1 часть (1/1)

– Я привыкал к этой руке месяц. Первое время двигать не мог. Мне инженеры объясняли как что проще делать.А 13 к своему телу привыкает с первой секунды. Будто всю жизнь таким был. Со всеми подшитыми навыками.– Джузо, ты же о себе всё знаешь?Его память – высвеченная краска и черный маркер поверх.– Да.Но он знает о себе такое, что даже в кошмарах не снится.Хэнз шикает от содранного пластыря. Им база не светит ближайшие пару дней, а рана кровит и кровит. Хорошо, что он спину свою не видит. Хорошо, что в аптечке есть антибиотики.13 осторожно кладет руку на плечо, придерживает в нужном положении. Снова подцепляет пальцами пластырь и дергает немного сильней. Трижды вымоченная повязка не поддается, хотя должна. Он это знает. Нет, он это помнит. Зачем ему – оружейной единице – эта информация?Его руками только убивать, а не с ранами возиться.– …Кроме своего прошлого, – сам для себя заключает хэнз, достает из пачки сигарету. Закуривает.Так лучше, так он спокойнее. Потому что экстенду совсем неуютно сидеть позади стрелка.Снова дергает. Снова шикает.Помнит, как делал это другими руками в другом теле. И получалось в разы быстрее, складнее. Была не та сила, не то давление. И кожа не казалась тонкой в сравнении с его обшивкой. Ему кто-то объяснял и поправлял неверные движения, но кто конкретно – не помнит. Скрыто. Засвечено.13 убирает окровавленную повязку, собирает сукровицу салфеткой. Пытается осторожно обработать воспаленные края – зажимает коленями, сильнее давит на плечо, лишь бы не ерзал. Пусть терпит.Закрепляет новую.– Спасибо, дружище. – Он проводит по свежему бинту, похлопывает по ноге. Усмехается: – Можешь отпустить, куда я денусь.Беспокойно смотря на повязку, 13 ослабляет хватку. Хмыкает сам про себя, положив руку на голову напарника, и размашисто ворошит волосы. Не боится навредить. Нет, он точно так не навредит, ведь это просто жест дурачества.– Эй, Джузо! – хэнз выныривает из-под руки. – Не волнуйся за меня. – И возражает быстрее, чем 13 начинает говорить: – Ты всегда так делаешь, когда печешься обо мне.Он привстает и натягивает форму. Кривится от боли, заправляя одежду. Привычным движением накидывает шляпу.– А кто тебя перевязке научил? – спрашивает. Его сигарета тлеет в опущенной руке. – Меня командир учил, обещал, что пригодится и не раз.– Просто помню.Как многое чужое и ненужное.Он помнит сколько нужно варить кофе. Какой марки лучше покупать бритвенный станок. Что ключ нужно повернуть два раза против часовой стрелки и немного потянуть дверь на себя. Но что это за дверь – не помнит.Он знает свой ресурс и все свои расширения. И как вести бой этим телом. Каждую форму, спрятанную в позвоночном ангаре, когда её лучше применить. И что логически получается он больше внутри, чем снаружи.Это тяжело понять.Но еще тяжелее понять скрытое под черным маркером. С бесполезными навыками.Монотонно шумит включенная рация. Хэнз чем-то шуршит, сосредоточенно возясь возле окна. И подходит, присаживаясь ближе к 13. В руку ложится маленький серебристый предмет. Почти невесомый. Два треугольных крыла и хвост с головой торчит.– Это журавлик. Из фольги. – Тот сминает пустую пачку. – Давно ничего сложнее чистки револьвера не делал. Но, если очень постараться... Представляешь, наверно лет двадцать не собирал, а руки ещё помнят.13 осторожно берет его за хвост и ставит напротив – на полуразбитую колонну. На вечернем солнце он поблескивает и отливает золотым. От ветра шатается, но не заваливается на бок, крепко стоит на четырех лапах.Хэнз тоже на него смотрит из-под шляпы, упершись ногами в бетон.– Я с Виктором говорил, – вдруг начинает он, – он не знает, почему у ВОЕ проблемы с координацией. Но еще сказал, что можно попробовать исправить.Виктору только дай покопаться. Подключить к программе диагностики или прошерстить код вручную. Отличить искусственно подшитые навыки от опыта проще простого. Стерильное ?знает? с идеальным исполнением. От рудиментарного ?помнит? с ощущением чуждости собственных рук.Инженер увидит – всё работает правильно. До мелочей. Так задумано.