1 часть (1/1)

Кэрри привыкает к Манхеттену, как к будильнику в 5:30 и зарплате, позволяющей совершенно ненужные, но такие прекрасные очередные босоножки на танкетке.В Коннектикуте остается начинающий седеть отец и чуть образумившаяся сестра — к ним Кэрри приезжает через выходные, просиживая ночи перед окном с мамиными гортензиями и заедающей печатной машинкой — статью в пятницу никто не отменял. Мэгги тоже здесь, работает официанткой в кафе и устало улыбается ей, как последнему посетителю — у неё теперь муж военный, и ревновать к ней Кидда кажется несусветно глупым делом.Себастьяна нет, и Кэрри даже легче. С периода старшей школы от него остается лишь разбитое сердце (жаль, его нельзя залить разноцветными лаками, как мамину сумочку) и кожаная куртка, отдающая травкой и терпким одеколоном — Брэдшоу все еще не жаль, правильные поступки и все такое.Просто ей немного, самую капельку интересно, как он там без неё.Просто она отлично, чтобы вы знали.___Она не ищет с ним встречи, совсем нет. Третью встречу выпускников она проводит в клубе на Манхеттене, пачкая бокалы и скулы случайных парней неоново-розовой помадой. Кидд не дурачок, находит себе занятие поинтереснее и билет куда-то на Ибицу — Донна все еще отъявленная сплетница, а Манхеттен научил Кэрри не брезговать любой, даже затертой чужими ртами информацией.На пятую годовщину Брэдшоу напивается с Беннетом, который ноет об уже бывшем Уолте и с какого-то черта о непрокрашенных корнях Мэгги, но Брэдшоу лишь качает головой в такт и просит у Маус номер телефона Кидда.Знаете, они ведь все еще друзья.Знаете, её совсем не трогает, что он сейчас в Нью-Йорке.___Кэрри почти рвет бумажку с кривой лесенкой цифр, пока не забивает новый контакт в телефоне. Никаких разбитых сердец напротив, унизительных прозвищ или лаконичного и все объясняющего "экс" — взрослые люди, в конце концов.Она хочет позвонить в вечер пятницы, но Саманта тащит её на модную выставку, где доморощенная художница демонстрирует желающим свою вагину, а Космополитен наливают бесплатно — Кэрри, по большому счёту, терять нечего.Там она знакомится с Мирандой и Шарлоттой и почему-то сразу понимает, что их дуэту с Самантой только их и не хватало. Странно верить в ментальную связь душ на прогнившем Манхеттене, но во что-то же верить надо — кому-то религия, кому-то любовь до первого "не знаю, как так вышло", а Брэдшоу дружба почти как из её собственных дневников пятилетней давности.Шарлотта напоминает ей шестнадцатилетнюю себя — жажда настоящей любви (и вера в то, что она вообще существует) плюс щепотка наивности и моральных принципов в карамельной глазури. Миранда прямая, резкая, будто зачатая в одной из железных коробок-офисов, но Брэдшоу нравится — ей бы хотелось для себя чуть больше деловитой серьезности в глазах.Они сходятся на почве секса и его отсутствия, бывших парней и скудных альтернатив, Космополитена и черного шоколада с апельсиновой цедрой.Подруги превыше парней — их новый девиз, который Шарлотта предлагает напечатать на футболках для йоги.После трехчасовых посиделок, что в ресторане через дорогу, Кэрри мутит от несвежего лосося и любого упоминания парней — с какого черта они заслужили столько места в их светлых головках?Себастьяну она, конечно же, не звонит.___Кэрри двадцать пять.Подруги дарят огромный шоколадный торт с вишневой прослойкой, а Кэрри благодарит за поздравления по телефону и ревет над "Дневником Бриджит Джонс".Ей всего двадцать пять, но суетливый, вечно спешащий Манхеттен сжирает жизнь по завышенным тарифам — ей (уже) двадцать пять, а она (все еще) пишет неплохие статьи для "Интервью" и перебивается непомерно дорогими подарками от не взрослеющей Лариссы. Она наконец находит идеальную квартиру в центре, и её единственное условие не двуспальная кровать и плазма напротив, а рабочий стол перед окном и большая гардеробная для всех её Маноло Бланик.