1 часть (1/1)

– Иногда я тебе завидую.– Мне?Мужчина улыбается. Поправляет шляпу.– У тебя хоть нос не чешется от пуха.Его эмоции читаются легко: он размашисто трет ладонью, плотно смыкает губы, напрягает скулы. Его лицо в саже – черной, как его рука.– Ты говорил, что тебе нравится этот… пух.– Конечно, Джузо.Непривычное имя режет слух.Щелкает зажигалка. Он закуривает.***Выстрелы все еще шумят где-то глубоко. Или это разогнанная кипучая кровь. 13 прислушивается. Быстро достает инъектор из подсумка – вводит две дозы разом, одним ударом пробивая свою кожу.– Ты бы видел себя. Такое упорство.– Они не рассчитаны на мою модель. – Молчит.– Мне кажется, я чувствую усталость. Ее описывают как-то так. – Плечи тяжело опускаются. – Ты отведешь меня к инженеру, когда будем ближе к штабу?Шум постепенно стихает.– Конечно.13 снова прижимается к стене. Непривычно смотреть на его хэнза снизу вверх и без тонн экипировки, которую он носит. Потому что его тело слабое, человеческое, исцарапанное о камни и острую пыль.– Давай я тебе помогу. Вечно свою сбрую таскаешь.Он тянется к голове, ослабляет ремешок. Рецепторы обдает теплом пальцев. Стаскивает кожаный чехол.– Песок забьется, – на самом деле приятно размять челюсть.– Не беспокойся.Он снова отворачивается, возится в сумке.– Ты будешь есть со мной? Или как? – протягивает паек в разогретом пакете.13 смотрит на руку – черную клешню для стрельбы. Направляющую. Указывающую. Крепко сжимающую плечо, когда он дышит слишком глубоко и тащит вперед бульдозером. Перекрикивает диктующую программу.– Знаешь, – он садится рядом, – а ведь раньше я даже не различал выражение твоей морды. А сейчас понимаю, что ты слышал разговор с генералом тогда. Только ответить не мог. Да?Что-то вроде: куда мне тягаться с оверэкстендом, который ничего до войны не помнит.– Мне не о чем беспокоиться, пока позади меня стоит стрелок.Тот усмехается:– Черт, научишься от ответа уходить – даже поговорить будет не с кем.Он поправляет шляпу привычным жестом.***13 смотрит в глаза трупам. Искореженным. Уродливым. От них воняет паленой плотью и металлом в сухом застоявшемся воздухе.Лязгающий позвоночный ангар захлопывается со спавшим с плеч напряжением. Программа чуть ослабляет хватку, отпускает сознание. И экстенд оборачивается на хэнза, поднимаясь с колена.– Неплохая работа, – тот хлопает по плечу. Его штанина пропитана кровью.А говорил, как за стеной, – рывком поднимает под ?Это_просто_царапина_Джузо?. Теперь на его лице что-то вроде непонимания, сменившееся доброй усмешкой.– Что улыбаешься?– Да так. Рад, что ты принял решение сам.***– Когда инженер во мне копался. Словно под ребра залезал. Там была боль. Настоящая.Хэнз хлопает по карманам штанов, не слушает. Быстро выуживает пачку сигарет. Закручивает.– Когда тебя ранят, тоже так больно?– Возможно, – черная рука придерживает сигарету. Пепел падает на пол. – Ты вот себе всю обшивку стер.Он проводит пальцем по запястью – по идентификатору, по сухожилиям, по связкам. Грязно-песочная искусственная кожа не собирается, не проминается, не меняет цвет. Но на ощупь почти не отличить.– Ничего. Скоро война закончится. Ты хорошо выполнишь свою работу.– …Мы хорошо выполним.Он тушит дотлевающую сигарету. В его взгляде плохо читаемое смятение. В его позе. В его: Не волнуйся, Джузо. Как щелчок по клейму. Как напряжение перед боем, пока он не нажмет спусковой крючок.– Я всегда буду стоять за тобой. – Он протягивает руку – свою живую из плоти. – Напарник?13 пожимает уверенно.***– Опять на привале в своей сбруе?Привычно поддевает ремни, снимает чехол.– Я хороший солдат? – 13 хватает его за руки.– Конечно, Джузо.– Ты говорил, что солдат без прошлого – дерьмовый солдат. Не за что бороться.От него ужасно воняет. Кажется той самой прожженной гнилью, которой они оба пропитались насквозь, вперемешку со свежим озоном от дальнобойной гаубицы и оружейной смазки на его руке. До тошноты привычно.