Пролог. Детство Ольги (1/2)

Москва, 24 июля 1555 года Одиннадцатое июля семь тысяч шестьдесят первого года ознаменовалось несколькими раздражающими вещами. Первой была невероятная для Москвы жара, из-за которой страдали абсолютно все - бояре, слуги и служанки, - все чувствовали ужасное неудобство от пекущего солнца. Это было странно - казалось бы, из года в год лето было жарким, и все давно привыкли… но любой мог поклясться, что такого пекла в столице сроду не видал. Пот лился с разморенных людей ведрами, и те даже не знали, как им избавиться от этого отвратительного липкого чувства. Второе же, что в одно и то же время очень сильно раздражало, пугало и воодушевляло собравшихся в Кремле бояр, князей и прочих дворян, - это крики. Жутчайшие крики, доносившееся из женских покоев. Молодая царица, Мария Темрюковна, еще со вчерашнего вечера сотрясала крепость дичайшими криками и прокльонами, мучаясь в попытках разрешиться от бремени. Ведь, вечером отпраздновав годовщину своего замужества за московским царем Иваном, царица ощутила приход долгожданного чада и быстро была удалена к себе.

И вот, стояло утро, а Мария всё никак не родила. Молодой князь Юрий Пронский-Шемякин громко фыркнул, скрестив руки на груди. — Орет-орет, да никак не родит. — Терпение, — с толикой флегматичности ответил ему князь Александр Шуйский. Он пробыл в Кремле уже двое суток, и за проведённую здесь ночь перестал обращать внимание на душераздирающие крики. — Царица молода, ещё не рожала. Пусть орет.

— Чувствую, царевича сегодня покажут нам. А может, и будущего царя, — усмехнулся Василий Серебряный. Пронский-Шемякин покачал головой. — Не думаю, — молодой мужчина повел плечом. — Кажись, дочка у царя будет. — А я говорю - сын! Девок как рожают - так не орут, — фыркнул Василий. Шуйский же просто пожал плечами, завидев приближающуюся к ним троицу. То были Басмановы - отец и двое сыновей. Князь Алексей Басманов был не самой приятной наружности. Скажем так - совершенно заурядный на лицо и статуру, бородатый и с кошлатыми тёмно-каштановыми бровями. То же касалось и его старшего сына, Петра - обычный мальчишка лет пятнадцати. Он был слегка симпатичнее родителя, но ничем особенным не отличался. Другое дело самый младший - Федор. Четырёхлетний, а уже писаный красавец! Черноволос, голубоглаз, точно ангел, падший с небес, и высокий для своего возраста. А какой смышлёный да храбрый! Многие прочили ему славу воеводы и дамского угодника в равной степени, хотя Федор ещё был совсем дитя.

— Алексей Данилович, ну-ка скажи нам: кто родится у царя? — залихватски присвистнул Серебряный, едва сам заметил Басмановых. Алексей пожал плечами, приблизившись к троице. — Кого Господь-бог пошлёт, тот и будет. Не мы решаем. — Так-то и есть, — согласился Шуйский.

Князь прикрыл глаза. За прошедшую ночь он ужасно устал, пока бегал туда-сюда по Кремлю, которой и не думал засыпать. Так что Шуйскому было не особо интересно слушать этот глупый спор Юрия и Василия. Откровенно говоря, ему было всё равно, кто родится у царя - лишь бы настала тишина. Посему князь просто уставился куда-то вдаль, стараясь не вникать в разговоры остальных бояр, шум двора и крик роженицы. Но внезапно кое-что его таки осенило. — Слышите? — севшим голосом произнес он. Остальные перевели взгляд на него. — Молчит. И правда - криков Марии Темрюковны уже никто не слышал.*** Мария тяжело дышала, слушая приближающиеся шаги, слышные сквозь разговоры и гвалт акушерок, повитух и служанок.

