12. Мармалад (1/1)

1830 год, июль, пригород Люжана, Фретция.Афанасий и сам не заметил, как стал частым гостем у Иронделей. Гостем, по-прежнему тайным, хотя, узнай отец о том, с кем пропадает в полях дочь, не стал бы тому препятствовать. Но Берзарин стремился сохранить подлинное имя втайне хотя бы из нежелания выставить себя обманщиком. Патрис, поначалу едва сдерживавший недовольство сближением сестры с её покупателем, видя добрый и пристойный нрав Афанасия, также проникся к нему симпатией, и часто оставлял графа с Анной-Луизой наедине. В его серо-зелёных глазах всякий раз читалась надежда, и тогда сердце Афанасия гадко сводило — участь Анны-Луизы невозможно было изменить. Само же общество девушки для Берзарина уподобилось глотку свежего воздуха — беззаботного, летнего, ласкового и тёплого, веянием свободы, коей он не мог себе позволить ранее. Вновь окунуться в ушедшую, казалось ему, безвозвратно, юность, смеяться и скакать на лошадях наперегонки — разве кто-то мог бы осудить это желание расцвести заново? Анна-Луиза подкупала простотой и прямолинейностью своих суждений. Нежная юность позволяла ей быть непосредственной и искренней, а граф, пресытившийся хитроумным кокетством дам из балясненских благородных семейств, будто заново открывал для себя многогранную женскую натуру. К четвертому десятку лет он уже достаточно смыслил в женском лицемерии и, заводя новые знакомства с барышнями, любил испытать их откровенность. Так же он поступил и с Анной-Луизой, ведь и она была барышней, а, значит, могла знатно повеселить графа.— Анна-Луиза, как вы полагаете: Бриссар с точки зрения приверженности к модерну уступает ли в художественной ценности Пейераку? Любая благовоспитанная дама на месте девицы Ирондель начала бы пространно рассуждать о живописи двух мастеров, зная или не зная о них, неважно, но Анна-Луиза, явив на щёчках красочный свежий румянец, тихо призналась:— Я не имела удовольствия видеть их работ, месье ЛеВан.— Да что вы говорите! — воскликнул тогда Афанасий, восхищённый её честным ответом, — представьте себе, я тоже. Потому, как этих художников не существует. — А зачем же вы говорите о том, чего нет? — девица подняла на графа полные укора глаза, и устыдиться пришлось ему. — Люди часто говорят о том, чего нет, — он постарался сконцентрироваться на снующих в небе ласточках. — О мечтах. О том, чего хотели бы, но не имеют. Чего хотели бы вы, Анна-Луиза?Ему было очень интересно узнать её побуждения.— Я? — она мягко улыбнулась, поглаживая Куколкину холку, — быть счастливой, и, мне думается, таково желание любого.— А что же, в вашем представлении, счастье?— Быть с тем, кого любишь, — отвечала девушка. — Родить ему сына, — тут Афанасий поперхнулся дымом трубки, — а ещё, — она вскинула голову к облакам, — я бы хотела уметь летать, как эти птицы! Ведь это прекрасно, правда? Они кажутся с земли столь свободными.— У них свои хлопоты, — ласково возразил граф, — голодные птенчики и сокола, желающие их схватить. Полёт не даёт свободы, увы.— Вы так говорите, будто умеете летать, месье ЛеВан, — рассмеялась Анна-Луиза и посмотрела на графа испытующе, словно ожидая, что тот признается ей.— Нет, я же человек, — смутился Афанасий. — Папа? рассказывал нам в детстве, — Анна-Луиза поправила капор, — что когда-то во Фретции водились великие колдуны, для коих полёт был из вещей обыденных. Они могли очень легко оказаться в небе и пребывать там хоть целый день. Вы верите? Он на самом деле так рассказывал. А потом тех чародеев обвинила церковь и отправила на костры. Не правда ли, досадно? Мы с вами могли бы уметь летать, если бы люди проявили великодушие к чудесам. Вознеслись бы в небо, к ласточкам, и земля казалась бы такой маленькой. Как горошинка или горчичное зёрнышко.