– Люди меняют свое мнение.– И что тогда отличает меня от машины? От хорошего орудия?Хэнз привычно хватается за сигарету. Быстро раскуривает. Подкидывает из своего угла плащ-палатку.– Ночью холодно. Накинь хоть.***Он тянет сильно, схватившись рукой как щипцами. Изворачиваясь. Упираясь ногами. Вытягивает перепачканный жижей осколок. Второй. Третий.– Не шевелись.Уродливыми кровоточащими порезами на спине от взрыва. Они скоро затянутся, не останется даже напоминания.Извалянные в песке осколки звенят друг об друга.– Знаешь, – смывает водой из фляги налипшую грязь, – до того как выявили мою совместимость с модулем, я числился в отряде. Раненные люди чаще кричат.– Я могу подавить боль.– Дело не в этом, Джузо. Даже под обезболивающими они кричат. Им страшно. Ты когда-нибудь испытывал страх?13 приподнимает руки. Следит за закрывающим раны эластичным бинтом. Он – не самая рациональная трата аптечки. Но каждый раз, когда его хэнз оказывается за спиной, становится плевать на все его странности.– Нет. Но я его постоянно вижу. И не только у тех, в кого стреляю.Тот усмехается, похлопывает по своей клешне:– Твою-то внимательность, да в нужное русло. Вот война закончится… – захлебывается одернутый.13 убирает руку, снова становясь неподвижной глыбой.– Раз ты постоянно спрашиваешь мое мнение. Я не хочу окончания войны. Тебе заменят протез, будешь с гражданским. Ты уйдешь от меня. А я останусь в этом теле. И я не думаю, что в штабе, кто вечно прячется за дверью, выпустят меня гулять среди гражданских.Он смотрит на напарника – тот как всегда ищет сигареты по карманам. Достает пустую пачку и разочарованно цокает:– Черт. Закончились.***Шуршит пряжка. Спадает чехол.Так уверенно его касаются только два человека: хэнз и инженер. И дружелюбно улыбаются. И порой по их лицу кажется, что они видят напарника, пациента – человека. Искренне.В нашпигованной шкуре стратегической оружейной единицы.– И не надоело тебе, – привычно выдыхает 13.– А я вижу, что тебе нравится. По морде твоей, – усмехается напарник. За стенами руин шумит ветер. И тянет холодом.– Прости, приятель. Привалюсь к тебе, чтобы не окоченеть. – В бок пихают. Слышится неясное бормотание: – Как хорошо, что ты не холоднокровная железка как о тебе говорят, Джузо.Это была самая спокойная ночь.***– Я хорошо выполнил свою работу?13 смотрит на руку не_своего хэнза. На аккуратный протез, что почти не отличить от настоящей. В его улыбке какая-то едкая горечь.– Конечно, Джузо. – Щелкает зажигалка. Закуривает. – У меня последняя просьба к тебе, напарник. Прояви покорность. Давай.Он привычным движением ставит его на колено – так, когда они вместе стреляли. Но система молчит. Нет ни команды, ни ключа. Только тяжелый корсет, нестерпимо давящий на шею.Переговоры солдат позади становятся белым шумом. И чувствительность сенсоров – сужается до минимальной точки.– Ты сам дойдешь до грузовика, – гулом. – Я скажу не тащить тебя.13 чувствует, как его прихватывают за руку. Уверенно. Жестко. Слышит скрежет замков и хлопнувшую дверь.– Ты дезертир. Ты знаешь, что тебя ждет.– Конечно, Джузо, – машина трогается. – Но я все-таки твой стрелок. И несу ответственность за то, что мы заварили. Да…Слишком тихо.– Черт. Нос чешется.13 приподнимает голову, смотрит на напарника в запыленном зеркале.– Пух.– Да, но нравится мне он, что с того, – тот широко трет лицо, зажимая в зубах сигарету. Выдыхает дым. – Теперь до конца жизни буду вспоминать твоё ?раз причиняет дискомфорт – значит, не может нравиться?.Он смеется. Поправляет шляпу.Программа ворочается где-то в подкорке, забитая достаточно глубоко фиксаторами. Отдавая место не менее дерьмовому нутру. С легко читаемой формой.– Мне страшно.– Мне тоже, Джузо. Но не забывай, я всегда позади тебя, напарник.13 привык к своему имени.