Часть 5 (1/1)

Морозов выходил на связь метко. С четкой периодичностью в полтора часа. Ещё была надежда, что он добьётся хотя бы короткого перемирия, чтобы стороны могли обменяться погибшими. Генерал Морозов добивался если не пулей, то словом, но длительные и короткие переговоры с чеченскими командирами приводили либо к перестрелкам, либо к срывам эфиров. И то, и то было для Ивана неблагоприятным последствием попыток Морозова вывести их хотя бы из настолько плачевного состояния.Отступать было некуда. Везде: в каждом доме, дворе, закоулке и окне?— их поджидали чеченцы, от мала до велика, вооруженные до зубов и злые. Брагинский их мог понять, но отступать был не намерен?— столько молодых пацанов полегло за эту чертову больницу, что сам костьми готов лечь, но ни шагу назад не сделает. Единственный радист уже в полусне переключал каналы, настраивал частоты, чтобы можно было слышать переговоры. Иван в моменты выхода генерала в эфир припадал ухом к рации и вслушивался. Переставали существовать в эти минуты взрывы, стоны и крики, и только одно укладывалось в сознании?— война для них только начинается.—?Мороз, ты, понимаешь, опоздал уже совсем. Я тебя жалеть не буду,?— в эфире без приветствий раздается голос одного чеченского командира. Имя его Иван не запомнил, зато голос врезался в память отчетливо. —?Никто никого жалеть не будет. У нас тоже мальчишкам по шестнадцать-семнадцать лет. И все так же жить хотят, понимаешь? Вот сейчас просишь пожалеть ихних матерей, но и моих ты же не пожалел, правильно? Я знаю, за что мои мальчишки, я воюем. Ты воюешь не с теми.Пару секунд в эфире затишье.—?Я уже говорил, что у меня есть приказ, у них есть приказ. Мы присягу давали,?— коротко гудит низкий голос генерала Морозова в динамиках радиостанции.—?Уже поздно что-то менять, понимаешь, Мороз? —?вновь перебивает шипение голос чеченца. —?В больнице у тебя пацаны молоденькие гибнут, а ты приказы дублируешь. Там сейчас даже не мои орлята, а афганцы, саудиты, американцы. Они жалеть никого не будут, понимаешь? Им Дудаев деньги дал, и они воюют, как привыкли. Наши бы вас ещё пожалели. Наши все понимают, но эти ни одного не пожалеют. Убивать будут, резать будут, как свиней, Мороз, понимаешь? Американец и вовсе изгаляться будет, глумиться, его ничего не сдерживает. Они за эти деньги, денежки, живыми брать не будут,?— говорит он и замолкает на мгновение. —?Я тебя уважаю, как солдата, как сына своей Родины, и все понимаю. Я конечно, от чистого сердца там твоим желаю, чтобы они в живых остались, но никто их жалеть не будет. На все воля Аллаха, понимаешь? Даст Аллах им жить?— я их оставлю, не даст?— тут я выполню только Его волю.Эфир замолкает. Осознание к Ивану приходит постепенно, медленно. Он устало прикрывает глаза и ложится на пол, обнимая рукой радиостанцию. От переговора к переговору только все хуже и хуже. Чем сильнее они пытаются пробиться, тем сильнее огонь из окон напротив, тем страшнее и горячее пламя. Ни шагу назад, ни шагу вперед. Брагинский больше не в состоянии сделать что-то другое, кроме как отдать все в руки Бога, поцеловать нательный крестик и ждать настоящего чуда. Вдруг, кто-то услышит его просьбы о помощи и придёт?— хоть Бог, хоть танковая рота. Поэтому разлепляет налитые слезами отчаяния глаза и припадает к рации потрескавшимися губами.—?Мороз, Мороз, я Ива, на связь,?— негромко хрипит он и отпускает тангенту.Морозов отвечает долго, но связь проходит без помех.—?Принял,?— коротко отвечают ему.—?