Es ist zu suendhaft, um hinein zu halten. (Hermann Goering) (1/1)

Лёрцер и Геринг были легендами авиации Первой мировой войны, и этот жуткий раскол в человечности этого мира столкнул их вместе и беды сблизили их, испытав эту дружбу на прочность.Совершенно неудивительно, что эти отношения связали их судьбы стальной цепью, и, даже перестав вылетать на битвы и, поднявшись по карьерной лестнице чуть ли не до небес, она не порвалась и оставалось такой же прочной. У них появились семьи, дети, а общение всё не прекращалось, они уважали и по-мужски любили друг друга. Оба изменились, Бруно чуть больше, Герман же остался таким же праздным, весьма весёлым, но весьма серьёзным и отважным в нужные моменты, честность и честь военных лет осталась в нём, не стёршись ни на долю, в отличие от многих своих партайгеноссен высшего света, он пришёл на свой пост, не замарав руки кровью своих же соотечественников.Стабильно раз в месяц они встречались, сначала наедине, потом с красавицами-жёнами, а теперь уже с детьми. Дети всё росли и росли.У Лёрцера родилась замечательная дочь?— (Имя), в настоящее время юная девушка 16-ти лет, прекрасно образованная, отец не жалел денег на репетиторов, учебники и прочее.И с недавнего времени началась у Вас одна странность, проблема, если так угодно: всякий раз, когда Вы, приезжая к Герману, Эмми и Эдде, которой Вы почти постоянно были в переписке, и дружили с самых пелёнок, чувствовали что-то новое, необычное, где-то в области груди и живота. Какой-то странный приятный, даже чуть тревожный трепет, как во всех дурацких романах, у Вас где-то там поселились бабочки, хотя если сравнивать по ощущениям, то уж скорее пока ещё гусеницы, Герман всегда, перед тем, как завести разговор на долгие часы под несколько бутылок вина, осведомлялся как Вы поживаете, что Вам, несомненно, было приятно знать, что Герман действительно интересуется тем, что происходит в доме, а не просто очередной вопрос из разряда ?Хорошая нынче погода!?. Чувство появилось, когда Вам было 15 или около того, но сначала не придали ему никакое значение, но сейчас, когда оно отказывалось уходить по первому требованию разума, Вы решили отыскать его корни. Ответ бросился под ноги чуть ли не сам: возбуждение. По началу такая юная и невинная во всех смыслах слова девушка, жутко краснела и в той же степени себя не любила за столь распущенное поведение и за нежелание подчиняться нормам приличия и идти за одного из юношей, с которыми иной раз Вас знакомила мать, также не из низшего класса, хоть никто Вам и не нравился вовсе?— слишком самоуверенные, слишком горячие, нестабильные, хотя нужно бы отдать им должное: выглядели лучшие немецкие лётчики шикарно?— девушки сворачивали шеи при их виде и прочее и прочее.Вы не знали, что делать с со своею бурей чувств и ощущений.?Ох, Боже!??— восклицали Вы про себя, всякий раз, когда пытались понять свои эмоции, которые возбуждал в Вас Герман.Геринг был зрел, властен, с высоким статусом и очаровательно улыбался во время приёмов, Вам или Вашему отцу, и…ах да.Ещё одна деталь: его тело. У Вас сводило и подкашивало ноги, когда приходилось видеть Германа в какой-либо одежде более или менее чётко очерчивающей его формы?— пышные, совершенно нескромные, многие находят полноту непривлекательной, некрасивой, и вообще это всё заболевание и прочее, а Вы же начинали учащённо дышать, взгляд не мог оторваться от его фигуры.Вы до сих пор надеетесь, что однажды, когда Герман произносил речь на очередном приёме с трибуны, никто не услышал тихий стон, сорвавшийся с мягких девичьих губ, а сама их хозяйка ощутила, как внутри загорелся такой огонь, что Вы аж чувствовали, что заалели Ваши щёки. Юная девушка подозревала, что неправильно это?— так греховно и неприлично желать женатого мужчину, почти втрое старше её, но не могла поделать с этим совершенно ни-че-го. Спать Вам было иногда тяжело: снились картины настолько неприемлемые, что когда Вы просыпались, не могли продышаться, усаживались на кровати в ночной рубашке, прилипшей к мокрому от горячего пота телу.И вновь очередной приём: лето, огромный участок при особняке Геринга, всё максимально помпезно, Геринг любил такое, было множество людей, приглашённых на это замечательное мероприятие, был и Ваш отец?— Бруно и Вы, сразу после приветствия и пары разговоров с прочими гостями совершенно ни о чём, Вы удалились в сад: он был большим, с прекрасными цветами и прекрасными изгородями выше человеческого роста, тут всегда было тихо, чуть свежее и прохладнее, но в этот раз что-то было иначе, что-то было по-другому. Шелест всевозможной растительности на лёгком ветерке настраивал на нужный лад, словно затишье перед бурей. В груди развернулась лёгкая тревога, смешанная с куражом, она подстёгивала изнутри, возбуждение, уже давно ставшее Вашим спутником пока томилось где-то глубоко внутри, дожидаясь своего момента. А момент как раз настанет, Вы постарались над этим ещё две недели назад, распланировав этот день вплоть до каждого момента, продумали все варианты развития событий.