Паша Тилль. Деградация. (1/1)

Сколько Паша помнил себя, он был больше привязан к матери, чем к отцу. Быстрая в движениях, с вечно молодыми глазами и звонким голосом, она врывалась в быт сыновей и вихрем кружила их: по комнате на руках, на санках по улице, за руки на катке, а потом укладывала спать, еле заметно касаясь прохладными пальцами их волос, и тихо-тихо напевала колыбельную, которую сочинила еще её прабабка. Отец лишь хмурился, отмахивался и курил. ?Это не пацанское дело, Оксана!??— укоризненно произносил он, сдавливая желтоватыми зубами сигаретный фильтр. Мать фыркала, гордо вскидывала голову и брала Пашу за руку. Отец, будто пытаясь обойти её в чем-то, хватал за плечо задиристого Кешу. Они оба будто соревновались, вечно соревновались, а в чем?— не знали сами.Мама покупала ему развивающие игры, журналы с цветными наклейками, водила по выставкам, на которых Паша даже не хотел шуметь, отец же пихал в его руку рожок или еще какую сладость, полностью игнорируя предупреждения жены о сахарном диабете и ожирении. Мать кричала и чуть ли не лезла драться, игнорируя колоссальную разницу в силе и габаритах, старший Тилль лишь опускал жирный кулак в стол и промахивался окурком мимо пепельницы.Мама рано исчезла из жизни Паши. Нет, не умерла, просто отец, жадный до любви сыновей, обрубил всякую с ней связь, будто боялся, что хоть кто-то из семейки Тиллей может пойти в неё?— умную и живую.Книжки и раскраски на его полках постепенно сменялись играми, приставками и солдатиками. ?Чтоб как мужик, чтоб по-пацански!??— довольно бил себя в жирную грудь Ингвар Бориславович. И Кеша, самый родной и близкий человек, был даже рад таким переменам: никто больше не кормил его котлетами на пару, не заставлял читать, смотреть скучные ?развивающие? фильмы, гулять на улице. Он валялся в своей комнате, чудом не теряя зрение от постоянного залипания в монитор, а Пашины привычки считал просто ?плохим маминым влиянием??Плохим маминым влиянием?Паша часто прокручивал в голове эту фразу, и со временем она вроде даже стала логичной. Ну да, конечно! Как же он сразу не понял! Злая-презлая женщина, обиженная жизнью, просто хотела отобрать его у отца, ?сделать бабой?, воспитать тряпку. А если хулиганы? А если мордобой? Что дали бы ему мамины нравоучения? Он бы зачитал хулиганам Бродского наизусть? Или, может, ласточку на катке, а? А вот то, чему научил отец, всегда пригодится и поможет.Паша постепенно скатывался вниз, и порой, в минуты озарений, когда рядом не было ни отца, ни брата, он с грустью осознавал, что в свои три-пять лет был гораздо эрудированнее, чем сейчас. Отец будто не позволял ему развиваться, пытаясь оградить сына от любых знаний, которые не касались выгоды или силы.Иногда парень знакомился с умными девушками, которых привлекал тем немногим, что дала ему мать. Девушки не сразу понимали, что кроме этого в Паше ничего больше и нет, а когда понимали?— тут же исчезали. Тогда Паша начинал грустить и скатывался еще ниже. И лишь однажды ему улыбнулась удача: в их коттеджный посёлок вместе со своей семьей переехала девушка, с которой Паша ходил когда-то на развивающие курсы вместе с мамой. Старую знакомую не смутил значительный разрыв в их знаниях, и Паша будто расцвел: забросив компьютерные игры, он до ночи пропадал с подругой у маленькой речки, где она рассказывала ему о своих любимых книгах, советовала фильмы и выставки, Паша с удовольствием слушал, но в каждом её движении упорно видел маму. Старший Тилль ворчал и не выпускал сына из дома, но тогда Паша сбегал через окно, и они снова сидели на берегу, разыскивая в ночном небе созвездия.Но в один день она просто не вышла. Не выходила и её семья, а с окон исчезли шторы. Паша долго смотрел в окно на их дом, но машина больше не заезжала по тропинке в гараж, и не мерцали на её окне новогодние гирлянды.Ингвар Бориславович пожал плечами: ?Наверное, переехали?Переехали…Так просто, одним днем. Как переехала когда-то и мама, не отвечающая больше на звонки и письма, не проживающая уже по старому адресу.Кеша толкал брата в плечо и тащил в свою компанию, уверяя, что и Паше там понравится. Паше понравилось. Сперва он начал смеяться с похабных шуток, потом начал их отпускать. Потом хорошей девушкой стала считаться любая, которая позволяла лапать себя, заливаясь при этом совсем уж вульгарным смехом. Паше нравилась новая жизнь, нравились новые друзья и, глядя в ночное небо, он больше не видел никаких созвездий, кроме Большой Медведицы. Предложения больше не складывались в абзацы, слова в предложения, а потом пришлось перейти на совсем простенькие, из двух-трех слогов, словечки, половина из которых означала те или иные половые органы.Отец умиленно прижимал жирные ладошки к груди, сверкал маленькими глазками и безумно гордился своими сыновьями. Паша не гордился ничем. ?Гордиться??— слишком сложное для него слово, а сложные слова употребляют либо бабы (злые-презлые), либо ботаники.И лишь сквозь сон ему чудились прохладные мамины пальцы, ласково поглаживающие его волосы, и тихая-тихая колыбельная, которую сочинила еще её прабабка.