1 часть (1/1)

Звонкий бой гонга молитвенного зала оглушал подобно грому, ощутимой вибрацией прокатываясь по дощатому полу и мурашками сбегая по спине. Молодой мужчина, тело коего испещрено орнаментальным рисунком и облагорожено рычащим тигром на спине, тяжело дышал, ожидая атаки врага. Распущенные, чёрные как смоль волосы спутались за время битвы, а карие глаза внимательно следили за движениями визави. Пальцы судорожно цеплялись за рукоять катаны, направляя искусно выполненный клинок в сторону противника. Их битва длилась не первый час и, казалось, не первый день.Бисямон?— бог удачи и хранитель северной границы от нападения демонов,?— стоял напротив него в двадцати шагах, с трудом удерживая свой древний меч. Прекрасный в смертном теле с бессмертной душой, великий Святой уже знал исход сей битвы, но отчаянно медлил. Множество слоёв тёмно-синей одежды хоть и были изрезаны на лоскуты?— затрудняли подвижность; нетронутые сединой локоны грязным водопадом спускались по плечам, прилипая к свежим ранам, раздражая воспаленную кожу; босые ступни обжигал ледяной, под напором зимней стужи, пол. Звон гонга вновь раскатился по просторному помещению, повинуясь сердечному ритму хозяина молитвенного дома. Рано или поздно всё закончится. Однако выживет лишь один.Уста якудзы растянулись в хищном оскале при очередном отзвуке музыкального инструмента. Темноволосый мужчина перенёс вес тела вперёд, сорвался с места, стремительно сокращая столь жалкое расстояние между ним и противником, готовым отразить атаку. По залу распространились плачь, гром, вой металлического гонга, вибрировавшего неистово под пульсацию крови в набухших венах. Сердце?— эта щебечущая пташка из песен недолюбленных гейш?— бешено билось в груди, вторя незримым ударам о незатихающий инструмент. Удача впервые за долгое время отвернулась от своего бога, обратив эфемерный взор на дитя Ярости; Последовал очередной выпад. Просвистел воздух, рассекаемый лезвием катаны. Клинки сошлись в смертельном танце вновь, скользя подобно змеям по мягким тканям одежд и плоти, незримым ядом филигранно разъедая тонкие нити. Алые капли вторили звону металла, ударяясь о дощатую поверхность, но никто не слышал их течение. Боль украшала ощущения беспомощности одного и превосходство второго?— Бисямон отпрянул в сторону при очередном выпаде, прижимая свободную ладонь к раненному предплечью ведущей руки. Если они продолжат сражаться невесть за что, то бессмертный уйдёт за Грань раньше отведённого срока, не выполнив предназначение. Но что получит убийца в случае победы? Даже зная ответ, бог не желал верить столь низменным желаниям. Впрочем, искаженное безумной радостью лицо молодого мечника говорило об обратном.—?Идти против покровителя…?—?Красивое, молодое лицо древнего бога печалью омрачило некогда гордый вид. —?Ты безумен в жажде своей, Ямазаки.—?Безумны люди, следующие учению синтоизма,?— насмешливо ответил якудза, удобнее перехватив рукоять катаны и приняв иную стойку для атаки. —?Они верят в смертных богов, которых так просто убить. Многих ли вы благословили на удачу, Бисямон-сама?—?Не меньше, чем пролитых капель крови побежденных тобой врагов, дитя.Топот ног, скрежет металла, плывущие по стенам храма тени. Ямазаки, охваченный эйфорией сражения, с наслаждением взирал в лицо смирившегося бога. Он тоже знал исход битвы. Не даром глава семьи Кёдо-кай славился званием безоговорочного победителя в здешних землях. И свержение бога?— лишь малая радость для кочующего клана. И храм Бисямона?— их новый дом.—?Глупое… безрассудное дитя,?— усилив сопротивление, задыхался бессмертный.Прострелившая плечо боль ослабила Святого. Руки дрогнули лишь на краткий миг, молниеносно решив судьбу: острое лезвие вспороло скрытый синей рубахой живот, нежно погружаясь глубже, истязая внутренние органы, впитывая желанную кровь. Всё естество его затряслось с новой силой. В приступе боли хозяин молитвенного дома подался вперёд, до самой рукояти длинного меча, впечатывая ладонь в грудную клетку якудза. Порыв бессмысленный и отчаянный, но несший желание оставить последнее слово за собой. В глазах побежденного пылал триумф.—?Как хотел, живи вечно. В моём доме. Покуда Смерть не придёт за тобой.Отпечаток чужих пальцев кровавыми полосами стекал от линии ключиц к солнечному сплетению, нарушая годами выцветавший рисунок орнамента. Путались цвета и завитки, расплывался контур и проступали чёрные нити слов. Ликуя от победы, затуманенный разум Ямазаки не реагировал на жгучую боль.Именно в ту ночь мир принял гибель старого бога и рождение нового демона.***Далее в тексте корейская речь обозначена английской транслитерациейЯпонская речь выделена курсивомNuguna (кор. ???)?— Кто-нибудьDowajweo! (кор. ???!)?— Помогите!Eomma или omma (кор. ??)/appa (кор. ??)?— Мама/папаMul/mul juseyo (кор. ?/? ???)?— Вода/воды, пожалуйста.Joesonghaeyo ajeossi (кор. ???? ???)?— Простите, господинIhaega an dwaeyo (кор. ??? ? ??)?— Я не понимаю*Хання (яп. 般若)?— маска, которая используется в японском театре но, представляющая собой страшный оскал ревнивой женщины, демона или змеи, при прямом её положении. Однако если маску немного наклонить, то из-за скошенных бровей создаётся видимость безутешно рыдающего лица. Маска обладает двумя острыми бычьими рожками, металлическими глазами и полураскрытым ртом от уха до уха.ист. Википедия Храмовая долина растворилась в снегах, утонула в белоснежных хлопьях, увязла в кристаллах льда природной красоты. Меланхоличная, но волшебная пора. Порывы студеного ветра щупальцами пробирались под тонкий хлопок одежды, ласкали разгоряченную кожу, по коей змеились рисунки веками забытого клана. Не подверженный течению жизни глава, носивший выточенную из костей древнего существа маску Хання*, следил за проплывавшими кучевыми облаками, закрывавшими весь небосвод до самого горизонта. Взгляд тёмных глаз медленно спускался ниже, от безразличных к плетению человеческих судеб небес к крышам десятка-другого храмов множества богов.—?Никто не славит вас,?— хриплым голосом нарушил тишину наблюдатель. —?Никто не помнит, не знает, кроме меня.Он давно жил в заточении. Так давно, что забыл счёт времени, провожая один сезон года и встречая другой как-то вскользь, просто внезапно вспомнив о собственном существовании. Ямазаки плутал по многоэтажному храму, что некогда принадлежал очередному богу, и с тоской ожидал возможности забыться вечным сном. Бессмысленность и скука?— тревожили больше всего.На кухне давно пустовали склады, не хранилось более пищи в проклятом доме. В гостиных не горели свечи, в молитвенном зале затхлость забивалась в ноздри, а люди обходили строение стороной, всеми фибрами души ощущая зловещие эманации. Казалось, что никогда более гейши и мейко не войдут во врата, алыми устами не изрекут прекрасные стихи, не закружатся в танце; не вернутся с обхода его братья-якудза, не приволокут головы поверженных врагов, не выпьют с ним под песнь цикад в летних сумерках; не прогремит пожар соседнего храма по его указу, не сбегутся зеваки на бесплатное представление, не прольются рекой кровь, мольбы, страх и нечеловеческая ярость. Он питался чужими чувствами, смаковал людской трепет и наслаждался ужасом в глазах пленённых жертв.