Направьте к нам броню. Без брони не вырвемся. Полроты у меня трехсотых, двухсотых просто немерено. Патроны кончатся через час. Пусть поддержат ?каруселью?.—?Принял, направлю запрос на поддержку. Но продержитесь, сколько можете, ничего не обещаю.Эфир то прерывался, то горлопанил на всю больницу, въедаясь голосами. Брагинский уже знал наверняка, что ни у кого сейчас не лучше, и все просят поддержки бронёй или ?вертушкой?, хотя что-то человеческое в нем ещё надеялось хотя бы на что-то. Он и правда воевал не с теми?— если правда, что в здании не просто чеченцы, но и афганцы, иракцы и другие шахиды, а управляет ими ещё и человек, ведомый заработком, то у них вправду нет никаких шансов на выживание. Одни воевали за идею, за мнимую свободу, а другие за деньги?— чем больше они убьют, тем больше получат.Иван спал, но все слышал и видел. Слышал отчаянные короткие перестрелки, видел пламя и кровь, но все равно спал. Не ясно, сколько он так просидел, уткнув мокрые от непрошенных слез глаза куда-то в потолок.—?У меня дома, в Калининграде, братишка чуть младше тебя,?— негромко говорит Гилберт Николаю. Тот беззвучно вздыхает и кивает, но, кажется, совсем не слушает его. —?Ему в этом году восемнадцать исполнится, а детина здоровый, прям как наш командир. И на войну, говорит, как я, пойдёт. А я, по правде сказать, от армии до последнего косил. Вот, подумал в этот раз, что надо бы. Прадед служил, дед служил, отец служил, а я не Бальшмидт что ли? Вот и пошел в этот раз. Мне и служить оставалось всего ничего, понимаешь? И на кой хер она мне, эта армия, нужна была вообще? Сейчас бы шампанское пил, над братом смеялся, а не костьми своими тряс у черта на куличиках.Николай повел плечом и любовно приобнял винтовку, прижимая острые грани к себе. Возможно, он сам хотел что-то сказать, но даже от боли стонал он беззвучно, просто открывал рот и жмурился, пытаясь закричать. Ничего не получалось, паренёк только кивал светлой головой и безмолвно смотрел беспристрастно в прицел винтовки.Иван замечал и запоминал всё. Даже мелкие незначительные детали. Ему получилось хорошо запомнить детали, придавать значение самым мелким и незначительным событиям во всей череде. Однако не получалось уследить за ходом времени, уносящим жизнь за жизнью, патрон за патроном и слово за словом. Брагинский даже, может быть, закурил бы, глядя в окно на соседнее здание, но сигарет не было, всё выкурили солдаты ещё на подступах. Ещё немного, думал Иван, и помощь подоспеет с первым точным артиллерийским залпом по чеченским укреплениям.Он глянул на часы. Время было около часу дня, когда какой-то пацан, чумазый, в съехавшей набок каске, высоким мальчишечьим голосом пролепетал взволнованно и испуганно.—?Т-т-товарищ капитан… —?он безуспешно пытался выговорить слова. —?Танк. Наш.На осмысление слов уходит едва ли секунду, прежде чем он подскакивает и подбегает к маленькому окошку бойницы.—?Наши,?— радостно лепечет Гилберт, подползший ему под руку, чтобы поглядеть на настоящее чудо. Николай слегка улыбается, прижимает к груди винтовку и кивает, хотя прекрасно видно, как наполняется всякий силой. Такую силу могла дать только надежда.С оглушающим грохотом раздался первый залп, когда в окнах напротив стали мелькать тухлые человеческие фигуры. Добротные стены больницы стоят, но в щепки разлетается всё остальное, превращая крепость в подобие укрытия.—?Дерни связиста,?— говорит Иван Гилберту. —?Пусть свяжется с коробкой, мы с ним пару организационных моментов обмыслим.