Только их дело (1/1)

Казуе до сих пор странно видеть его здесь. Костюм с иголочки, такая же идеально отутюженная надменная улыбка пухлых губ и аристократически небрежная грация движений. Развалился на его диване, словно король на троне – Мацумото Джун собственной венценосной персоной. В его квартире. Дожидающийся его. Странности в кубе, но ко всему со временем привыкаешь. Тонкая ответная улыбка скользит в уголках губ хозяина дома – сбросить туфли и пройти на кухню, как своеобразное приглашение войти. Обычно они много не говорят – слишком устали на работе, не до праздной болтовни, да и времени всегда не хватает. Если остаётся пара минут – наскоро ужинают, запивая еду дорогим вином в тонких бокалах, если нет – просто встречаются на мгновение взглядами, и начинается чувственное безумие. Каме немного завидует умению Джуна даже раздеваться красиво – галстук тонкой змейкой струится на ковёр, шёлковая рубашка опадает вниз пышным облачком, руки скользят по его коже с эстетичной небрежностью. На первый взгляд Мацумото кажется равнодушно-холодным и даже бесчувственным, но лишь на первый взгляд. Он целуется горячо и сладко, а от узких ладоней яркими вспышками удовольствия плывёт знакомая истома. Казуе это нужно. Джуну это необходимо. Они не говорят о любви, но эротический танец двух прекрасных в своей раскрепощённости тел – наверное, самое красивое, что можно увидеть. Впрочем, нет – происходящее между ними табу даже для близких людей. Вряд ли кто поймёт. Когда это началось, Каме уже и не помнит. Кажется, после отъезда Джина он однажды впервые поймал на себе заинтересованный задумчивый взгляд язвительного красавца. Тогда ему было не до того – что творилось внутри, знал лишь он сам. Однако светившееся в глазах Мацумото странное понимание запало в душу до поры до времени, чтобы впоследствии вдруг прорасти искоркой неожиданного интереса. Незаметно для окружающих, слишком заметно для них двоих. Они никогда не были близки, но однажды оказались в одной постели. И одиночество покорно подвинулось под напором горячих губ и уверенных рук. Нет, он не влюбился, но в присутствии Джуна переставал замерзать. От чего пытался сбежать в его обществе сам Мацумото, он не спрашивал, ибо доверие хрупкая штука, а назойливые вопросы ведут за собой раздражение. За них говорили тела. За них говорила страсть. За них говорило молчаливое понимание после, когда гость не спешил уходить, а хозяин дома отстраняться. Казуя не чувствовал себя использованным – в этой игре они на равных. Не соперники, но союзники в тайной борьбе с самими собой. Когда Каме начинал тосковать, он ехал к Мацумото. Когда Джун тяготился бесконечной вереницей работы и людей, он ускользал в квартиру Каменаши. Всё просто. Всё сложно. Круговорот невысказанных желаний в природе, но о его вечности не желал рассуждать ни один из них. Тихий шум воды за едва прикрытой дверью душа – аккомпанемент расслабленному безвременью. При желании Каме мог бы беспрепятственно проникнуть в подёрнутое паром пространство и стать рядом, сцеловывая капельки воды с широких плеч. Мог бы, но не станет. Как не станет Джун обнимать его со спины на кухне, жарко дыша в ухо какой-нибудь придуманной на ходу пошлой шуточкой. Не те люди. Не те обстоятельства. Они – наркотик друг для друга, лишь приглушающий одиночество, но не лечащий до конца. Минет ночь, и шумными коридорами агентства в который раз пройдут соблазнительно улыбающийся грациозный Каменаши Казуя и аристократически надменный Мацумото Джун. Порознь. Лишь на неуловимо краткое мгновение пересекшиеся понимающими взглядами. Их ночи – это только их, чёрт побери, дело.