Глава 4. Идеальный (1/1)

…студенты Анджело – настоящая находка для художника. И для удовольствия самого Анджело – тоже.

– Ведьма, – повторяет Марко медленно, смотря на наставника и не представляя, серьёзно тот или просто решил поиронизировать. – И кардинал. Ты серьёзно?– Прихоть студентов. Но, не скрою, я в восторге от подобной идеи, – Анджело посмеивается, наблюдая за ним. Похоже, ситуация доставляет мужчине истинное удовольствие. –Можно объединить группы, чтобы не создавать дыр в расписании. У меня как раз завалялся церковный костюм твоего размера, а для Бартоломью…– Я понял, достаточно, – Марко взмахивает рукой и вздыхает. Когда бы ему ещё давали выбор. Если Анджело чем-то загорелся, он сделает всё, чтобы воплотить задуманное в жизнь. – Я поговорю с Бартом об этом.– Буду весьма признателен. К слову, как продвигается твой диплом? Мне довелось увидеть краем глаза статую – работа впечатляет.Медичи не контролировал каждый шаг дипломного проекта, хоть и был куратором – просто не видел смысла. Марко справлялся просто прекрасно, а за советом всегда мог прийти, если того потребует ситуация. Директор доверял ему.Они расположились в кабинете Медичи. Анджело вновь с углём в руках, но делает простые наброски, пока Марко сидит напротив. Видит небо, директору хотелось бы написать сейчас полноценную работу, но окно между парами, бывшее в их распоряжении, не располагало к подобным занятиям.В любом случае у него будет возможность сполна насладиться видами и сделать пару более серьёзных эскизов, когда Марко и Барт будут позировать вместе.– Весьма плодотворно, – делится Марко, – думаю, я смогу закончить через неделю.– Так быстро? – бровь Анджело взлетает вверх.–Как видишь, – Марко улыбается довольно, как кот. Не только ты, дядя, можешь отдаваться работе со всей страстью.– Что ж, похвально. Сделать диплом за месяц… уж не околдовал ли тебя наш натурщик? А то, глядишь, и правда ведьмой окажется.– Дядя!Оба смеются.Марко думает, что, даже окажись Барт ведьмой, он бы всё равно оставался прекрасным. У него душа светлее, чем у большинства, он умнее многих тридцатилетних – и даже со всеми этими качествами остаётся простым. Искренним, от чего прикасается к самому сердцу.Это не ведьмовство, нет. Марко очарован, не околдован.– Это так… непривычно, – тихонько говорит Барт, когда они уже стоят в позе, а вокруг с два десятка студентов, рисующих жадно, страстно, вычерчивая каждую линию. – Обычно мы по разные стороны…– Благодари Анджело и его неугомонные порывы, –Марко фыркает, но улыбается.Позу Медичи выбрал, конечно, прекрасную. И метлу ведь нашёл для полноты образа ведьмы. Что за несносный художник… Кардинал приобнимает ведьму, пока та чуть отклоняется назад – создаётся видимость поддержки и нежности. Эмоции, впрочем, Анджело просил соответствующие, и Марко даже получил по носу, когда улыбнулся слишком самодовольно.На голову Барта надели венок из искусственных цветов, а Марко был бы не против написать его тёплой акварелью с живыми цветами на голове. Так образ получится более законченным, чувственным и тёплым.Хочется провести ладонью по чужой щеке, оставить поцелуй на кончике носа. Нет, хочется осыпать поцелуями его всего. Каждую веснушку, каждый открытый участок кожи. Хочется показать не только словами, какие эмоции Барт вызывает в сердце. Хочется показать, что он – именно то, чего так не хватало.Сейчас Марко невероятно рад участвовать в этой композиции. Быть вот так, совсем близко, держать в своих руках и смотреть в его глаза – гораздо, гораздо лучше, чем сидеть в другом конце класса и просто делать наброски.В голове, среди прочего, гуляет яркое – мой.Даже самые спокойные люди порой… бывают чем-то расстроены. Не то, чтобы Анджело Медичи можно было назвать совсем спокойным человеком – он был страстной натурой, истинным итальянцем, который отдавался работе и любимому делу со всеми своими эмоциями, не жалея себя.Поэтому своё недовольство и крайнюю степень расстроенных чувств выражал подобающе.– Этот студент! Ultima feccia!..*Казалось, не хватает только грома, молний и разбушевавшегося океана за окном. Или любого другого стихийного бедствия – всё подойдёт.

