. Фермеров тоже несколько пришло — запрета-то им на участие не было.— И что… м-многих каз… нили? — должно быть, Орли опять вспоминает голову Марха в руках у Тегуина, потому что вдруг бледнеет и произносит слова с трудом, заикаясь и запинаясь.— Нет, что ты! — восклицает сида. — Не успели никого — папа всех спас!И, чуточку улыбнувшись, добавляет:— Поступил именно так, как полагается настоящему рыцарю Милосердия. А уж мама-то как была довольна! Мало того что ей женихов этих жалко было — она же еще и больших раздоров между камбрийскими королевствами избежала. Представляешь, что было бы, если б этих принцев казнили, — ты думаешь, их отцы такое бы простили?— А и правда ведь!.. — только и может вымолвить Орли. И, чуть помолчав и переведя дух, добавляет: — Как же хорошо-то, что он успел! Значит, он всех остальных на состязание не пустил и сам на леди Хранительнице женился?— А вот и не угадала ты! — смеется Танька. — Совсем не так дело было.Танька вдруг запинается, лицо ее становится серьезным. Вздохнув, сида продолжает:— Он тогда только-только из Думнонии вернулся — там после войны началась эпидемия чумы... ну, мор, в общем... И кому же еще с этой бедой бороться, как не рыцарям Милосердия! Папа там нескольких друзей похоронил, сам чудом жив остался — но напасть эту они все-таки победили. И вот возвращается он радостный в Камбрию — а тут такое! Посреди города целый лагерь военный, стражники везде... Как он в башню нашу тогда прорвался — даже не знаю. И какой там разговор у них с мамой был — тоже лишь гадать и могу. Но только через три дня, как раз накануне этих самых состязаний, леди Хранительница, вместе с Ладди, и из башни, и вообще из Кер-Сиди исчезла неведомо куда, а по Глентуи и Диведу поползли слухи, что какой-то рыцарь ее похитил. С одной стороны — неслыханное преступление, а с другой — вроде бы, дело двух кланов — маминого и того, из которого этот похититель, — и больше ничье. Ведь если девушку похитили с честными намерениями, то есть для женитьбы, старый обычай особо-то карать и не велит — если, конечно, сама девушка на замужество на это согласна. Ну, договорятся о приданом два клана не до свадьбы, а уже после, ну, поукоряют молодого мужа за непочтительность к старшим — вот и всё. Конечно, если кланы эти друг с другом враждовали — тогда всё куда хуже могло быть. Но Плант-Монтови и Вилис-Кэдманы — они-то, наоборот, всегда в дружбе были, испокон веков невестами обменивались.— Рыцарь тот — это ведь твой отец был, да? — на всякий случай спрашивает Орли.— Ну да, конечно, — тут же подтверждает сида. — А вот можно ли назвать то, что тогда случилось, похищением — я даже и не знаю. На самом-то деле мама с папой Ладди прихватили — да и сбежали в Брихейниог, прямо в Талгарт, а там им королева Кейндрих честь по чести венчание устроила — не поленилась сама из Кер-Мирддина прискакать, да еще и священника с собой привезти. Ну, конечно, им еще кое-кто помогал — даже леди Нион к этому побегу руку приложила. Я сама удивилась, когда такое узнала!— Разве королева Кейндрих — твоей маме близкая подруга? — недоумевает ирландка. — Вот уж никогда бы не подумала! Послушать, что про Кейндрих говорят и что про леди Хранительницу!— Ну, после битвы под Дин Гиром они и правда почти что подругами стали — почти, потому что настоящая-то дружба между правителями — редкость огромная, — объясняет юная сида. — Но Дин Гир — он ведь намного позже был. Я же там и сама побывать успела… — и, улыбаясь, добавляет: — ...когда была у мамы в животе. Поэтому ничего про эту битву и не помню. Так что с венчанием диведская королева помогла вовсе не по дружбе. Дружила-то мама как раз с Гулидиеном — ну, Кейндрих и ревновала. Оттого и помогла, что очень уж хотела маму обезвредить!Тут Орли не выдерживает и громко хихикает. А Танька просто широко улыбается, так что острые зубки ее становятся видны во всей красе, — и продолжает рассказ.— Думаешь, на этом всё закончилось? Как бы да не так! Папа маме ведь что предложил? Сделать так, чтобы Хранительница считалась замужней, — авось Сенат от нее с этой затеей и отстанет! А сам папа готов был сразу же уехать куда-нибудь подальше — хоть в Алт Клуит, хоть обратно в Думнонию, — Танька говорит вроде бы печально, да только уголки губ-то у нее весело приподнимаются...И наконец не выдерживает, широко улыбается:— Только вышло-то все немножко по-другому. Мама папу в Талгартском дворце задержала — не ехать же ему в дальнюю дорогу на ночь глядя! А ночью она сама к нему в комнату тихонько прокралась — да до утра с ним и осталась. Так и стали они мужем и женой по-настоящему. И ни в какие дальние края уезжать папе не пришлось. Вот ни императором, ни даже Хранителем Глентуи он, да, не стал — как они в брачном договоре и прописали. Так он же к этому никогда и не стремился!