На Вас было одно из лучших платьев, сиреневое такое, пастельного нежного цвета, да и скорее не платье, сарафан, плечи были почти полностью открыты, на них держались лишь лямки, а подол еле опускался ниже колена, на шее же вместо обычного для выхода в свет жемчужного ожерелья или небольшого кулончика с малахитом, не было совсем ничего, ни браслетов, ничего на руках. Шаги были медленными, широкими, взгляд прямой, холодный, чувства пока притупились, бушевал лишь разум, просчитывающий каждый шаг, выстраивающий каждый шаг, выстраивающий защиту от всевозможных неурядиц и если что-то пойдёт не по плану.В теории нужно было остаться с Германом наедине, это не составит труда, никто не заподозрит ничего ?неправильного?, дальше нужно было объясниться, рассказать о своих чувствах и ощущениях, тревогах…Вы продумали всё, кроме этого, но были уверены, что это не составит никакого труда, в любом случае, даже если Герман резко откажет, прочтёт ?образумевающую? речь и отчитает, как маленькую распутную девчонку, то Вы получите однозначный отказ, а это лучше жизни в потёмках и сомнениях.Вы взяли в руку небольшое зеркальце и погляделись в него, поправили волосы, прикусили губу и всячески осматривали себя, впервые так сильно волнуясь о своём внешнем виде. Что по поводу физической близости? Последние две недели Вы абсолютно бесстыдно представляли её, успокаивая себя мыслю, что скоро это либо прервется резким отказом и несбыточность этой мечты остудит Ваш пыл лишь воображать, хотя даже не представляли, как именно всё это будет происходить, да и вообще те самые пресловутые чувства были сильнее телесного желания. Чуть-чуть совсем, но тем не менее.Медленно Вы пошли на выход из лабиринта, словно ноги сами несли оттуда.Людей было действительно много, они были так красивы, нарядны, пили шампанское и вино, смеялись, беседы были самыми разношёрстными, о погоде, о вкусе еды и прочим и так Вам показалось хорошо, что походка ускорилась и направились Вы в сам дом, с каждым шагом приближались к цели всё ближе и ближе, а тем временем волнение всё росло и росло, сердца не было слышно вообще, но вот чувствовалось каждое его сокращение, хотелось сосредоточиться на этом ощущении полностью, и так, словно бы в неведии Вы шли до самой двери кабинета Германа, его было тяжело не заметить или не запомнить хотя бы из-за расположения в самом дальнем крыле дома и на самом последнем этаже, ещё делу помогала огромная резная дубовая дверь, хотя по-хорошему даже ворота. Вы не знали, там ли сейчас Герман.Пульсация в вискеДва.В желудкеСовершенно не волновало, что будет, если Вы всё же ошиблись и Герман не был в кабинете.—?Кто? Что такое? Я всего лишь на пару минут, и совсем скоро вернусь ко всем, если Вы дворецкий с присланный по просьбе узнать, где я, то так ими передайте, если гость, то прошу меня простить, скоро буду на нашем прекрасном торжестве снова! —?сердце рухнуло куда-то в глубину и там, затрепыхалось, словно пойманная ловушкой птица. Казалось, что горло сейчас сожмётся и оттуда не вырвется ни писка с Вашей стороны, но набрав в грудь воздуха, Вы поняли, что голос и не думал пропасть, он был чист и звонок как и всегда.—?Это я, (Имя), герр Геринг,?— выдохнули Вы.—?(Имя)? —?звучало из-за двери. Голос был бодрым, но, растерянным, видимо Герман не ожидал увидеть Вас сейчас. Но тем не менее:—?Дверь открыта, можешь зайти,?— Вы кивнули. Непонятно, кому, правда, видать, уже от перенапряжения, мозг работал не так, как бы стоило.Рука надавила на красивую резную ручки на двери, толкнув её вперёд, проходя в сам кабинет: Вы были тут множество раз, перестановка никак не изменилась, но всё казалось таким новым и с тем столь знакомым… Вы медленно подняли пылки взгляд на заваленный бумагами рабочий стол, где и сидел сам его хозяин: на нём был мундир, белый, торжественный, все ордена были уже прицеплены на грудь, Герман был при полном параде, готовился уже выходить. Подавить возбуждённый выдох было тяжко, но всё же удалось.—?(Имя), что-то случилось? Или просто поговорить? Ты знаешь, я всегда рад хорошей беседе,?— он поднял голову и улыбнулся Вам, сердце пропустило пару ударов. Волосы были хорошо убраны, прилизаны, но не так смешно, как у Геббельса, ему Как давно он позабыл это ощущение, чёрт возьми.Вы отступили на шаг, усевшись на стол, перед этим смахнув в сторону лежащие бумаги и взлезли на него с ногами, согнув их в коленях так, чтобы ткань юбки натянулась на них, обнажила ляжки и простое белое нижнее бельё.В романах, которые Вы иной раз втайне от родителей покупали, прекрасные героини соблазняли солидных серьезных мужчин именно так, не отходя от рабочего места.

Ткань упала с плечей, обнажая их, грудь и ключицы. В лицо бросилась кровь, но глаза всё равно отводить было поздно. Да и не хотелось особо.Лёгкое изгибающее спину змееподобное движение бёдрами и сарафан сброшен со стола на пол, почти полностью открывая тело взору Германа, пока тот завороженно глядел на Вас, готовую отдаться прямо сейчас, прямо в этот момент.Рубашка, штаны?— всё спорхнуло вниз почти незаметно, давая рассмотреть Так в какой раз Вы за сегодня произносите слово ?чёрт??Хоть глаза прикрыты в предвкушении, понимаете, что он взобрался на стол, нависнув сверху.чёрт побери.