1 часть (1/1)

— Плесни-ка мне ещё.Дешёвое пойло огнём обжигает глотку. Томас опрокидывает в себя новую стопку, тут же списывая на неё выступившие слёзы. Наплевать.Трактирщик буравит его презрительным взглядом, но просьбу выполняет. Томас знает, что сидит тут уже слишком долго и хозяину давно пора закрываться. Наплевать.Перед глазами мир пляшет почти так же, как в месяцы, которые Томас проклял тысячи раз и себе приказал забыть. Бесполезно.На-пле-вать.Томасу Никерсону двадцать пять, он перебивается с корабля на корабль, не задерживаясь ни в одной команде дольше нескольких рейсов, и даже не думает строить карьеру моряка дальше, никогда не поднимаясь выше рядового матроса, хотя мог бы.У Томаса сердце с душой разбитые вдребезги без надежды на починку.Томас пьёт как не в себя и наотрез отказывается от предложений работ на китобойных судах.Томас отправляет куда подальше самыми грязными словами любого, кто по глупости начинает интересоваться у него ?Эссексом?, а ночью просыпается в пьяном бреду от призрака белой тени в синей-синей, как глаза другого призрака, воде.Томас сегодня видел один такой призрак в порту.///Томас понимает, кто там задолго до приближения — по голосу, разносящемуся едва ли не на всю округу. Слышит его сквозь гвалт чужих криков и обычный портовый шум. Этот голос всё остальное перекрывает напрочь, припаивая ноги к земле.Только через миг /а кажется — тысячелетие/ Никерсон видит его. Издали.Оуэн Чейз собственной персоной. Уверенно командует экипажем и сам без дела не стоит: помогает то одним, то другим с разгрузкой, везде поспевая.Так привычно.В редкие минуты слабины Томас представлял, как вновь увидит его. С возрастом Чейз возмужает ещё сильнее /хотя куда уж дальше/ и на посуровевшем лице годы оставят свои следы. Оуэн, конечно, дослужится до капитана и будет безукоризненно исполнять долг. Но одно точно останется неизменным. Расстояние не позволяет Никерсону подтвердить свои размышления, но матрос готов поставить остатки жалования за последний рейс, что синева /воистину невероятная/ глаз бывшего старпома ?Эссекса? душу наизнанку выворачивает всё ещё.Как будто и не было этих десяти лет.Мимо снуют туда-сюда люди, такие же моряки, как он, толкаются и загораживают обзор, тут же исчезая из поля зрения, а он к месту прирос и смотритсмотритсмотрит. Стоял бы так годами.В памяти всплывают обрывки, которые хочется похоронить на самом глубоком дне, дальше воспоминаний о трёхмесячном аду в открытом море.Кислорода до удушья не хватает.Он заставляет себя развернуться и уйти прочь. Как в тумане./// От выпитого мутит по-страшному, в хаосе мыслей проскакивает первое плавание, а за ним и личный метод ?лечения? морской болезни, применяемый Оуэном-дьявол-бы-его-побрал-вместе-с-его-методами-Чейзом.Хозяин понимает, что денег у еле стоящего на ногах моряка уже не осталось и наконец выдворяет его из трактира. Томасу идти уже не по силам /по сути и незачем/ и алкоголь скоро явно попросится наружу, а старательно заглушаемое им прошлое по-прежнему маячит перед глазами, сколько ни пей.Не пройдя и пары десятков шагов, Никерсон оседает у ближайшей стены и тонет как будто. Где-то краешком здравого смысла констатирует: дно успешно достигнуто, ниже падать просто некуда. Опухшие веки смыкаются сами, открывая сознание непрошенным мыслям.Да и чёрт с ними.///Закрутить шашни со старшим помощником изначально было плохой идеей.Ужасной.Том не дурак, понимает это; Чейз гораздо старше, Чейз женат и скоро станет отцом. В конце концов, Чейз — мужчина. Но его самого это, похоже, не сильно беспокоит, когда они в очередной /такой редкий и до стыда желанный/ раз остаются наедине, что при нечастых высадках на сушу вообще роскошь.Том ообещает себе покончить с этой связью каждое утро, когда просыпается, но с новым сорванным поцелуем-касанием-взглядом утренняя решимость снегом на солнце тает, а запретное и правда всего на свете соблазнительнее.К вечеру от намерения разорвать круг не остаётся и следа.