Пальцы непроизвольно сжались, и молодая женщина опустила взгляд на свёрток в её руках. Вернее, на свою дочь. Новорожденная девочка на руках черкешенки активно двигала руками и ногами, словно силясь вырваться из пеленок. Оттого она тихо хныкала, норовя в любую секунду разрыдаться. Но на самом деле, разрыдаться хотела её мать. Мария была уверена, что родит мальчика. Она даже предложила имя - Василий, в честь отца мужа. И в церкви велела служанкам ставить свечки за царевича, которого она должна была родить, и боярам заявляла, что вот он - третий наследник царя! А вышло вот оно как - всего-лишь девочка. Мария прижала дочь к груди, и она открыла глаза удивительного, темно-синего цвета, такого цвета бывает море в полночь, и строго посмотрела на мать. Казалось, и она тоже удивлена суетой, творящейся вокруг.

Наконец, шаги стали звучать в полной степени отчетливо, и Мария поежилась, прижимая дочь ещё ближе к себе. В следующий миг дверь открылась, и в покои молодой царицы вошел её муж - московский царь Иван. И тут же остановился, взглянув на побледневшее лицо жены. — Марья…

Царь Иван Васильевич был молод. Ему было двадцать пять лет, и с Марией они поженились только год назад. За год он, конечно же, не изменился: высокий и крепкий, с широкой спиной, голубоглазый и с орлиным носом. И он всё такой же проницательный, умный и внимательный к тем деталям, которые не каждый мог бы заметить. Казалось, что он видит сквозь кожу и плоть, видя чувства человека. Вот и сейчас, Иван стоял в дверях, загораживая путь боярам и князьям, и пристально смотрел на жену. Сглотнув, Мария облизнула сухие губы. Девушка попыталась выдавить усмешку, но ничего не вышло. — Государь… — произнесла царица так хрипло и так низко, что испугалась. Иван всё стоял ровно, не двигаясь. На лице московского правителя не дрогнул ни один мускул, и Мария, храбрясь, снова заговорила. — У тебя… у тебя родилась дочь…

Сказав это, черкешенка ещё раз тяжело вздохнула. В горле стоял ком. Мгновение спустя царь перевёл взгляд с жены на дочь на её руках, и девушка затаила дыхание - она не знала, что можно сейчас ожидать от мужа.

И вдруг Мария заметила, как смягчился взгляд Ивана, как приподнялись уголки его губ. Наконец, царь осторожно подошёл к ложу жены и протянул руки. — Дай мне её, Марья. Прерывисто дыша, Мария передала дочь на руки мужа. И когда ребёнок оказался на руках отца, тот наконец широко улыбнулся, склонившись над новорожденной девочкой. Мария устало, но счастливо улыбнулась - её сомнения и страхи были напрасными. А царь тем временем мягко поцеловал шевелящееся дитя в лоб, укачивая малютку. — Ольгой отныне будешь. Царевна Ольга моя… — произнёс Иван, протяжно и с заботой глядя на дочь. Коротко взглянув на Марию, царь передал царевну ей. — Держи нашу девочку, Марья. А вы, слыхали? — бояре и князья за порогом тут же оживились, выпрямив спины. — Царевна родилась у нас! Царевна Ольга! Родильные покои наполнились шумом и гамом радостной знати, и причитаниями повитух и служанок, но Мария смотрела только на свою дочь. Да, она точно любила свою дочь, свою хорошенькую, сладкую доченьку, свою крохотную Ольгу. Любила так, как никто не мог бы представить - даже Иван не был в силах понять, какова материнская любовь. И пусть именно дочь будет её, Марии, первенцем - у неё ещё будут мальчики. А пока она будет растить свою чудесную царевну, и радоваться ей.