Однако кануло всё в Лету. Неисчислимых тысяч дней и ночей назад. Порой демону казалось, что приснилось то беспечное прошлое, в коем жизнь разрывалась на клочья от бесконечных взлётов и падений. Разве мог он даже в мыслях представить столь бесславное поражение? И будучи запертым в огромном храме бога, коего самолично уничтожил… Ямазаки осознавал, что несёт бремя бессмертия и умирает от тоски, да скончаться никак не может.—?Кто бы знал, как хочется выпить!Голос, приглушенный маской, эхом отразился о высокие потолки. Жажда вновь обрушилась на истерзанную, тёмную душу. Когда в последний раз сухих уст касался жгучий алкоголь? С кем он пил? Кажется, тогда тоже шёл снег, тонким покрывалом скрывавший окровавленные тела служителей этого храма. Но среди хладных трупов безжизненным взглядом провожали облака не только они. Чёрные халаты кимоно кляксами растекались по благословенной земле, прощаясь с главой клана раз и навсегда?— братья, слуги, наложницы.Их смерть на моих рукахВечная жизнь точно проклятье, и память о самолично убитых?— неподъёмное ярмо. За маской своей демон скрывал скорбь о почивших. Скорбь о Смерти. Он ждал тот день, когда застынет в жилах кровь и остановится чёрное сердце. Увы, никто не сообщил Ямазаки заветной даты, оставив в бесконечном мучении ожидания.Злость накатила внезапно. Волна ярости застила глаза, обратив некогда меланхоличный взор с горизонта на стены безмолвной тюрьмы. В исступлении мужчина выхватил катану из ножен, обнажая покрытый зазубринами клинок. Лишь секундой позже, растерянно вглядываясь в блики света на лезвии, погруженном в тонкую перегородку стены, тот осознал внеочередной приступ гнева. Вновь попытался разрушить собственную обитель?— так глупо;Его крепость, дом и кладбище: не от кого прятаться, жить в чужой обители и захоронить самого себя рядом со своими братьями невозможно. Он пытался. Кто бы знал, как много раз демон заносил клинок своего танто и лезвием вспарывал испещрённую рисунком кожу. Как давился кровью, как задыхался в приступах агонии, как с замиранием сердца считал секунды до встречи с долгожданным умиротворением. Стоило ли говорить, что всякий раз подымался с пола, промывал смертельные раны и продолжал существовать? Остался он один на один с безумием. В безмолвии Храмовой Долины, омываемый закатами бессонных ночей и рассветами мыслей о прошлом. Кто бы только знал…Новое утро, очередной бессмысленный день. Демон блуждал по первому этажу ?божественной? темницы, медленно ступая по холодному полу босыми ногами и не видя перед собой ничего. Заснеженные храмы, вровень стоявшие на вершинах горного хребта, встречали единственного жителя здешних мест безразличием ко всему живому; Одиночество.Он не чувствовал холода. Ему не страшны болезни, простуда не грозила Ямазаки нагрянуть лихорадочным жаром, хриплым кашлем. Смерть сторонилась его словно прокаженного. В этом проклятый видел особенный сакральный смысл.Скрипнули половицы. Мысленно демон пообещал себе заняться починкой храмовых полов, только вот, конечно, забудет о подобном в ближайшие несколько минут. Ни инструментов нет, ни дерева, ни деревни, где всё можно было приобрести. Или же украсть. Вряд ли спустя столько лет у него имелось что-то ценное для бартера, не говоря уже о монетах для покупки нужного сырья. Задумавшись над этим, мужчина вздрогнул от очередного скрипа. Правда, на сей раз скулила от боли не прогнившая древесина, а заржавевшие петли врат.Врат?В мёртвой тишине раздались шаги. Тяжелые, сбивчивые, шуршащие в сугробах выпавшего снега. Затем послышалось дыхание загнанного существа, умудрившегося побеспокоить невольного хозяина сих мест.—?Nuguna… —?жалобно позвал тонкий голосок. —?Dowajweo!..Демон спешно вышел во двор под отзвук резкого хлопка. С интересом исследуя раскинувшееся перед ним белое море зимней поры, он отыскал чёткий след узких, но глубоких провалов ног и небольшую яму, что образовалась от рухнувшего наземь тела. Мужчина, неуверенно потоптавшись на месте, сделал несколько шагов вперёд, спускаясь по каменным ступеням вниз. Гулко забилось сердце. Он так давно не видел живых существ. Люди ли, звери ли, даже другие демоны или боги?— никто не появлялся в Храмовой Долине. Оттого неимоверно волнительна сия встреча, оттого и гнилая кровь проклятого по венам разгонялась сильнее.С трудом преодолев расстояние до нежданного гостя, Ямазаки склонился над тщедушным телом через раз дышавшего ребёнка. Укутанный в рваную ткань странного покроя мальчик красными руками прижимал к груди холщовый мешочек, мелко дрожал и беззвучно шептал будто в бреду.—?Дитя,?— тягучим голосом заговорил демон, не зная, что делать с визави.Увы, ответа не последовало. Судорожно размышляя над тем, как следовало поступить, мужчина всё-таки поднял ребёнка на руки, прижимая замёрзшее тело к изувеченной орнаментом груди. Кем бы не был сей гость, с чьих земель и какого клана?— следовало отогреть возможно единственного живого человека в Храмовой Долине.Впервые за многие десятилетия в покоях главы клана кто-то спал. С трудом обтёртое влажной тряпкой тело закутано в лучшее одеяло, под лохматой головой покоилась мягчайшая подушка. Лоб, о который можно было греть руки, украшало смоченное в воде полотенце. Демону в срочном порядке пришлось вспоминать способ кипячения воды, выискивать спрятанный под завалами ненужных вещей чудом уцелевший хибати* и разжигать огонь в печи?— одной единственной под опорами храма для прогрева половиц на первом этаже. Для этого он вынужден был разломить некоторые предметы мебели и дощатого пола из давно заброшенной комнаты. Зато в здании наконец-то относительно тепло. Ямазаки не ощущал различий в температуре, однако бледное лицо ребёнка обрело здоровый румянец.Я всё делаю правильно?Мужчина прислушивался к сбивчивому сопению больного, обдумывая дальнейшие действия. И смешно, и страшно?— осознавать собственное бессилие перед обычной человеческой хрупкостью. Бессмертному демону не пристало испытывать то, что пришлось перенести маленькому мальчику, не говоря уже о попытках спрятать или исправить изъяны бренного тела. Не проклятому кровожадному монстру думать о подобном. Только не ему.Что делать? Как поступить? Разве когда-либо подымал я руку на детей?Он смущён этими мыслями. Смущён вопросами, коих не до?лжно задавать. Наблюдая за незнакомым человеком?— пускай пока что живым?— демон не осознавал того факта, что прошлое осталось в прошлом. Ныне кровавое безумие не угнетало его с прежней мощью, не требовало беспощадных пыток алчное чудовище внутри него. Опостылел? Отчего ж не опостылеть на исходе -надцатого десятка лет.—?Eomma…Демон затаил дыхание, сфокусировав взгляд на заворочавшейся поверх влажных простыней фигуре. Кажется, мальчик звал свою маму, но, может быть, то было имя близкого человека. Нечто дрогнуло в прогнившей душе. Ямазаки давно забыл имена слуг и наложниц, выписав на скрижалях сердца лишь родного брата и проклявшего убийцу бога.—?Eomma, appa? —?вновь подал голос очнувшийся пришелец, сонно потирая глаза. —?Mul. Mul juseyo…—?Дитя.Мальчик вздрогнул, услышав чужой голос, и широко раскрытыми глазами уставился на незнакомца. Ужас плескался в карих очах, а в отражении их?