– Зачем исправлять?Он помнит – как общаться с людьми. Правильную мимику. Правильные жесты.Его вечно преследуют две крайности – направить дуло на человека или пялиться куда-то в стену. Ведь, чтобы видеть собеседника, ему не обязательно на него ?смотреть?. Но так не принято. Так странно.Он знает – как контактировать с оператором. Что его ?хочу? по умолчанию становится и ?хочу? экстенда. А раз он так хочет разобраться – пусть разбирается, 13 мешать не будет.Всё равно хуже точно не сделает.– А тебе не интересно, кем ты раньше был? Как ты раньше всё делал.И почему решил стать этим?– Нет.Порой 13 кажется, что лишился памяти добровольно. Не зря имена скрыты, а лица – засвечены. И он может сравнить себя только с хэнзом: как тот ощущает боль, прислоняется к стене здоровым боком. Как он говорит о своем прошлом. Как он надеется на своё будущее. И на будущее 13 – тоже.Для оружейной единицы будущее – призрачно. Боль – условна. Ради цели он готов терять конечности и драть мышцы об ?ежей?. Потом висеть на обслуживании часами, пока Виктор не выдохнется.Хэнз смотрит на наручные часы:– Пятнадцать минут с заявленного конца сеанса связи.Значит, на эту ночь им дают отдых.Рация все еще шумит в противоположном углу. 13 поднимается со своего места, привычно отряхивает штаны и переключает до состояния ?выкл?. Погружает всё в тягучий омут предзакатной тишины.Снова смотрит на полуразбитую колонну. На серебристого журавлика. Вот как собирать журавликов – он не знает и не помнит. Не доводилось, значит. Навыка нет. Алгоритма нет. И маркера нет черного поверх ненужных строк.– Понравился? – замечает хэнз. – Сделаешь такого же пока светло? Правда, большого листа нет. – Он показывает такую же фольгу. – Хотя, с твоей миллиметровой точностью в стрельбе, не думаю, что это станет проблемой.– Я не умею.– А давай научу.Он с нехарактерной для раненного прыткостью оказывается рядом с окном. Там есть немного прямой поверхности и светлее всего. Протягивает листок.– Делай, как говорю. Это просто. Складывай сначала от угла к углу…13 кивает. И повторяет за его словами. И получается – этими-то руками, которыми только убивать – аккуратнее, чем у напарника. Он дотошно сверяет каждый угол и разглаживает линии до полного смыкания.Из плоской фигуры – в объемную. От простого к сложному.Бесполезный навык.Но впервые 13 ощущает себя складным, легким, умелым где-то вне поля боя. Вне действия подшитых знаний и корректировки программы. На территории старого опыта, только данного не безымянным человеком. И не для прошлого тела.Кладет журавлика в руку хэнза.– Однако, – разглядывает фигурку тот, раскуривая сигарету. Она начинает гореть ярче в сумраке. – Тебе больше нет оправдания быть слоном в посудной лавке. Артиллеристская точность.Ставит рядом со своим.Два гордых журавлика.– А я и не слон, – задирает морду 13.– Да, ты – оверэкстенд, – добро улыбается напарник и трет ладонью по стволу.Пушка я, – хочет добавить тот, но просто пригибается и утыкается холодным дулом в грудь, подается на грубые поглаживания руки. Хэнз делает это редко и дозированно. И почему-то приятно. И не хочется думать о своих ?знает? и ?помнит?, о пробелах в памяти.– Опять инструмент изображаешь, Джузо, – слышит над головой вместе с выдохом. Начинает первый и злится.– Нравится мне.Ничего с этим не поделать.– Ладно. – Он последний раз проходится по челюсти и устраивается в своем углу. – Раз штаб дал добро на спать. Я буду спать.13 тоже садится, прислушиваясь к шуму.Журавлики на колонне – два очерченных силуэта на фоне мглы и тишины. Без стрельбы и рева двигателей за окном. Только ветер, песок, сухая трава.– Кх, как же больно, – ворчит хэнз, потирая бок. – Раньше ненавидел раскладушки на базе, теперь мечтаю о них. Кто ж знал, что всё познается в сравнении, – его голос отливает теплотой. Впрочем, как и всегда. – Спокойной ночи, Джузо.13 молча кивает.Ему и правда остается только сравнивать.Завтра он опять будет с грациозной легкостью лишать кого-то жизни. А потом долго и безрезультатно пытаться отодрать пластырь.