В этот период Кэрри начинает курить (арендатор запретила, но кому какое дело), писать с удвоенным энтузиазмом и соглашаться на свидания со знакомыми своих знакомых — чем черт не шутит.Времени на звонок Себастьяну катастрофически не хватает.___А потом она встречает Адама.Встречает на похоронах, и это самое отстойное место для знакомства (Кэрри действительно не может придумать что-то хуже, хотя на воображение никогда не жаловалась). Адам смеется, аккуратно целует кисть, и от его улыбки и манер диснеевского принца внутри распускаются пионы и тюльпаны, хотя на дворе только март. Он говорит, что Кэрри очаровательна, и приглашает на свидание — это первый раз, когда Брэдшоу соглашается без прибитой к губам ржавыми гвоздями улыбки. Адам делится с ней колючим шарфом, покупает горячий шоколад и рассказывает все подряд: о соседском лабрадоре, лающем на него по утрам, беременной третьим ребенком сестре и созвездиях на небесном куполе (такой романтичный аспект, а редко кто додумывается).Кэрри хорошо, правда.Она соглашается на второе свидание, и на третье тоже. На секс после "Мулен Руж" в кинотеатре и на послеобеденные поцелуи. На знакомство с пресловутой сестрой и общий день Благодарения.И на любовь Кэрри соглашается — это, оказывается, совсем не сложно.Ей незачем звонить Кидду— у неё есть все из списка шестнадцати желаний, но есть еще куча факторов , вроде возможно-невозможной дружбы, интереса и банального желания кольнуть по живому (или ткнуть пальцем в бетонную стену, которой ни горячо ни холодно) . Обо всем этом почему-то совсем не думается, когда отвечает до боли знакомый голос с неизменно-насмешливым "так и знал, что скучаешь, Брэдшоу".___У Кэрри все в порядке, она все еще любит Адама и не думает о Себастьяне дольше положенного.У Себастьяна все в порядке, он никого не любит, и в этом, наверное, и есть секрет успеха и пары неоновых вывесок его фирмы на Таймс Сквер.Они друзья. Они вспоминают те нелепые цветные заколки в её волосах, его привычку курить травку под кабинетом директора и другие мелочи, вроде школьных танцев и его уже раритетного Порше — ностальгия называется, не любовь.Это странно, так чертовски странно, что Кэрри цепляется за Кидда, когда он уже совсем-совсем не нужен. Для обсуждения повседневных мелочей и новой коллекции Диор есть подруги, для душевных разговоров (то, что нужно их зарождающемуся "долго и счастливо") — Адам, но Брэдшоу всё равно набирает выученный наизусть номер, чтобы рассказать о новой паре туфель (классически черных, но с потрясающей алой подошвой) и проблемах со статьей неизменному Кидду, который смеётся, терпеливо слушает и изредка дает неплохие советы.Кэрри даже хочет написать об этом статью с пройденным вдоль и поперёк "Дружба с бывшим: миф или реальность", чтобы привести в пример собственную историю и изменить всю суть женского восприятия, но статья пишется о новшествах БДСМ, подцепленных от Саманты.Кэрри, к сожалению, прекрасно знает, что такое самообман.___Это становится слабостью, почти необходимостью.Она звонит Кидду, хотя у того определитель номера, не поговорить — помолчать, пустить по венам его дыхание пополам с телефонными помехами, услышать привычное "справляешься, Брэдшоу?" и помотать головой, забывая, что не видит.У него никогда нет проблем и девушек — и того, и другого у него, конечно, с запасом, но это никогда не обсуждается, как и смятые простыни Кэрри и рубашки Адама, втиснутые между парой платьев от Шанель. У него все отлично, и Кэрри любит представлять себе это "отлично" — тяжелые медные пряди, хвойные глаза и папочка-брокер в стеклянных гигантах Нью-Йорка.— Все еще любишь, Брэдшоу? — задает ей очевидный вопрос в ноябре, когда Адам учится готовить для неё французские тосты на завтрак, а Кэрри учится благодарно улыбаться и смотреть с незатертой любовью.— Нет, — не врет Кэрри, и острые гудки на линии вскрывают черепную коробку.