— костяная маска Хання с золотыми рогами. Шутка Судьбы: повстречал как-то демон мальчишку, нуждавшегося в помощи, вот тебе на?— бери и спасай. Непроизвольно уголки губ поползли в стороны, обнажая ровный ряд зубов. К счастью, ироничного оскала не было видно за атрибутом проклятого.Сидя на полу в раскованной позе, мужчина вновь заговорил, теперь уже с улыбкой в глубоком, хриплом голосе:—?Как зовут тебя, дитя?—?Joesonghaeyo ajeossi. Ihaega an dwaeyo… —?тихо, почти неслышно прошептал мальчишка, пальцами комкая край одеяла.Ребёнок судорожно сглотнул, подняв голову и вновь встретившись взглядом с неподвижным мужчиной. А глава клана якудза осознал, что говорят они на разных языках. Неужто родные земли захватил другой народ? Или слова, что учили они с братом с уст матери, претерпели немыслимые изменения?—?Ямазаки,?— приложив ладонь к груди, представился взрослый собеседник.—?Чонхон,?— спустя долгую минуту размышлений уже чуть громче ответили ему,?— Чхве Чонхон.Наверно никогда в бытность бессмертного существования демон не ощущал себя настолько живым. Приходилось следить за температурой в доме, воду греть, ломать остатки половиц для розжига, менять полотенце на лбу мальчишки. Ребёнок на время позволил ему отвлечься от тяжких мыслей. Теперь некогда было меланхолично слоняться по храму в ожидании Смерти.Она всё равно не придёт ко мне…Чонхон оказался тихим робким мальчиком, которого, однако, мучил хриплый кашель. От издаваемых им звуков демон невольно вздрагивал, очень медленно привыкая к присутствию постороннего человека в некогда одинокой обители. Привыкать пришлось ко многому?— начиная с чужого дыхания и заканчивая лёгкими прикосновениями к живому телу. Казалось странным ощущать биение маленького сердца под мозолистой ладонью. Испытывать не дюжий интерес к мимике лица и движениям?— считалось странным вдвойне. Сложно, крайне сложно признаться в жажде к жизни, когда отчаялся ждать Смерть.***Время изменчиво. Совсем недавно казалось, что жизнь разделилась на ?до? и ?после?, заключив в рамки прошлого множество ярких моментов. Где-то далеко позади остались смех, слёзы, надежда, ярость, рвение… У ?после? хранились только горечь и тоска. Ничего больше.Затем появилось дыхание. Сиплое, надрывное, горячее, тяжелое. Прозрачной вуалью окутывало его лицо, словно просачивалось сквозь демоническую маску и согревало посеревшую кожу. Вырывавшийся из лёгких воздух имел странный аромат. Скорее неприятный, но такой живой. Сначала мужчина улавливал тошнотворное амбре: кисло-сладкую гниль залежавшегося мяса, едва заметную нотку чего-то древесного и вонь животных экскрементов. Хотелось отстраниться от источника столь яркого запаха, забыть оный незамедлительно. Впрочем, мужчина против воли возвращался к постели больного, чтобы вновь услышать шумное дыхание. Не существовало слов, с ним не говорили, даже не пытались что-либо спросить. Но диафрагма продолжала механическое движение, с силой выталкивая через приоткрытый рот постепенно сменявшийся пряностью сушенных трав воздух. Неожиданно былое неприятие померкло, устремилось в прошлое вслед за прожитыми в одиночестве годами бессмертия. Так незаметно…А ещё проснулась чувствительность. Кожа горела. Эфемерным огнём обжигались тонкие пальцы о тщедушное тело. Когда Ямазаки менял смоченные в воде полотенца, обтирал покрытую испариной плоть, укрывал многослойным одеялом бесчувственного ребёнка, то внутренне содрогался из раза в раз. Словно он на краткое мгновение прикасался голыми руками к незатухающим углям и вновь бросал их в золу. Признавался себе, что страшно и волнительно, до раздирающего горло крика необходимо возникшее ощущение. Под его пальцами трепетала жизнь?— пульсировала кровь в едва заметных голубых линиях, при малейшем движении перекатывались мышцы под тонкой тканью одежд. Главное, что почувствовал демон, сопричастность к сему миру.Но самым неожиданным оказалось пение птиц; Когда на Храмовой Долине истлели непогребённые тела, смолкло абсолютно всё. Животные спустились с пологих холмов к деревням, захватили окружавшие горный хребет леса, оставили демона в звенящей тишине времени. Одиночество ведь многолико. Оно наблюдало за проклятым узником издалека, превращаясь в смеющийся шелест голых веток. Оно приближалось вплотную, дождевой пылью оседая на спутанных смоляных волосах. Оно солнечными лучами иссушало некогда плодородную почву у ног и облаками заслоняло единственный источник света во тьме. Ямазаки слишком хорошо знал своего надзирателя; Однако ныне демон слышал давно позабытую мелодию и наслаждался ею. Пускай ветер доносил лишь отголоски пернатых созданий, главное надеяться, что однажды пёстрые обладатели крыльев навестят затхлую обитель.За неделю подобных сюрпризов мужчиной овладел азарт. Ему нравилось замечать всё больше незначительных изменений в проклятой темнице. Особенно порадовали первые гости в виде бодрствующих в зимнюю стужу зверей. Интерес к прилетевшим снегирям быстро сошел на нет, когда среди сугробов на заднем дворе хозяин территории заметил едва уловимое движение. Каким-то чудным образом за стену охранного периметра пробрался заяц… Лопоухое создание с крупными бусинами блестящих глаз. Сытное мясо, обернутое в теплый мех. Не задумываясь, якудза мгновенно бросился вперёд, словно гончая на охоте. Местами проржавевший клинок томно запел, рассекая воздух и впиваясь зазубринами лезвия в жесткую плоть. Животный визг проник глубоко внутрь затуманенного разума, алые капли крови окрасили белоснежное поле битвы.Я ещё помню себя убийцей. Но теперь мне есть кого спасать и кормитьВремя, всё-таки, беспощадно. Оно насмехалось над своим пленником, слишком медленно сменяя день ночью до встречи с Чонхоном. Сейчас оно стремительно летело вперёд, отрывая от себя несколько минут на меланхолию ныне озабоченного здоровьем мальчишки. Мужчина теперь жил?— именно жил! —?рядом с пришельцем, благодаря ему постепенно всплывая из небытия. За очень недолгое время мир предстал перед ним в новых или же давно позабытых красках. Окружение обрело цвет, запах, текстуру. Ямазаки практически забыл о своём прошлом амплуа, не слыша тихого голоса ярости и кровавого безумия. Он всё ещё проклят, но…Бисямон-сама, как же сие мгновение упоительно***Ani (кор. ??)?— нетПорой демон критически оценивал возможность быть проклятым дважды. Либо же изначальная экзекуция в качестве вечного заточения в храме являлась подготовительной процедурой перед настоящим кошмаром. Ни первый, ни второй вариант совершенно не нравились якудза. Тому имелась одна конкретная причина. И звали её:—?Чонхон!Мальчишка вздрогнул, но подавать голос не спешил. Мелкого беглеца давно нашли, впрочем, испуганный ребёнок не хотел попасть под горячую руку рассерженного сожителя, оттого продолжал сидеть за печкой, приютившись около одной из опорных балок навесного пола. Если бы не загородки и весьма длинный коридор от единственного источника тепла первого этажа до спасительного закутка, то его непременно вытащили и выпороли бы. Или нет. Зависело от тяжести проступка.