drained out; Арториас, Бездна (1/1)

Тьма начинается изнутри. Из пустого, сосущего голода; из собственной спеси и собственной боли. Арториас не видит ничего, кроме тьмы?— под веками чернота даже менее густая, чем перед ним. Он зажимает уши?— как может, перчатки со звоном ударяются о шлем. Голоса не отстают; голоса, густые как ночь, голоса, сливающиеся в один пронзительный звук. Голоса начинаются изнутри.Мы знаем тебя, благородный рыцарь. Ты сломан, благородный рыцарь. Ты будешь нашим, благородный рыцарь.Арториас выдыхает только одно слово?— нет?— и голоса смеются. Ему кажется, что он может различить знакомые ноты: низкий командный рык, неторопливую тихую речь, приказной тон. Но это неважно, потому что всё, чего Арториас хочет сейчас?— это поддаться тьме. Поддаться голоду, который рос внутри всю его жизнь, всё это время. Забыть себя и свои обязанности, забыть про стыд, забыть про время; голоса ликуют.Наш Отец ждёт тебя, благородный рыцарь. Он так любит тебя, благородный рыцарь. Ты будешь прекрасным слугой, благородный рыцарь.

Во тьме нет ничего. Во тьме только вечность, в которой есть Арториас и его желания, Арториас и его грехи, Арториас и его мысли, которым нет места в цветущем и солнечном Анор Лондо. Воспоминания в темноте похожи на сумерки: формы неясны, очертания размыты. Он вспоминает Сифа?— пустой силуэт, пронзительный вой. Тьма скрадывает эмоции, вытирает набежавшие слёзы.Арториас слышит голоса и повторяет за ними.Я твой, Отец. Я вернулся домой.