Остаются лишь отметины на коже под рубахой, и каждая багрянцем доказывает миру: ?моё?.Закрутить шашни с Оуэном Чейзом действительно было плохой идеей, да.Но ещё худшей было влюбиться в него.///Выжженые где-то под коркой черепа месяцы всё всплывают и всплывают с того дна, куда Томас их упрятал, с ума сводя. Или он сам камнем к ним в объятия рухнул, разница, в принципе, не столь велика.Словно секундная встреча с прошлым спустила с тормозов огромный паровоз, несущийся с горы на бешеной скорости, а он привязан к рельсам внизу; не убежать и не сдвинуться — молча конца ждать.Под веками пятном расплывается лицо первого погибшего члена экипажа и белый кит вновь и вновь в щепки разносит ?Эссекс?, а следом — первая ночь, проведённая в каюте старпома. За едкой пошлостью, отпущенной кем-то из команды, в голове оживает каменистая полоска суши, за новым н е п р а в и л ь н ы м поцелуем — смертьсмертьсмерть бесконечным водоворотом мёртвых лиц и до сей поры так и не сдохнувших чувств, что Томас перестаёт понимать, зачем вообще так отчаянно цеплялся за жизнь тогда.Он ведь не живёт уже. Существует по привычке, временами забывается в объятиях портовых девиц и пропивает львиную долю заработка.Так зачем?Мир вокруг дрожит от основания, будто при землетрясении, пока до него не доходит, что трясёт его самого. Томас к лицу мокрому ладони прижимает с силой, до цветных пятен в глазах, лишь бы прогнать то, что теперь долго не даст покоя.— Зачемзачемзачем? — глухо, как из колодца, в ночную пустоту, в никуда.Ответом служит мерный звук шагов неподалёку.А потом кто-то осторожно садится рядом, прямо на камни мостовой.Томас внезапного соседа послать хочет ко всем чертям морским, но язык шевелиться отказывается. В бессилии чуть отнимает от лица пальцы.— И в честь чего мы так нарезались?Голова взметнулась в сторону голоса быстрее, чем он успел сообразить.///Оуэн находит его довольно быстро. Закрывающийся трактирщик оказался прав: далеко Никерсон в таком состоянии не ушёл бы.В свете фонаря его свернувшаяся в клубок фигура у стены выглядит так хрупко, что у Чейза щемит где-то за грудиной. Тот самый мальчишка, с которым он распрощался /бросил/ в местном порту и отправился жить дальше.Вина с тоской вперемешку комом встаёт посреди глотки, когда мужчина тихо опускается рядом.— Ты?.. — только и выдыхает Том в пьяном неверии, и в его лице Оуэну книгой открытой все прошедшие десять лет видны. Чейзу это лицо в ладони взять хочется, пальцами стереть синяки, разгладить годы, как будто и не было их... только он не знает, имеет ли теперь право касаться человека, которого когда-то своим считал.А Том, похоже, принимает его за мираж, похмельную галлюцинацию отравленного мозга.— Знаешь, а я време... временами тебя вспоминаю, — заплетающимся языком делится Никерсон, дышит перегаром тяжело, явно вкладывая последние силы, чтобы не отключиться. — Всё думаю, каким ты стал. А ты молодец, ожидания всегда оправдывал...Капитан уверен, что в трезвом состоянии парнишка /с постаревшими такими глазами/ оставил бы это при себе. Он ведь даже наедине к нему на ?вы? обращался. Тем дороже Оуэну каждое слово.Тома трясёт мелко то ли от холода, то ли от бьющего в голову градуса, и мужчина только подумывает о том, что неплохо бы его доставить домой, отсыпаться, как вдруг он выдаёт, почти не запнувшись:— И какой т-только чёрт тебя принёс именно сегодня, — в словах полугнев-полуалкоголь сквозит. — Не мог, ч-что ли, подождать, пока я в рей... в рейс не уйду.— Прости, — всё, что он и может сказать. Объяснять сейчас, что он зашёл в родной порт только в надежде поймать его хотя бы в этот раз нет ни сил, ни смысла.— Я ведь и правда тебя любил, чтоб тебе провалиться, — словно говоря с самим собой, выплёвывает Никерсон и смотрит в темноту. — Столько лет, экая нелепость...Ну конечно, он не хочет видеть Чейза, с чего ему вообще хотеть видеть живое напоминание о том, что все нормальные люди стремились бы забыть, как ночной кошмар. С чего ему вообще хотеть видеть того, кто так легко перечеркнул то, что было до.