Шумно вздохнув, мужчина уселся на влажную от талого снега землю, краем сознания замечая противно-тянущее ощущение от прилипшей к телу ткани, и задумчиво посмотрел на неподдающиеся морозу ступни. Позади, за тонкой перегородкой, судорожно дышало темноволосое существо. Хотелось просто отвесить подзатыльник за беготню по холодным полам босиком и одну единственную рубаху на едва окрепшем теле. Сколько сил да нервов было потрачено на лечение подопечного? С момента появления этого источника головной боли прошел месяц. Достаточно продолжительный срок, чтобы привязаться. И Ямазаки не кривил душой, признавая поражение перед ним. Уж лучше пускай тот растёт под опекой древнего существа, нежели подохнет где-нибудь в предгорных лесах от голода, хищников или разбойников. ?Станется с Чхве нажить себе неприятностей??— так думал хозяин храма.—?Чонхон,?— тише повторил демон. —?Холодно. Заболеешь.—?Ani… —?смутно понимая, что ему пытался донести собеседник, упрямо заявили из-за перегородки. —?Нет.—?Глупец,?— глухо проворчали в ответ.—?Я не глупый!Получив на такое заявление вполне отчетливый смешок, ребёнок нахохлился. Увы, взрослому человеку не понять всей прелести утренней погони за проникшей в их достаточно большую обитель лисичке. Белоснежная гостья умело пряталась среди сугробов, обнюхивала местность и метила территорию, словно собиралась выжить нынешних поселенцев с Храмовой Долины. Вполне возможно, если бы на соседних вершинах холмов жили другие люди, то наглое животное вряд ли бы сунулось к ним. Да и поживиться здесь, к слову, нечем?— вынужденный врачеватель заготавливал тушки пойманных зверей на несколько дней вперёд, складывая в укромном местечке, до которого лисице не добраться; Именно благодаря мясу и остаткам трав, некогда хранившимся в холщовом мешочке, удалось поставить больного на ноги. Температура давно стабилизировалась, однако порой влажный кашель редкими приступами накатывал и отдавал острой болью в лёгких. Мальчик не жаловался. От слова совсем. И не собирался признавать своей слабости перед болезнью. Лучше уж самолично поймать незваную гостью и наглядно продемонстрировать демону полезность подопечного в чужом доме.Внезапно по дощатому полу поскреблись коготки. Ритмичный топот тонких лап прогремел над головой мальчика и тут же затих, знаменуя стремительное перемещение животного в другую локацию.—?Так вот ты за кем гоняешься с утра?Чонхон не ответил, так как практически не услышал знакомых слов. Ему было сложно выучить чужой язык, но, увы, демон явно не собирался коммуницировать на привычном корейском. Об этом говорило упрямое повторение одних и тех же слов изо дня в день, выписывание иероглифов древесными угольками на старинных пергаментах. Что-то ребёнок запоминал быстро, что-то?— заучивал до зубного скрежета. Впрочем, оказалось легче начать с чистого листа самому?— ему, не обученному грамоте и письму, нечего было предложить взрослому мужчине в качестве изучения. Вот так за месяц бесконечных мучений, мальчик понемногу стал воспринимать японскую речь на слух. О письме пока говорить не стоило.—?Принесу тёплый халат и сандалии,?— ворча, Ямазаки поднялся на ноги и побрёл в сторону храмовых ступень. —?Жди здесь. Изловим эту бестию вместе.?Жди здесь? Чхве понял. ?Вместе??— тоже, так что выбрался из своего временного убежища и остался стоять у полыхающей жаром печи. Зимний мороз тут же незримыми щупальцами пробрался под огромную для небольшого тела рубаху, отчего мальчик передёрнул плечами. Вот сейчас он в полной мере понял абсурдность принятого решения. Кто ему мешал хорошенько утеплиться перед вылазкой? Вот именно, что никто. Поспешность действий, детское любопытство и желание исполнить роль добытчика сыграли с ним злую шутку.За собственными размышлениями он не заметил, как большая мозолистая ладонь всё-таки несильно ударила по затылку, после чего пальцы легко запутались в тёмных прядях, взлохматив и так непрезентабельного вида причёску сильнее прежнего. Мальчик поджал губы, но ничего не ответил, вместо жалобного стона послушно приняв потрёпанный временем халат кимоно. Полы верхнего одеяния утопали в снегу, но всё же это было лучше, чем ничего. Сандалии, благо, нашлись практически его размера в одном из захламленных комнат некогда обжитого храма. К сожалению, он по дурости своей совсем про них забыл, когда выбежал во двор.—?Идём, дитя,?— подтолкнув подопечного в сторону издаваемых лисицей шорохов, приглушенно сказал демон.Радость затопила сердце Чонхона. Раньше он боялся мужчину из-за маски Хання и необъяснимого давления изучающих карих глаз. Но где-то глубоко внутри цвела уверенность в том, что ему не причинят вреда, не сломают, не убьют. Потому что Ямазаки добрый. Демон, проклятый заложник древнего храма, кровожадный монстр из легенд, которые передавали из уст в уста с рождения жители ближайших деревень?— добрый ajeossi, вылечивший его, кормивший и одевавший. Разве оный мог быть злым?Наивные суждения Чхве?— бережно хранимая тайна. Для прожившего множество одиноких зим якудзы привязанность казалась односторонней. Неким якорем, что тянет вниз, погружая в пучины безумия незаметно, плавно, но неумолимо. Ребёнок останется с ним до тех пор, пока не пожелает уйти. Это решение было принято сразу же, когда мальчик без помощи встал с постели и неуверенно прошелся по комнате, чтобы размять затекшие конечности. Потому что Чонхон изначально не являлся пленником, которого удерживали силой. Он не заточён в темницу, не заперт в огромном храме погубившего его жизнь бога. Он не Ямазаки. Как бы больно не было признавать очевидное, мужчина заранее знал исход любого развития событий. Рано или поздно мальчик уйдёт. Наивным ребёнком, активным подростком, возмужавшим воином, мудрым стариком… Уйдёт, чтобы никогда более не вернуться.Как и множество дней бессмертия, очередные сутки растворились в ночной тиши. Измотанный физическими нагрузками в виде охоты на лисицу и последующим свежеванием туши мальчишка блаженствовал в коконе из одеял, сонно смотря на визави. Мужчина же привычно принял удобную позу, усевшись на прохладный пол, и говорил. Рассказывал что-то на странном, всё ещё незнакомом языке, но не замолкал, убаюкивая глубоким голосом слушателя.—?…Увы, не нашли спасения мы и в храме бога, стеная от бродяжничества,?— с грустью произнёс демон, отдавая себе отчёт в том, что с каждым разом воспоминания блекли, теряя присущие им эмоции и чувства. —?Собаками называли нас, гнали с границ империи, боялись, презирали и тайно уважали. Знали клан Кёдо-кай как наёмных убийц, среди собратьев моих бывали даже ронины. Потому, наверно, зародилось презрение. Но мы всё равно скитались и не могли найти пристанище. Убивали, грабили, деревни сжигали?— у костра из пылающих домов танцевали в ночи, хороня невинных жертв в рисовом вине. И спасали нередко: похищали приговоренных к смертной казни осужденных, вызволяли из плена дочерей феодалов, сражались за победу на войне против иноземцев, да просто делились тем немногим, что было у нашей семьи, с выброшенными на обочину жизни детьми; Ты не понимаешь, и только потому продолжаю говорить?— слушай, да не услышь. Надеюсь я, что не придётся тебе бежать отсюда. Что здесь обретёшь дом, мир, смысл жизни…Ямазаки затих, прислушиваясь к мерному дыханию уснувшего ребёнка. Не стоило говорить сих слов. Не стоило мечтать о подобном, особенно зная наперёд, насколько больно будет отпускать. Привязанность к мальчику уже приносила душевные страдания.