— Ты-то откуда про ?прокралась? знаешь? — перебивает удивленная Орли.А Танька просто показывает на свое торчащее из-под разлохмаченных волос длинное заостренное ухо.— Я знаешь сколько с самого детства слышала интересного, совсем для меня не предназначенного! — смеется сида. — Люди — они же всё по себе мерят: что должно быть не слышно, что не видно… А у нас-то с мамой и уши, и глаза не такие, как у остальных в башне! Вот все их перешептывания я и…— Ой! — ирландка опять густо покраснела, хихикает. — Бедные парни с девчонками, которые у вас служат! От вас же с леди Хранительницей ничего и не скроешь!Танька кивает головой, зловредно ухмыляется.— Тебе дальше-то про маму с папой рассказывать? Это же еще не вся история. Когда про мамино венчание узнали в Кер-Мирддине — такое началось! Гонцы понеслись по всей Камбрии с вестью о том, что леди Хранительница замуж вышла, да не так, как Сенат постановил, а по старому обычаю. Кто-то собрался новому императору присягнуть, кто-то, наоборот, заявил, что самозванца, похитившего Немайн, ни за что не призна?ет. Король Гулидиен сгоряча свою Кейндрих в темницу отправил, потом у нее прощение еле вымолил. Нашлись и такие горячие головы, что за мечи и луки схватились, потом даже раненые были. Тогдашний король мерсийский, Пенда, отряд рыцарей в Талгарт послал — маму освобождать. А они, мама и папа, из ворот вышли — счастливые, за руки держатся, и Ладди тоже с ними… А потом мама брачный договор их, по всем правилам заранее в Кер-Сиди составленный и печатью скрепленный, всему честному люду и зачитала. Ну, подивились ему и короли, и рыцари, и простые люди — а потом как-то и решили, что лучше-то ничего и не придумать: и мама с прежними правами остается, и муж у нее хоть и молодой чересчур, да уже герой прославленный, и надежда дождаться наследника ушастого есть. Ну, а состязание — пришлось его Сенату отменять, куда ж тут денешься!— Так ты, выходит, наследница всего Придайна? — ахает Орли.— Хуже… — вздыхает Танька. — Трон верховного короля Британии наследовать-то должен кто-нибудь из детей Гулидиена и Кейндрих, а из-за меня одни лишь раздоры и будут — и не только в Британии. Да я себя ни на каком троне и видеть-то не хочу — я же тебе даже объясняла почему. Я совсем о другом для себя мечтаю: путешествовать по лесам и горам, собирать травы и букашек, узнавать о них новое, делиться тем, что узнала, с другими людьми. И семью я хочу нормальную: мужа, которого буду любить, которому смогу родить детей — а не того, которого мне найдут из государственных интересов. Я ведь правда собираюсь просить маму, чтобы она ни за что не делала меня официальной наследницей! Смог же когда-то великий Мерлин ради знаний отказаться от прав на престол, по крайней мере так у нас старые сказания говорят, — а я чем его хуже? Да и мама у меня ведь, по счастью, и так ни умирать, ни даже стареть не собирается. Так что, может, всё и обойдется как-нибудь.Орли задумчиво смотрит на подружку-сиду.— Может, и правильно ты решила. Добрая ты слишком для королевы: во всех только хорошее видеть хочешь, а зла и не замечаешь. Смотри: у тебя даже для этих… ну, которые леди Хранительницу замуж насильно выдать хотели, бранного слова не нашлось, да что для них — даже для тех, которые Санни нашу увезли. Да и мои слова дерзкие ты уже два раза простила — кто б еще так сделал? А еще ты врагов убитых жалеешь — разве ж так королеве можно? Добрую-то королеву вмиг вокруг пальца обведут — да без королевства враз и оставят, а то и без головы. Зато для ведьмы такая доброта — в самый раз. А для ши ведьмой травной быть не хуже, чем королевой: и почет будет, и уважение, и богатство. Люди тебя любить будут, за лечением все потянутся. А травница из тебя уже и сейчас сильная: я вот не пла?чу по ночам совсем с тех пор, как стала твой зверобой пить… Смотри, я даже после того, что Тегуин этот наделал, не особо печалюсь. И глаз у меня после твоего бальзама больше не болит, а скоро и чернота под ним пройдет. Да и Кайлу с тобой хорошо будет: если захворает, мало ли, или ранят — так поможешь ему, вылечишь.Танька лишь пожимает плечами в ответ. Ох, и не уверена она, что добрым ведьмам так уж хорошо живется! Но переубеждать подружку сиде вовсе не хочется — тем более что Танька догадывается: уж повидала-то Орли в жизни своей куда больше, чем она...А бричка катит и катит по гвентской запыленной дороге.