— Это... Было бы замечательно, Анна-Луиза, — Берзарин совершенно растерялся, понимая, что её откровенность требует подобной и от него. Он решил сменить тему беседы и, к досаде своей, сказал невпопад:— А вы... Кого вы больше любите, Анна-Луиза, монархистов или республиканцев?Революционные настроения во Фретции царили уже который год, и не были новостью ни для стара, ни для млада. Особенным недовольством простого люда стало то, что король недавним манифестом решил возместить бывшим аристократам материальные потери за счет повышения налогов для третьего сословия. Споры о справедливости власти становились всё более ожесточенными, в Люжане всё чаще случались стычки простолюдинов с представителями властей и знати, сам Патрис Ирондель в разговорах с сестрой и графом то и дело позволял весьма резкие высказывания в адрес монарха. Как понял Берзарин, наследник Симона всецело поддерживает революционеров-республиканцев, тогда как его отец — закоренелый монархист. Анна-Луиза на политический вопрос вымученно вздохнула, показывая свою осведомлённость, и сказала:— Я мармалад очень люблю. Мы его варим из груш и вишен. В этом году было много цветов, есть надежда, что и ягод окажется в достатке.— А, — заулыбался Афанасий, — мармалад. Что ж! У меня на родине, Анна-Луиза, множество лесов. И там каждое лето крестьянки собирают в лукошки дикие ягоды. О, они нисколько не кислые, исключительно сладкие и душистые! И из них варят мармалад. Потом зимой его очень вкусно есть с чаем из самовара. Бывало, велишь слугам запрячь лошадок в сани, прокатишься с ветерком по заметённым пургой полям, а после садишься в охотничьей сторожке с другом-егерем, да попиваешь чай с ягодным вареньем, и сердце поёт...Анна-Луиза слушала графа, и её глаза от слова к слову становились всё круглее и круглее. Наконец, полностью запутавшись, она осторожно перебила его излияния:— Простите, месье, я не очень хорошо знаю географию, однако где же во Фретции есть настолько удивительные места?— А... Э-э-э, — остановил поток красноречия Афанасий, вернувшись с небес на землю и вспомнив, что он Тимоте ЛеВан, — в Па-де-Кюре. На севере, у самого пролива! Там бывает... Довольно холодно, знаете ли!— Да что вы говорите, — одарила его улыбкой Анна-Луиза, — С вами так интересно! А мармалад из ягод я бы охотно попробовала. С чаем из... Как вы говорили? Самовара!— О, я обязательно пришлю вам зимой горшочек-другой, — пообещал Афанасий и его растревоженное чувственной беседой сердце чуть не заставило слезу увлажнить глаза.?Слёзы крокодила, — шепнула совесть, — будешь ли ты плакать у её могильного камня, изверг???Ничего-ничего, — стукнулся в сознание окрылённый мечтатель, — пока деньги за девицу не внесены. Она вне опасности, и вы можете наслаждаться беседами. Сила ведь дал понять — ограничение по времени весьма размыто. Побудь с ней сколько получится, вам отрадно друг с другом?.— Милая моя, бедная, светлая девочка, — совсем тихо, в сторону, шепнул Афанасий на родном языке, но Ирондель тронула его за плечо, чуть не заставив свалиться с Нини.— Что вы шепчете, месье, я не поняла? И отчего так омрачились?— Взрослые мысли взрослого человека, — проморгался граф, — всего лишь.?Лицемер! Убийца!?— Вы не поделитесь со мною? — этот открытый, полный участия взгляд, эта маленькая ручка на локтевом сгибе! — Месье ЛеВан? Тимоте? Быть может, я смогу вас утешить??Скажи ей! Стань ей противен! Убей в ней вольную птичку, услышь, как хрустят на твоих беспощадных зубах тонкие косточки!?— Простите меня, — дрожащим голосом забормотал Афанасий, прикрывая платком подступившие слёзы. — Простите. Мне лучше оставить вас.— Вам дурно от жары? — встревожилась девушка. — Не стыдитесь, у нас на юге это не редкость, тем более, если вы привыкли к холоду. Разрешите, я потрогаю лоб?