Шум, хохот и возгласы вскоре удалились, а немного погодя ушли и служанки. Мария осталась одна, и всё никак не могла наглядеться на дочь. Она была совсем крошечной, как куколка, но казалось, что каждый её кусочек, каждый пальчик, каждый ноготок был сделан вручную, с бесконечной заботой и осторожностью. Её пухлые ручки были похожи на маленькие морские звезды, а крохотные ноготочки напоминали формой мелкие ракушки. Мария прижала дочь к груди. И вдруг она поняла, что с того момента, как бояре и царь увидели её дочь, малышку не оставят в покое. О нет, они захотят сделать из неё свою пешку! Из Ольги они сделают разменную монету в своих интригах. Шуйские, Бельские - они и многие другие станут распоряжаться царевной как им вздумается. Захотят - замуж выдадут, а нет - в монастырь сошлют. Что угодно сделают, лишь бы разыграть самые удачные карты, лишь бы для себя выгоду извлечь. Мария сглотнула и нахмурилась. Ну уж нет! Она ни в коем случае не позволит этому случиться. Не так её растили и не тому учили, дабы кому-то подчиняться, помимо мужа. И свою дочь она воспитает такой же. Пусть держится в седле, как мальчишка, пусть стреляет из лука и бьётся на мечах, как юный воин! Пусть будет дикой, пусть своенравной - молва о “дурном” характере всё равно пойдёт, как ни крути. Но если это жертва во благо Ольги, её свободы, выбора и счастья - что ж, невелика эта жертва!

Мария склонилась к личику дочери, шепча те слова, который предназначены только для неё. — Для них ты будешь царевной. Пусть они думают, что смогут тобою помыкать, как помыкали твоим отцом, — Ольга открыла глаза и внимательно посмотрела на мать. — Но ты моя Ольга. Только моя. Ты будешь сама себе хозяйка. Ольга тихо агукнула в ответ.*** Москва, ноябрь 1561 года Лютый осенний ветер бился в окна, шумя ставнями и норовя вырвать их из рам. Ольга сжалась от звука очередного порыва. В этом году зима наступила рано, говорила мама. Да и сама царевна видела, что снег выпал рановато, а вьюги уж слишком участились в московских землях. Говорили, что это было плохо, ведь торговля не идёт, люди мерзнут и всё остальное, что было для народа плохо. Но Ольгу это, конечно же, мало заботило. Пока ей позволялось играть с Ваней и Федей в снегу и кататься на санках, чтобы потом побежать греться в терем, ей было хорошо. Однако по ночам было страшно. По ночам Ольгу оставляли в покоях одну, пока сильная вьюга ревела за окном. Иногда он даже заглушал треск огня в очаге, или задувал свечи у кровати царевны. И поэтому Ольга плакала - от одиночества, и от того, что за ней может прийти бабай. Может, это была и неправда - но Ваня рассказывал про него с такой уверенностью, что Ольга каждый вечер дрожала от страха перед бабаем. Но этим вечером ей было уже не так плохо. Наверное, из-за того, что сегодня мама взяла её к себе в покои. Для Ольги это было словно праздник. Ведь там, в покоях царицы Марии, всегда было тепло и светло - казалось, ветер дул не так сильно, свечи не дрожали, и огонь горел ясно, освещая всю светлицу. — Посмотри, кого нашли, — прошептала царица, оборачиваясь к дочери и показывая что-то длинное. Глаза Ольги расширились - это же была настоящая змея!

— Это питон? Как в сказе про Александра? — тонким голоском спросила царевна. Мать села на кровать рядом с ней, поглаживая змею по квадратной морде. Царица утробно рассмеялась. — Нет, — Мария приподняла змею к лицу. — Но и она по-своему прекрасна, — змея коснулась подбородка царицы. — Её кожа - вода… а конь - её язык. Она - твой друг, — мать поднесла животное к дочери. — Держи её. Ольга кивнула и протянула руки. Мягко улыбаясь, царица передала животное девочке. Царевна слегка вздрогнула, когда змея быстро переползла на её плечи. И правда - кожа у змеи была почти как вода - холодная, но не мокрая. Движения змеи были плавными, и размеренными. Девочка вздрогнула, когда змея приподняла морду к её лицу.

— Необижай её. И не сомневайся, иначе ужалит, — шепнула Мария, погладив холодное тело. Ольга боязко поднесла пальцы к тому же месту. — Запомни это - не сомневайся никогда.