Пальцы приятно холодит бирюзовая коробочка от Тиффани, неумело законспирированная яркими галстуками и массивными запонками.Адам сделает ей предложение в следующий четверг.___В среду, не в четверг.Адам становится перед ней на одно колено посреди сияющего цветными огоньками сквера, и сентиментальные прохожие аплодируют на рвущее грудную клетку "да".Кэрри соглашается, а позже, во время фильма Вуди Аллена и кисловатого глинтвейна, почти нарочно просит повременить — так и ждет свистящего "больная ты, Брэдшоу" и театрально громкого хлопка облезлой дверью, чтобы разрыдаться, напиться с Самантой и позвонить Киду с обыденно-обреченным "ты же этого ждал, правда?"Но Адам не покореженная электростанция с торчащими огрызками проводов, Адам — тихая гавань с россыпью бархатных звезд и обмытой морем пристанью. Адам качает головой, целует в макушку и говорит, что готов любить её и без общественных штампов, просто хочет увидеть, насколько она хороша в платье от Вонг.Ни слез, ни Саманты, ни телефонной истерики под единственно-подходящего для ситуации Аллена.___Миранда говорит, что Адам — идеальная партия, а помолвка — отличный способ разобраться со всеми условностями до брака. Шарлотта восхищенно вздыхает, обнимает до треска в ребрах и сплавляет тонны свадебных каталогов за ближайший год. Саманта отпускает циничные шуточки и перехватывает в очереди за свежей прессой:— Ты уверена, Кэрри?Брэдшоу двадцать пять, почти двадцать шесть, хоть это и жутко несуразная цифра для цветных колготок и помад по настроению — ей положено отвечать за свои решения.— Я люблю его, Саманта.Кэрри любит, правда. До дрожи в коленях, до бабочек в животе, выжженного на веках имени.В моей жизни ничего интересного , ответит Кэрри, когда Себастьян позвонит ей ближе к двум.___Физически, это не измена.Измена — это трахаться в вашей спальне, пока твой парень выбирает тебе цветы в двух кварталах вниз по улице.Измена — это замазывать чужие засосы и стонать под своим парнем в два раза громче. Измена — это покупать две одинаковые рубашки на Рождество, потому что любишь их обоих точно так же — банально-одинаково.С Киддом у них не измена — общее прошлое, помноженное на половинчатое одиночество (кто-то где-то всё же есть, но помогает не очень). Шарлотта бы осудила, Миранда бы не поняла, а Саманта сама не большая моралистка, хотя Кэрри порой очень нужен решающий толчок и резковато-искреннее "не усложняй все еще больше, Брэдшоу".Но Кэрри усложняет, тянет с помолвкой и кремовыми ангелочками, созванивается с Себастьяном по несколько раз на дню.— Где ты сейчас? — Кэрри скрещивает лодыжки, улыбается и ковыряет ложечкой пирожное из кофейни на первом этаже. От голоса Кидда так тепло, что не нужно никаких клетчатых пледов и кардиганов из последней коллекции. Нужен только он, здесь и сейчас — Кэрри уверена в этом на сто тридцать семь процентов.Она думает пригласить его к себе на Рождество. Она думает сказать Адаму, что ничего не выйдет.— В Париже, — грудную клетку стягивает болезненным свинцовым обручем, — Самый романтичный город мира, да? — Ты один? — выходит странно, с хорошо сыгранной радостью. Кэрри хочется думать, что о личном — заказывающем устрицы в номер или будящем по утрам поцелуями с привкусом капучино — они все еще не говорят.— Нет, — отвечает Кидд, и его ухмылкой с другого континента хочется вскрыть вены на запястье. — Не все ли равно, Кэрри?Это его "Кэрри" бьет под коленные чашечки, и крепко залатанное сердце снова расходится по старым швам, демонстрируя огрубевшую плоть.Давайте еще раз, как в первом классе: Кэрри любит Адама, Кэрри ненавидит Кидда.— Давно уже всё равно, Себастьян, — припечатывает сургучом она. — У меня весной свадьба. Приезжай, буду рада.— Больная ты, Брэдшоу, — хрипло смеётся в ответ телефонная трубка и оглушает гудками на линии.Кэрри снова качает головой, забывая, что это уже никто не увидит.