Мимоходом Марко замечает, что они уже привычно перемежают языки с итальянского на английский и наоборот – хмыкает себе под нос, это из-за той постановки с кардиналом и ведьмой. Им приходилось много говорить на английском с Бартом, вот, похоже, и выработался рефлекс.– Спокойнее, дядя.Марко прибежал на крики. Он готов был разнимать драку, если потребуется. К счастью, угроза миновала, никто и ничто не пострадало.– Что случилось? Что-то не так с участником конкурса? – он заботливо налил мужчине воды.– Он отказался от участия. Dannazione a lui!* – Анджело выпил весь стакан залпом. – За несколько дней до сдачи работы! Да я ему… – слишком много экспрессии, он было замахивается, чтобы отправить стакан в долгий полёт на улицу, но лишь звонко ставит на стол.– Спокойнее, – вновь повторяет Марко. Думает, хмурится немного. Знает – мероприятие важно и для Анджело, и для академии. Оно позволяет из года в год демонстрировать таланты, которые обучаются в их стенах, как и поддерживать статус престижного заведения. Лично для Медичи – удовольствие видеть, что старания не идут прахом. – Думаю, я могу занять его место. Не будет проблем с документами?Конечно, сроки поджимают, но ситуация не выглядит критично. Нескольких дней для написания картины вполне хватит – а к началу самого конкурса масляные краски успеют высохнуть.– Нет, Марко, тебе надо закончить диплом, я не посмею…– Какая тема, Анджело? – он мотает головой, прося прекратить эти попытки.Лео вздыхает, а после растягивает губы в довольной улыбке:– Passione.*Барт смотрел на него с искренним удивлением. Марко хмыкнул – да, звонок в выходной наверняка был довольно внезапен.– Так, мне надо будет позировать – повторяет он медленно, косясь на музыкальный инструмент, который стоял чуть поодаль от Марко, – для работы на конкурс. Но я думал, что приём заявок уже прошёл. И что ты не участвуешь…– Обстоятельства решили иначе, – Марко ведёт плечами и улыбается, будто стараясь успокоить. – Работу надо сдать послезавтра. Я о многом прошу, и ты вправе отказаться…Позировать придётся много. Долго – больше, чем привык Барт. Если обычно в день он стоит максимум часов шесть, то сейчас может понадобиться больше. Марко планирует разбить работу на два оставшихся дня – он может и за день, однако это проблема не для него, а для Барта. Заставлять его пересиливать собственное тело нет никакого желания.– Думаю, я справлюсь. В конце концов попрошу перерыв, чтобы размяться, – юноша подходит к инструменту и проводит пальцами по струнам. – Но… объясни, как можно показать страсть с помощью инструмента?– Ты когда-нибудь видел, как играют на виолончели? – Марко встаёт рядом и тоже проводит по инструменту пальцами – совсем рядом с рукой Барта. Ответ от получает отрицательный и улыбается. – Некоторые считают виолончель воплощением страсти музыканта. Игра экспрессивна, она словно трогает душу, – ладонь поднимается выше, теперь он касается пальцев Барта и гладит струны. – Я не смогу передать словами… но изобразить смогу – и для этого мне нужен ты.Едва только Барт разделся и накинул на себя драпировку – жалкий клочок ткани, скрывающий самое откровенное, – едва только он принял позу и взял в руки виолончель, едва только нашёл эмоцию – ?смотри с любовью, представь на месте инструмента то, что вызывает в тебе самые глубокие чувства? – едва только всё было готово для работы…Марко поднимает взгляд на открывшуюся сцену, сглатывает – Барт в таком освещении прекрасен – и молит небо быть в первую очередь художником, и только потом мужчиной.Выбирая постановку, он и подумать не мог, какая картина предстанет перед глазами. Не мог представить, что Барт может смотреть… так. Словно глаза искрят. А руки, как любовно они обхватывают инструмент, как пальцы словно вот-вот соскользнут по струнам вниз. Виолончель стоит меж раздвинутых ног, прикрывая самое важное.Образ на грани с пошлостью. Страсть на пороге чего-то развратного. Грань, которую можно было бы переступить одним неловким мазком кисти.Марко надеется, что доблестная комиссия сможет увидеть все чувства, какие он собирается показать с помощью красок.…разбить работу на несколько дней кажется настоящим кощунством. Марко не может оторваться ни на секунду. Он выводит каждую линию с чувством столь горячим, что сердце начинает биться быстрее. Работает со всей душой, вкладывает себя в каждый мазок.