Аккуратно положив руку на лохматую голову подопечного и пригладив топорщащиеся пряди, мужчина старался не думать о будущем. Хотелось остановить время и не позволять небесному светилу пересекать линию горизонта. Лучшим вариантом оставалось держать единственного человека в Храмовой Долине на безопасном расстоянии, но разве можно было прервать столь желанную пытку? Якудза понимал, что вряд ли сможет спастись. Хоть не тешился мечтами, но радовался шансу быть для кого-то полезным, медленно покрывая краской выбеленный снегом холст. Возможно, глупостью пропитаны действия древнего существа. Возможно даже, что инфантильность подавляла рациональность, притупляла рассудок. Однако демон и не пытался противиться влиянию чужого присутствия подле себя. ?Одиночество сгладило характер??— думал он, рассматривая умиротворенное лицо Чонхона.—?Я научу тебя сражаться,?— шёпотом заговорил проклятый, не смея прервать тактильный контакт. —?Как держать в руках меч, как острием клинка прерывать жизни и дарить свободу узникам. Я отдам тебе всё, чем обладаю, не ожидая получить взамен даже признания. Когда научишься понимать меня?— даже через много зим молчания?— расскажу о проклятии своём, дабы знал, с кем делишь кров. Под одним небом живя, не дам голоду сломить дух воина, не умертвлю рукой своей, не прогоню прочь, ежели того не пожелаешь.Он давал обещание, зная, что Чхве не услышит. Слова вырывались обреченно, сотрясая воздух клятвами, коих не нарушить принявшему поражение демону. Потому что обычный пришелец с чужбины дал ему гораздо больше за последний месяц, нежели кто-либо за невероятно долгий отрезок бессмертного бытия. Мальчик напомнил ему о собственном детстве, когда совершенно чужие люди позаботились о Ямазаки и его брате Ённаме, приняв под крыло печально известного клана бежавшую через леса мать с новорожденными близнецами. И воспоминания о тяжелых временах становления из оборвыша в главу Кёдо-кай подталкивали мужчину к смирению. Он должен передать свои знания хоть кому-нибудь. Даже если спустя годы подопечный отвергнет путь якудза.***Наблюдать за ростом ученика, оказывается, приятноПрошло две зимы с тех пор, как больной ребёнок свалился в лихорадке наземь, едва преодолев охранный периметр храма. Демон дивился тому, с каким усердием подопечный повторял взмахи мечом, смиренно принимая критику и начиная с нуля вновь и вновь, явно желая доказать учителю наличие способностей. А Чонхон показывал гораздо больше, нежели хотел на самом деле. Когда мужчина с лёгкостью сбивал того с ног во время спарринга, мальчик упрямо подымался и принимал исходную позицию, готовясь к очередному выпаду. В очень редких случаях юный противник проявлял слабоволие, спустя несколько часов физически изматывающих нагрузок со слабым стоном расчесывая темнеющие синяки на бледной коже. И Ямазаки уважал его за целеустремленность; Когда наступало время приготовления пищи, младший сожитель сам принимал роль повара, желая научиться большему, стать лучше, полезнее?— учитель хвалил инициативность; Когда они откладывали в сторону мечи, Чхве задавал новые вопросы, словно считал проклятого наставника величайшим мудрецом древней эпохи, чудом дождавшимся последователя?— безмерно радовала любознательность. В целом, якудза был очень доволен своим учеником.Но, конечно, не всё так гладко, как казалось на первый взгляд. Потребовалось непомерное терпение для того, чтобы молча сносить первоначальные характеристики юнца: нескладное телосложение, слабый иммунитет, низкая выносливость, замедленная реакция?— то немногое, над чем трудились ежедневно. Было бы странно ожидать от мальчишки идеального физического состояния после продолжительной болезни, однако мужчина игнорировал имеющиеся недостатки. ?Дабы сильным стать, надобно преодолеть самого себя??— говорил когда-то давно почивший отец семьи Кёдо-кай, наставляя своего преемника и нынешнего главу на путь Меча. Подобные слова Ямазаки повторял каждый день, начиная тренировку и передавая палку, едва сравнимую с катаной, в руки ребёнка. Иначе сам демон не умел, потому учил по единственной знакомой ему системе.Печальнее всего было признавать собственную неосведомленность в поднимаемых подопечным вопросах. К примеру, старший сожитель не знал, кто первым придумал свечи. А также не знал, как выращивать чайные кусты и пропаривать листья для последующего использования. Проклятый, к стыду своему, никогда не задавался такими вопросами, хотя имел возможность спросить у многих, будучи в прошлом смертным человеком. Зато он мог рассказать о том, как создаётся меч, из каких сплавов, при каких температурах и стадиях с определёнными временными интервалами. О, а сколько часов он методично расписывал отношения между торгашами и покупателями, нанимателями и наёмниками; управление подчинёнными, законы отдельно взятых кланов, различия формального и ?свойского? общения с разными слоями населения… Неожиданно даже для себя, учитель нашёл в таких темах небывалую страсть. Стоило потерять власть над преданными людьми, чтобы ощутить обширный спектр эмоций от возвращения поводьев в руки.Впрочем, не обошлось и без таких вопросов, на которые имелась точная информация да сложно было ответить…—?Ямазаки-сан,?— на коротком перерыве перед очередным часом рассекания воздуха мечом, мальчик сел напротив учителя, ожидая разрешения задать вопрос. Только после короткого кивка головы тот продолжил. —?Я никогда не спрашивал, но… Статуя в молитвенном зале. Какому божеству она принадлежала? И почему храм оказался заброшен?—?Не думаю, что пришло время узнать об этом, дитя,?— с явным нежеланием сказал тот.—?Но…Демон предупреждающе зашипел, словно рассерженная змея, напрягаясь всем телом. Чхве замолк мгновенно, за время совместного проживания прекрасно выучив некоторые реакции учителя на определённые вещи. Потому он тяжко вздохнул, решив зайти с другой стороны, так или иначе стараясь выудить из единственного источника информации всё необходимое.—?Ямазаки-сан,?— в сей раз не дожидаясь разрешения, мальчик негромко заговорил, повернув голову в сторону открытых дверей с видом на задний двор, за стенами коего виднелась ослепительная в красоте своей крыша соседнего строения. Потемневшие от времени деревянные балки и местами осыпавшаяся черепица придавали заброшенному дому некий шарм старины, давно пережитой эпохи божественного начала. —?Мы совершенно одни в Храмовой Долине… Кроме захаживающих лесных животных, конечно. Но я точно знаю, что мы одни здесь. Почему? Ведь не из-за того, что только ваш дом проклят? Должна же быть ещё какая-то причина?