Том дышит часто-часто и вот-вот разразится ругательствами, криком вспарывая тишину ночи, и рядом ощутими тянет спиртным, только Оуэну откровенно наплевать на такие мелочи.— Мне уйти? — внутри напрягается всё в ожидании утвердительного ответа.— Что? — Никерсон смотрит на него ошалело, чуть трезвея даже, и неистово начинает мотать головой. — Нет, нет, нет!На секунду он вновь становится тем мальчишкой, что когда-то заставил Чейза поддаться этому безумию и забыть всё на свете. Неожиданно крепко вцепляясь Чейзу в плечо, Том тянет его к себе и шепчет, как заведённый:— ...пожалуйста, останься, не уходи, нет, нет, прошу, всего пара минут, а потом как пожелаешь.Ээто поражает больше, чем если бы в ответ он получил оплеуху. Таким мольбам отказать невозможно просто.Чейз готов дать ему эту пару минут /дал бы всё время мира, если б мог/.Инстинктивно прижимает к себе чуть подрагивающее тело, и голова Тома сразу находит место на его плече. Механически-привычно Оуэн прячет лицо в любимом беспорядке кудрей.Впервые за десяток лет чувствуя покой.Мужчина согласен сидеть так до рассвета и до второго пришествия, но Тому нужен отдых однозначно. Разрывает объятие и встаёт, а тот за руку протестующе тянет назад, в свою пьяную ночную небылицу, так, кажется, и не допуская мысли, что Чейз и правда здесь.— Где ты живёшь?— Недалеко, на углу в конце улицы дом, снимаю там комнату, — Никерсон языком ворочает на удивление бодрее, к счастью, потому что капитан понятия не имеет, куда идти. Определившись с адресом, аккуратно поднимает парня с холодных камней и вновь к себе прижимает, беря его вес на себя.Веса до тревожного мало, Чейз на плече одной рукой бы удержал — ему так таскать надравшихся друзей не впервой — но сегодня такой способ транспортировки не годится явно.///Том не высказывает недовольства, пока они добираются до каморки, которую он зовёт комнатой.Том не имеет ничего против, когда Оуэн устраивает его на постели и после садится рядом, вытянув ноги, хотя кровать для двоих безбожно мала.Но когда чернила ночи постепенно растворяются до предрассветной сажи, Чейз вспоминает, что хорошо бы ещё свой капитанский долг выполнить вовремя. До отплытия всего несколько часов, а он не сомкнул глаз и не то чтобы это жалоба, но стоит ему зашевелиться, как, казалось, заснувший Том вздрагивает, умоляя никуда не исчезать.Оуэн тянет до последнего, пока серая дымка в оконце не теплеет.— Мне нужно идти, — шёпотом разбивает тишину, — на рассвете мы отчаливаем.Никерсон весь — напряжённая струна, в любой момент порвётся. Глаза прикрыл в полумраке и жмётся к теплу так просто, словно запомнить кожей хочет.— Что ж... Когда-нибудь я всё же проснусь. Уж лучше сейчас.А Чейза как молнией прошибает. Парень — всё ещё невозможно наивный, подумать только! — себе в голову вбил уверенность в том, что ему это видится из-за выпивки.— Какой же ты болван, Том, — выдыхает мужчина и наклоняется к его лицу. Осторожно касается губами виска, проводит по скуле, чуть задерживаясь на щеке. Губы горячие, сухие, дешёвым спиртным отдают за версту, но целуя их, Оуэн себя как никогда правильно чувствует.Он отстраняется, а у Тома на лице полнейший шок, словно из крови резко выветрилось всё пойло разом, пальцы в чужую руку вцепились намертво.— Так ты...— Здесь, — кивает Чейз. Дальнейший план выстраивается сам. — Я должен идти, но я вернусь, обещаю. Вернусь за тобой.— А...— Позже поговорим.Не нужно быть оракулом, чтобы понять: Том, даже будучи не в себе, волнуется о его чести. Оуэн не станет рассказывать ему о том, как три года назад стал вдовцом. Не сейчас.Том целует его сам, на этот раз куда более пылко, пьяняще, обнимая за шею, проводит пальцами вдоль шрама у глаза и отпускает с явной неохотой.Пора идти, и Чейза всё ещё не покидает чувство безусловной правильности этой ночи.Он вернётся. По-другому теперь просто не сможет.А потом они что-нибудь придумают.