Барту приходится одёргивать его на перерывы. Небольшие, до десяти минут, хотя бы пройтись вперёд-назад и размять руки, иначе мышцы начинают болеть. Конечно, Марко не против. Он тоже разминается, следит за каждым движением, ловит каждый жест.Картину они заканчивают в тот же день.Едва только на холст ложится последний мазок масляной краской, едва только Марко откладывает кисть и поднимается из-за мольберта – он больше не художник.Медленно, подобно хищнику, приближается к Барту. Чувства были распалены не хуже углей в костре. Юноша перед ним оказался таким… нет подходящего слова, есть лишь эмоции, от которых распирает в груди. Мужчина останавливается напротив, наклоняется едва ли не к самым губам и опирается о куб, на котором сидит модель.– Могу я узнать, кого же ты представлял, смотря на виолончель? – говорит он низко, почти хрипло, и смотрит в глаза.Всё внутри наполняется восторгом, ведь в чужой радужке он видит желания не меньше.– Ti ho rappresentato.*Сидеть на кубе абсолютно неудобно – это выясняется, пока они целуются, прижимаясь друг к другу так сильно, что не протиснуться. Марко решает проблему радикально, ему не хочется отвлекаться и искать место горизонтальное и более удобное.Подхватив Барта под бёдра, он переходит к преподавательскому столу. Усаживает, скидывая вместе с этим всё на пол – плевать, потом уберут. Руки мараются о палитру в масляных красках, но это кажется такой ерундой. Отмоют.Не останавливаться, не сейчас, когда Барт в его руках такой горячий и податливый, когда он впервые позволяет зайти так далеко, когда раскрывается весь, полностью, без остатка.Марко не может насладиться им. Он целует с упоением, шарит руками по телу, наконец скидывает драпировку – ужасно лишний кусок ткани сейчас. Вслед летит кофта, в которой работал. От собственных ладоней на юном теле остаются аляпистые следы, пока мужчина выцеловывает каждую веснушку, каждую выступающую косточку, пока опускается губами к ключицам, к тяжело вздымающейся груди в неистовом желании подарить удовольствия столько, сколько только сможет вынести Барт.Чужие стоны служат ему музыкой, прекрасным звуком, сообщающим о верности каждого действия. Юноша в его руках дрожит, цепляется, прижимается ближе и упоительным с придыханием шёпотом просит не останавливаться ни на секунду.Как истинный итальянец, Марко не смеет ему отказать.Запах абрикоса мешается вместе с запахом краски. Марко не может вспомнить, откуда в его столе набор арома-масел, однако оказывается он как нельзя кстати – не приходится отстраняться в поисках чего-то иного. Барт жмурится и выгибается, пока пальцы погружаются глубже. Марко осыпает его плечи поцелуями и просит потерпеть немного.Совсем скоро от переполняющей грудь страсти становится трудно дышать. Юноша узкий, упоительно горячий и податливый – а ещё громкий, эту черту он воспитал явно не в промозглой Англии. Марко придерживает его, целует глубоко и двигается так, что искры перед глазами стоят у обоих.Неописуемо прекрасное чувство.Когда эмоции чуть улеглись, когда разум медленно возвращается на место, когда чувствуются царапины на собственных плечах – Марко прижимает к себе Барта крепко. Утыкается носом в чужую шею, вдыхает запах пота – и это кажется ему замечательным.Почему именно в этот момент Анджело надо было зайти к ним и проверить, как продвигается работа?– …прошу прощения, я вам помешал, – мужчина кажется обескураженным, абсолютно выбитым из колеи и даже теряется в первое мгновение. А ещё смотрит, от чего Барт смущается вконец и прячется в объятьях Марко. – Проветрить не забудьте, краской пахнет ужасно.Спасибо, что всё-таки уходит.Марко не выдерживает и смеётся, продолжая обнимать Барта. Прижимает к себе ближе, оставляет поцелуй на веснушчатом плече.– Я потом поговорю с ним.Юноша что-то неразборчиво бурчит в шею Марко. Какой же очаровательный… и ещё – его. Теперь уже весь, теперь не получится отказаться.Какое-то время они просто стоят вот так. Обнажённые, разгорячённые, со следами дикой страсти на телах – а ещё краской, они заляпаны масляной краской так же сильно, как и стол.И нет в этом ничего неправильного. Всё на своих местах. Всё как надо.– Ne dubiti ancora, Bart?*– No... non ho dubbi.*