На подсознательном уровне они оба избегали вопросов о заключении якудза в одном из строений на горном хребте. Сначала ребёнок не мог задать интересовавший его вопрос из-за языкового барьера, а затем оный долго подбирал правильные слова для передачи мысли невольному наставнику. Сам мужчина обходил тему стороной из-за болезненности воспоминаний, ведь ныне, когда разум очистился от кровавой пелены безумия, принятые решения прошлого казались такими… Варварскими, ничтожными, бессмысленными. В целом роль главы клана едва оправдывала сожжение храмов и убийство служителей, ждавших возвращения своих богов в новых ипостасях. Так же в сознании истошно билась мысль о том, что выстроившиеся отношения с подопечным пошатнутся, если он расскажет хоть малую часть из совершенных злоключений. Однако понимание необходимости дать ребёнку пищу для размышлений превышало всякие примитивные желания окутать прошлое непроглядным мраком тайны.—?Когда я стал демоном,?— прервав неуютную тишину, всё же решил поделиться частью правды визави,?— в Храмовой Долине уже не осталось богов.Чонхон смиренно ждал продолжения, замерев и, казалось, даже не дыша. Очень редко старший сожитель принимал правила игры, раскрывая малочисленные аспекты смертного бытия. Оттого более ценной являлась искренность существа, в легендах обозначенного безжалостным сыном Ярости.—?Придётся рассказать тебе, дитя, об одной из сторон нашего культурного наследия. О синтоизме. Верили предки в бессмертных богов, что обретали воплощение в смертных телах: будь то камень, дерево, человек, лиса или сам ветер?— духи всегда жили среди нас. Принято было считать их защитниками людских жизней, молиться оным, приносить в дар что-либо, соизмеримое с величиной нужды просящего. Свято верили в них, давали имена, ждали ответа свыше… Но я не знал никого, кто мог бы доказать божественную суть тех духов, коим пели дифирамбы. Храмовая Долина?— одна из немногих религиозных общин, ежели таковыми можно их назвать, в пределах коей иные сущности мирно сосуществовали с людьми. Последователи определённого бога строили для него храм, в надежде лицезреть физическое воплощение кумира. На каждой вершине горного хребта построили такой. Когда мой клан вторгся на священную землю, построено было около тридцати молитвенных домов. Из оных относительно целыми осталось несколько единиц… Да, по моей вине они разрушены. По моему слову якудза грабили и сжигали храмы. И место, что стало домом, крепостью, могилой для клана Кёдо-кай?— храм одного из богов, коего я убил своими руками. Он же и проклял меня на вечную жизнь, без возможности покинуть сие место. Демоном же стал я немногим позже.Ямазаки не помнил, сколько времени прошло с того дня, как Бисямон даровал бессмертие безумному убийце. Прожив не один десяток зим, года для него превратились в мгновения?— даже имея желание, помнить обо всём невозможно. Но благодарному слушателю не требовались столь незначительные мелочи в виде точных дат. Мальчик внимал словам, впитывал их, подобно припавший к роднику путник, и благоразумно молчал. Демон с содроганием думал о том, как изменится отношение подопечного к узнику проклятого дома. Сбежит ли, узнав правду? Поселится ли страх в юном сердце? Однако продолжить мужчина не мог?— чем больше он рассказывал, тем больнее становилось заточенной в некогда смертном теле душе.—?Увы, с тех пор ни один из богов не вернулся. Возможно, они считают, что проклятие коснулось не только этого храма, но и всей Долины… Когда придёт время, клянусь, завеса тайны падёт окончательно,?— тяжело вздохнув, заключил старший сожитель и потянулся к мечу.—?Спасибо,?— негромко поблагодарили его.Ребёнок смотрел на визави задумчиво, с непривычной серьёзностью во взгляде, но без всякого страха. Как бы хотелось проклятому прочесть мысли этого невероятного сорванца, посмевшего нарушить установленные законы, пренебречь самой Смертью, дабы разделить кров с демоном. Якудза в очередной раз поймал себя на мысли, что совершенно не заслужил этого человека в бессмертии. Даже будь оный наказанием?— если Бисямон вновь будучи небожителем насмехался над жертвой столь нетривиальным образом?— то иначе, как благословением, назвать мальчишку язык не поворачивался. Впрочем, сей подарок судьбы браться за тренировочный меч не спешил, поджав губы во время усердной работы мысли.—?Неужели вы не хотите узнать о моём прошлом??—?не то с укором, не то с обидой спросил юный сожитель, потупив взгляд. —?Вы никогда не спрашивали… Вам не интересно?—?Интересно,?— без раздумий ответил тот. —?Всегда было интересно. Но знаю, сколько боли приносят воспоминания.—?Это не больно,?— уста мальчишки дрогнули в слабой улыбке. —?Грустно иногда, но совсем не больно. Можно мне рассказать?Мужчина мог бы поспорить с учеником на сей счёт, но не стал. Не имело смысла развеивать ложные представления толком не видавшего жизни человека. По мнению Ямазаки, собеседник испытал недостаточно горя для столь категоричной позиции.—?Если правда этого хочешь…—?Вы, наверно, не знаете, но у подножия горы этого храма стоит деревня, прославленная одним из лучших лекарей Королевства Когурё. Две зимы назад отец повёл меня туда, чтобы показать лекарю и получить помощь. Я долго болел и всегда был слаб здоровьем?— возможно, это у меня от мамы, но отец не отчаивался. Он желал вырастить меня мужчиной, что не будет лишён обыденного человеческого счастья. Чтобы в будущем я мог работать на благо родины, завести семью, радоваться различным мелочам. И если бы… Если бы мы не пошли тогда в ту деревню… Если бы я не…Чонхон резко протёр заслезившиеся глаза, вновь поджав губы. Боль воспоминаний отразилась на юном лице, отчего демон невольно подался вперёд, желая утешить. Разве детям стоило иметь прошлое, состоявшее из утрат? А настоящее, в коем имелось одно единственное существо, что позволило жить с ним бок о бок, стоило счастливого детства в окружении любимых людей? Нет, определённо нет.—?Мы пошли через лес, дабы сократить дорогу,?— продолжил рассказ Чхве, слегка успокоившись. К счастью, мужчина так и не решился как-либо ободрить визави, иначе ребёнок в конец мог расплакаться. —?Мне становилось хуже, потому отец часто останавливался, разводил костёр и варил чай из целебных трав, что удалось обменять последними драгоценностями у травников. Он всегда считал меня самым дорогим, что у него было… В один из привалов, когда мы совсем близко подобрались к деревне, на отца напали. Я не помню, волк это был или просто одичавшая собака… Я не мог помочь ему. Не мог спасти его, ведь был лишь обузой. Он хотел, чтобы я спасся, чтобы бежал в деревню, чтобы просил о помощи лекарей и выздоровел. Но я не хотел этого. Не хотел остаться одному, когда из последних родных людей на моих глазах умирал отец. Я так боялся жить, зная, вспоминая, как дикое животное вгрызалось ему в руку… Я боялся. И хотел умереть, чтобы уйти за грань вслед за родителями. Но умереть от клыков хищника мне казалось не менее страшным. Потому я бросился бежать в гору. Я знал, что этот храм проклят и что в нём живёт демон, именно поэтому шёл наверх.—?Ты жаждал смерти от моей руки?..?—?от догадки стало тяжко.—?Да,?— не стал юлить ребёнок. —?Я надеялся, что вы убьёте меня до того, как это сделает болезнь или животное. Потому что думал о вас, как о избавлении от мучений.Чонхон не лгал. Он правда шёл за погибелью, считая демона наименьшим из двух зол. Когда врата храма отворились перед ним, его сознание держалось на плаву исключительно на силе воли. Жажда скорой смерти являла собой нечто естественное, нечто, о чём можно было умолять наравне с помощью. Но поступок проклятого мужчины переубедил ребёнка?