Царевна пробежалась пальцами по змеином тельцу, и почувствовала, как уголки губ потянулись наверх. Царица усмехнулась, и сняла животное с шеи дочери. Змея обвилась вокруг руки Марии, и та, встав с ложа, подошла к очагу, на котором стояла большая вязаная корзина. Сняв с корзины крышку, царица остановилась, поглаживая змею. — Они как люди, — пальцы Марии прошлись по голове животного. — Мы можем любить их, кормить… беречь их, — глаза матери и дочери встретились. — Но всё равно… они нас предают. Вдруг послышался оглушительный грохот, и звуки пьяных голосов. Мария испуганно вздрогнула, а Ольга снова сжалась. Покачав головой, царица опустила змею в корзину, и коснулась пальцем её краешка. Из корзины вновь высунулась змеиная голова, но эта змейка была поменьше, чем предыдущая. Несколько секунд подождав, царица взяла змейку в руки, и та обвилась вокруг женского локтя. Затем Мария подошла к иконам, стоявшими в углу царской светлицы. Прямо под иконой Богоматери лежали пучки каких-то трав, неизвестных Ольге. Выбрав один из пучков, царица поднесла его к свече рядом - и краешек загорелся. Светлица тотчас наполнилась горьким ароматом горных трав. — И он меня зовёт дикаркой… — фыркнула царица. — Лишь женщины способны познать всю радость в этой жизни. И не в вине она... Оставив травы гореть на пепельнице, Мария потушила свечи, и весь оставшийся свет шёл из очага. Легко улыбаясь, женщина забралась на ложе, и прилегла рядом с дочерью. Ольга же забилась под материнский бок, нежась в кольце заботливых и тёплых рук. — Моя красивая Ольга… — прошептала царица, поцеловав дочь в макушку. Неожиданный грохот послышался вновь, но уже гораздо ближе. Тяжёлые мужские шаги приближались вместе с пьяными смешками. Мария выскочила из кровати, и обернулась к дочери. — Не вставай, Ольга! — девочка тут же вняла велению матери, укрывшись одеялами с головой. Но когда дверь царской светлицы с грохотом отворилась, Ольга невольно выглянула из-за одеял. На пороге стоял её отец, царь Иван, и вид у него был совсем непривычный. Рубашка его была расстёгнута, волосы всклокочены, а глаза словно бы горели адским огнём. Ольга испугалась одного только вида отца, и вжалась в кровать под собой. — Что тебе нужно? — Марья! Ждала меня? — крепко ухватив жену за кисть, произнёс царь хриплым, пьяным голосом, и крепко, грубо поцеловал жену. Царица дёрнула рукой, пятясь назад. — Иван, уходи, прошу. Немощно мне сегодня… — побледнев, произнесла мать. Царь нахмурился, и оглушительно ударил кулаком по стене рядом. Мария вздрогнула.

— Опять врёшь! Всё от тебя враньё да грех! — рявкнул Иван. — Так если грех, не приходил бы ты! — ответила царица. И в мгновение ока муж, ухватив Марию за локоть, потащил её к ложу. Споткнувшись, женщина упала навзничь прямо на кровать, а царь навалился не неё всем телом. Ольга почувствовала, как слёзы потекли по её щекам. — Батюшка! Не надо! Ольга вылезла из-под одеял и потрясла отца за плечо. Царь тут же протрезвел, ошарашенно глядя то на дочь, то на жену. Иван мигом попятился, тяжело дыша и глядя на Ольгу. Затем его взгляд зацепился за корзину у очага. Громко фыркнув, царь столкнул корзину на пол - и змеи поползли по полу и по углам. Иван снова приблизился к жене, ухватив её за горло.

— Будь проклята твоя колдовская душа! — проревел царь. — Держишь её здесь, как одну из своих змей! Я запретил! И вдруг царица рассмеялась. Громко, прямо в лицо мужу, и смех этот напоминал лай злых собак. Лицо отца побагровело от ярости, и он снова бросил жену на ложе. Мария тут же перестала смеяться, глядя на царя горящими от гнева глазами, и поднялась на колени, опираясь о полог ложа. — Это моё дитя, моя кровь! Держу там, где считаю нужным! — Ах ты… Ведьма! Распутница! — царь и вовсе охрип от истерики. Глаза Ивана готовы были выкатиться из своих орбит. — Небось, и Вяземского где-то здесь прячешь, а? Черкесская колдунья! — Вяземского прячет опричный терем! А на меня клевещут! — крикнула в ответ царица, и положила руку на живот. — Вот! Вот тут причина моей немоготы! — Иван застыл в поразившем его удивлении. — Ребёнок у меня будет…