— Нет, — мягко убрал её руку от своего лица Афанасий, и она увидела, что он плачет. — Что-то случилось? Тимоте, я сказала что-то обидное??Ещё не случилось, но уж случится непременно, птичка!?— Прошу, милая Анна-Луиза, давайте закончим прогулку, — взмолился граф, чувствуя, что сейчас разрыдается, — не мучайте меня, я... Я не готов вам открыться.— Поедемте к дому, — она понимающе погладила его по рукаву, — если вам неуютно. Но, пожалуйста, знайте, вы всегда можете мне открыться — в том, чтобы излить свои горести нет ничего постыдного. Поверьте, Тимоте, я вас не высмею. Я слишком к вам расположена. — Благодарю вас, милая и добрая девушка, — Афанасий не мог больше выдержать её душевности, и припустил вскачь до поместья. Он, едва распрощавшись с Анной-Луизой, передал лошадь в руки конюха, и поспешил исчезнуть. Забыл даже про ожидавшую его карету — чуть ли не бегом добрался до акациевой рощи и обернулся ветром.?Мы с вами могли бы уметь летать, если бы люди проявили великодушие к чудесам!?— Милая моя, — ронял слёзы в полёте Афанасий, нагоняя версту за верстой сельской пасторали, — если бы я был великодушен, мы никогда бы с тобой не познакомились и не сошлись! К чёрту в пекло! Отменить эту сделку! Сбежать! Найти дворовую девку, спасти Анну-Луизу! А девку ли не жалко? Господи Стрибоже, отчего всё так? Отчего колдуну нельзя иметь родную мать? Что за чудовищная несправедливость! Милая Анна-Луиза, разве знаешь ты, что с даром небес обретается проклятье гнусного убийцы! Нет, нет. Кончено. Не бывать сделке, не продолжиться роду. Не смогу. Не выдержу.Афанасий долетел до города, нашёл укромное место и обратился человеком. Осушил слёзы и заглянул в кофейный дом, чтобы отсидеться там до полного успокоения и не показываться Дёмушке в раздрае. На душе, хоть глаза и высохли, было по-прежнему скверно, черно, будто там измазали сажей. Кое-как сохраняя чинный и достойный вид, Берзарин приплёлся на постоялый двор. Дёмушка встретил его весточкой из Балясны. Пригляделся, сощурился, да и выдал:— Затягиваешь ты с нашим дельцем, друг мой. Вий сердится. — С чего ему сердиться, — равнодушно буркнул Афанасий.— Поди, ревнует, — Демьян плеснул графу вина в бокал, — то ли соскучился. Вон, гляди, что прислал тебе!— А ты и рад читать чужое, — Афанасий повертел в пальцах бумагу со сломанной печатью.— А у тебя от меня тайны? — окрысился Тиронов. — С коих пор? Пей. — Он толкнул руку с бокалом ко рту Афанасия. — Что-то ты не в себе. Пей, да читай.?Душенька моя, свет Афанасий Фёдорович!Не дождался от тебя вестей, пришлось писать самому. Негоже так обращаться с преданным тебе Вием, Фоша, ну да будет. Не о том хочу вызнать. Как твои дела? Отчего Ирондель пишет, будто ты обещался перевести ему кругленькое на счёт, а средств до сих пор нет? Не решил ли ты пойти на попятную, соколик мой, Фошенька? Коли так — смею тебя уведомить, я сего допустить не собираюсь. Мы люди серьёзные, благородные, слово колдуна — закон. Должен ты понимать. А чтобы придать тебе решимости и устранить сомнения сердца твоего, хочу уведомить, Фоша, что по твою душу выслан один мой знакомец. Не спрашивай, кто, да не пытайся его высмотреть. Он тише воды, ниже травы, неподкупнее смерти лютой. Так-то. Дурить Вия — идея негодная, душенька, а медлить с нашим делом, да мять нижние уста — не стрибогу под стать, а скомороху жеманному. Не робей. Моё письмо тебе в подспорье будет. Жду под крылышко назад, с победою, с деткой и правом на главенство родов балясненских. Дерзай, Фоша, иного пути нет.Вечно преданная тебе собака, Вий Балясны,Сила Добрынич Яхонтов?.Берзарин прочёл письмо, опрокинул в себя бокал вина и сунул Демьяну:— Плесни ещё.Сегодня трезвым он остаться не желал.