— появилось существо, рядом с коим стоило жить дальше. Потому он цеплялся за Ямазаки, слушался его, учился радоваться каждому дню наравне со спасителем. Когда болезнь отступила, а тело окрепло достаточно для тренировок с мечом, мальчишка был счастлив как никогда. Ведь появился шанс стать ещё ближе, значимее для невольного учителя.—?Я не хочу уходить,?— подняв взгляд на застывшего в неверии слушателя, признался Чхве. —?Позвольте быть и дальше рядом, Ямазаки-сан. Я вырасту и стану полезнее. Буду стараться изо всех сил!Якудза не верил. Точнее, боялся поверить в слова не понимающего всей сложности принятого выбора мальчишки. Добровольно заключить себя в проклятом доме?— что может быть безрассудней? Но признание юного сожителя грело душу, заставляло прогнившее сердце разгонять стылую кровь в венах. Однако разум отравляла мысль: ?я мог убить его?. Ребёнок оказался прав?— если бы демон не растерялся от новизны ощущений и нерешительности, то среди могил давно почивших жертв последней битвы при храме появилась бы ещё одна погребальная яма. Очередная безымянная могила.—?Глупое дитя…***Сутки. Ровно столько времени необходимо для практически полного сумасшествия. Страх, отчаяние, боль?— всё смешалось в одно грязное пятно. Клякса из чувств разрасталась, обволакивая разум непроглядными чернилами, безжалостно стирая из памяти столь глупое ?доверие?. Как он только мог? Каким образом Ямазаки согласился на откровенно безумное предложение?Раннее утро; Жаркий, солнечный день; Прохлада вечерних сумерек; Дождливая ночь. Безмолвная, ледяная, вымораживающая страхом ночь. Беспросветная темень и ужас, сковавший дрожащее нутро. Именно тогда он ощутил весь спектр эмоций, ранее недоступных. Переживания за глупого мальчишку скручивали жгуты из натянутых нервов.Ты обещал мне… Ты обещал вернуться с заходом солнца, дитяДемон беспомощно стоял перед вратами охранного периметра, не замечая, как под усиливавшимся с каждой минутой дождём его ноги погружались в вязкое нечто. Набежавшая вода красными волнами расходилась от центра к краям, рябила, но покорно разрасталась с новыми каплями смешавшейся влаги. Ямазаки истекал кровью от изрезанных до локтей рук, но совершенно не ощущал боли. Врата не пропустили его. Проклятая темница не позволила узнику броситься в разыгравшуюся непогоду на поиски ушедшего охотника. Ему оставалось только верить в благоразумие подопечного, надеясь на то, что тот спустился в ближайшую у подножья горы деревню и остановился там на ночь.Но невозможно верить в столь наивный исход. Чонхон?— его самостоятельный, безрассудный, маленький мальчик. Сколько бы ему не было лет, оный всё равно останется ребёнком для бессмертного демона. Для привязавшегося к нему мужчины, что с захода солнца стоял у врат, ожидая единственного человека, которого боялся не увидеть впредь.Кровь давно перестала течь, а непрерывный дождь омыл бледнеющие раны. Склонив голову, словно провинившийся перед старшими юнец, якудза опустился на колени. Слабость накатила внезапно, он более не мог стоять на трясущихся ногах. Всё тело сотрясала мелкая дрожь. Однако опять не из-за начавшейся простуды, коей не имелось и в помине, не из-за страха?— с ним он мог бороться бесконечно долго, даже будучи полностью растерзанным бродячими псами,?— не из-за боли,?— ведь перестал ощущать вообще что-либо, кроме тёплых ладоней ушедшего за охранный периметр мальчишки,?— а только из-за Чхве. Без персонального маленького источника проблем не хотелось жить.Стоило ли возвращать жажду к жизни, если оную так легко оборвать?А где-то там, в глубине леса, скрывался от ненастья маленький охотник. Мальчишка, что, оказывается, уже вполне древним способом решения всех проблем выбил себе возможность отправиться в лес на охоту?— Ямазаки очень плох в ?камень-ножницы-бумага?. Конечно, ведь в его молодости ещё не существовало столь глупой игры. Но даже сетуя на обман со стороны подопечного, он признал поражение. Впрочем, признание не означало одобрение. И всё же Чонхон ушёл, снаряженный двумя охотничьими кинжалами, луком, колчаном с десятком стрел, и облаченный во вполне приличную одежду, что они сшили сами за последние несколько зим. Они учились всему вместе, жили под одной крышей, делили на двоих самые знаменательные события существования. И демон был благодарен уже не ребёнку, а юноше за подаренную возможность почувствовать себя живым.Да, я обещал сам себе, что отпущу, не преграждая путь ОбещалНо ты тоже дал мне слово, и я буду ждатьДаже если придёшь с заходом солнца следующей весной…Он правда ждал. Когда стих шелест дождя и заголосили птицы, мужчина покорно оставался у врат, сидя на коленях. Ждал, когда красные лучи небесного светила скользнули из-за горизонта, прорезая иссиня-чёрное полотно кровавыми стрелами. Не испытывая усталости или желания уснуть, он продолжал взирать на кованную железную преграду, не веря и не надеясь, а просто… Просто сдавшись порыву нелогичного поведения. Проклятому существу, долгое время не знавшему человеческого тепла, одинокому и чуждому сему миру простительна подобная вольность. Потому что никто не мог увидеть слабости мужчины за границами храма.Так проходили минуты, медленно подымалось солнце, лаская бледную кожу Ямазаки тёплым касанием. Жизнь кипела где-то там, далеко и не в Храмовой Долине, не с ним и не для него. От долгого пребывания в одной позе уже давно онемели конечности. При малейшем движении тело простреливала сильная судорога, лишь на краткое мгновение выдергивая мужчину из меланхолии. Бестия, мучившая узника множество одиноких зим, вернулась с новой силой, терзая разум, заставляя забыть счастливые моменты и выуживать всё то зло, боль и печаль, которые причинил мальчишке. Обидные слова, слишком тяжелые тренировки с мечом и даже негативные мысли в сторону персонального кошмара. Но ведь только его кошмара, совершенно не принадлежавшего всецело ему одному изначально. Он вспоминал лёгкие подзатыльники, а взгляд больших карих глаз терял прежнее упрямство, пронизывая визави холодом первобытной ненависти. Мелькали события давно минувших дней, где в схватке на деревянных мечах учитель специально направлял клинок в слабые места противника, но ученик, вместо жалобного ворчания на очередной синяк, бросался на него с убийственной яростью.—?Ямазаки-сан!Он попросту не заслуживал тех дней, наполненных жизнью. Демон не имел права радоваться своему существованию, следовало нести бремя проклятия и каяться во грехах день ото дня, вымаливая прощение у павшей жертвы. Разве Чонхон обещал наставнику быть рядом всегда? Разве доверчиво смотревший на него ребёнок заслуживал затворничества, коего невозможно избежать на территории храма?—?Ямазаки-сан, помогите затащить эту… Ямазаки-сан?Возможно, следовало выдворить мальчишку ещё первым летом, снабдив всем необходимым для комфортного путешествия до ближайшей деревушки. Но он так привязался к нему. К этой непрекращающейся головной боли, к шумному дыханию с ароматом сушенных трав, к теплу узких ладоней, к смеющимся глазам, к заразительной улыбке…—?Что с вами??— кожу влажной шеи опалило жаром, а такое привычное дыхание просачивалось сквозь маску при каждом произнесённом слове. —?