— Он мой! Тебе он не принадлежит! — прохрипел царь, указав на дочь. — Ольга тоже…

— Только твоей она никогда не будет! — зашипела царица. Гневно покачав головой, царь развернулся к выходу, и Мария снова схватилась за живот. — В своей утробе я вырастила ту, которая отомстит за меня! Иван ничего не сказал в ответ, и вышел из покоев, чуть ли не бежал от гнева; его одежды хлопали от скорости, когда он удалялся прочь. Ольга вылезла из кровати, и посмотрела отцу вслед. Слёзы всё ещё бежали по щекам, а ветер стучался в ставни с новой силой.

И, в конце-концов, светлицу прорезал оглушительный крик гнева царицы.*** Александровская слобода, июль 1566 года Фёдор немного прищурился и, высунув краешек языка, натянул тетиву. Выжал пару секунд, пока Алексей Данилович что-то говорил ему, закрыл один глаз. А затем Фёдор отпустил и выстрелил. Пролетев расстояние до мишени, стрела царевича попала куда-то рядом с краем, и осталась торчать из этого цветастого соломенного круга. А Ольга внимательно наблюдала за тренировкой брата из укромного местечка. Девочка смотрела, как он стоит, как держит спину и ноги. А как он сжал лук? И тетива? Правильно ли он стоит, чтобы выстрелить хорошо да в яблочко? — Оленька? Ты чего здесь делаешь? Царевна подпрыгнула от неожиданности, обнаружив за своей спиной Ивана, своего старшего брата. Девочка нахмурилась и тяжело вздохнула, пока её брат тихо посмеивался с неё, став рядом. Ольга покачала головой. — Смотрю, — буркнула девочка. Царевич снова засмеялся, и царевна закатила глаза. — Ну что тебе нужно, Ваня? — Просто интересно, — пожал плечами юноша, и слегка потрепал сестрёнку по макушке. — Да ладно тебе, не серчай. Батюшке ничего не скажу. — И на том спасибо, — нахмурилась Ольга. Иван же глубоко вдохнул и, приобняв сестру за плечи, повёл прочь от Федора. Пройдясь немного дальше, брат и сестра остановились. Ольга запрокинула голову, дабы посмотреть на брата. Царевич Иван Иванович был на четыре года старше своей сестры, был вдвое выше и лишь слегка умнее. На самом деле, он был отличным братом, потому что рассказывал Ольге всякие занятные истории, которые ему, в свою очередь, рассказывал монах-учитель. Ещё Ваня таскал сестре всякие умные книжки, которых не давал читать отец: например, про египетскую царицу Клеопатру, или про греческого царя Александра Македонского. Ольге такие книжки нравились гораздо больше тех, которые читали ей и боярским дочкам в светлице. А ещё Ваня был очень красивым. Сейчас он заслонял собою солнце, и казалось, что лучи золотого светила были ему венцом. Голубые, цвета чистого летнего неба глаза царевича светились радостью и азартом, которые бывали там нечасто. Ольга прищурилась. — Сегодня батюшке коней пригнать должны, — заговорщицким тоном произнёс Иван. — Всех с собой зовёт.

— Правда? — обрадовалась Ольга. — И меня? — И тебя, дурочка, — рассмеялся царевич. — Поедешь со мной? Будешь на коне ехать, как Клеопатра. — Хочу! Хочу! — засмеявшись, царевна бросилась обнимать брата. — Ох, Ваня! Какой же ты у меня хороший, Ваня! — Полно тебе, Оленька, — подмигнул ей брат, и обернулся. — А вот и батюшка…

Царь Иван Васильевич приближался к сыну и дочери в сопровождении царевича Фёдора, Афанасия Ивановича, Михаила Темрюковича, Ивана Михайловича, Алексея Даниловича и его младшего сына, Фёдора. Завидев молодого Басманова, Ольга почувствовала, как краснеют уши. Девочка перевела взгляд на отца. — Олька, чего это ты не с мамкой? — покачал головой царь.

— Я ей пообещал, что она с нами поедет, — ответил за сестру Иван. — Пусть Марья Темрюковна побудет с Анютой и Евдошей.