Простите, простите меня, простите, я правда не хотел задерживаться, просто это дерево… Река… А времени было мало… Я просто…Родной голос медленно вырывал мужчину из глубин сознания на поверхность. Зрение сфокусировалось на обеспокоенном лице юноши, что также упал на колени, продолжая что-то говорить безостановочно. Он смотрел на угловатые черты, скользил взглядом от подбородка к блестящим от сдерживаемых слёз глазам, будто впервые видел этого человека перед собой. Чонхон не прерывал эмоциональный монолог, звал по имени, встряхивал за плечи, ожидая ответа. Маленький щуплый мальчишка по прошествии четырёх зим ныне являл собой высокого юношу, практически поравнявшись ростом с демоном.—?Дитя… —?хриплым басом позвал его очнувшийся узник.—?Я уже не ребёнок,?— привычно проворчал Чхве, но явно с нескрываемым облегчением. —?Простите, что заставил ждать, Ямазаки-сан… Но я вернулся с трофеем! Мне повезло в одиночку справиться с кабаном! Я же говорил, что справлюсь, а вы не верили.Самодовольство парня вызвало незлую усмешку. Нет, это всё ещё тот самый ребёнок, что хвостиком петлял следом за сожителем по многоэтажному храму, прятался от спасителя за печкой под навесным полом, пытался поймать белоснежную лисицу за хвост и с трудом учил чужой язык. Чонхон совершенно не поменялся внутренне, а лишь немного подрос. Однако, кого действительно коснулись незримые глазу изменения, так это Ямазаки. Существа, обреченного наблюдать за неизбежным течением чужой жизни.***Чонхон вырос.Молодой человек уже не помнил, в какую конкретную дату отмечал свой день рождения будучи болезненным мальчишкой, но спустя двенадцать зим проживания впределах ?божественного? храма ему исполнилось двадцать два года. Оборачиваясь назад, он ощущал благодарность своему учителю за ни с чем несравнимый опыт. За знания, коими пользовался по сей день. За умения, не раз и не два спасавшие ему жизнь. Однако ныне всё изменилось. Он перешёл Рубикон.Стоило, наверно, признаться хотя бы самому себе в том, что окончательно запутался. Чхве не понимал мыслей, обуревавших разум, не понимал желаний, терзавших тело. Не понимал, почему не может воспринимать учителя так, как раньше. Серая кожа проклятого узника могильным холодом обдавала горячие руки молодого воина. Тёмные, почти чёрные глаза мужчины пленили юное сердце, заставляя биться в унисон с пульсацией расширенных зрачков. От привычных действий, знаков внимания и смеха в голосе неестественная дрожь сбегала нервными импульсами от шейных позвонков к пояснице, оседала жаром в паху, дурманила сознание. И возможная ненависть со стороны якудза?— то немногое, что удерживало от бездумных действий. Потому молодой человек искал возможность отвлечься, обратить сумасшествие в ледяную волну ярости, омывая руки кровью хищных созданий предгорного леса. Он сбегал в деревню, дабы вновь и вновь поражаться красотами архитектуры совершенствовавшейся местности. Искал среди селян и путешественников людей, что говорили бы на его языке, и утопал в потоках новой информации. Постепенно Чонхон погружался в иной мир. В ту реальность, где не существовало демона из храма бога Удачи.Ещё одним камнем преткновения стала гильдия деревни лекарей. Новые знакомые: чародеи, воины в чудных доспехах, наёмники, странная помесь людей и животных, чернокожие и белокожие эльфы?— пленительный колорит, в коем нашлось место даже обычному мечнику с Храмовой Долины. Ему предложили присоединиться к группе зачистки после очередной вылазки в лес, где он случайно спас одного из членов гильдии от банды разбойников?— оных развелось достаточно, представляя серьёзную угрозу для путешественников и местных жителей?— а он, не долго думая, согласился. Когда юноша поставил учителя перед фактом, то надеялся услышать хотя бы слабый протест, чтобы знать наверняка?— мужчина не хочет его отпускать. Однако Ямазаки лишь коротко кивнул, принимая желание подопечного, как нечто само собой разумеющееся.Я надоел тебе?Он уходил на долгие дни, оставляя демона в полном одиночестве. Глупая вера в правильность принятых решений не позволяла иначе взглянуть на ситуацию. Чхве брался за любое задание, истреблял стаи хищников, устраивал засады на бандитские лагеря, даже пару раз занимался кражей. Делал всё, чтобы заглушить ощущение неправильности возникших чувств. В глубине души он оставался наивным ребёнком, искренне считая отстранённость мужчины желанием избавиться от надоедливого сожителя. А разве можно было иначе трактовать неловкую тишину вместо продолжительных бесед на различные темы; сдержанность в тактильности, что обоим приносила умиротворение в былые времена; прекращение совместных тренировок с мечом? Он негодовал, ощущая бессмысленность собственных поступков. Ведь побегом от действительности ничего не решить, только вот сказать правду было страшно до сих пор. Парень боялся реакции демона на свои слова. Страшился представить пышущего гневом якудза, готового убить собственного ученика за неконтролируемые чувства.В момент, когда держаться на расстоянии стало крайне болезненным, молодой человек решился на посещение одного из домов гейш, что предоставляли особые услуги для имевших за душой пару золотых монет. Он наивно олицетворял желания плоти в неумолимом взрослении?— исключительно всплеск гормонов и отсутствие сексуальной разрядки, не иначе. Увы, юноша не смог попытать счастья уединиться с прекрасной пери. Сложно объяснить, но воин с завидной регулярностью прокручивал в сознании возникшие чувства при взгляде на обнаженное тело куртизанки: узкие плечи, покатые бёдра, упругая грудь, слегка выпирающий животик, россыпь родинок вкупе с чередой синяков на тонкой шее… Хрупкость?— вот, чего он испугался. Чхве не знал, как стоило обращаться с женщиной, как быть нежным, как проявлять любовь, внимание, заботу. Парень видел нагую девушку, но в воспоминаниях всплывал образ полуобнаженного взрослого мужчины, что сидел на полу ванной комнаты?— оная являлась частью пристройки с отдельной печью для прогрева помещения и воды,?— и промывал смоляные волосы, расчесывая длинные пряди старым гребнем. Вспоминал напряженную спину с перекатывающимися под испещренной шрамами кожи мышцами, рычащего тигра в окружении кучевых облаков, ямочки на пояснице. И соблазнительно стекающие капли воды, что очерчивали идеально сложенную фигуру. Такого не сломать, не причинить физическую боль, такому хотелось добровольно подчиниться. Потому из дома гейш молодой воин ушёл в расстроенных чувствах?— вместо разрядки он получил очередное подтверждение собственной неправильности.Тогда Чонхон решил присмотреться к людям нынешней эпохи. Ведь то, чему обучал якудза, имело устаревшие каноны?— как в политике, так и в постели. Будучи мальчишкой, он не задумывался над интимной стороной жизни, однако ныне вопрос имел особый приоритет. Потому юноша обращал внимание на коммуникацию между мужчинами и женщинами, на их флирт с противоположным полом и друг с другом, на едва заметные знаки внимания, на мимолетные прикосновения друг к другу. Чем больше он наблюдал, тем легче становилось?— он не один такой неправильный. Впрочем, традиционность отношений, как оказалось, давно отошла на второй план. В Трёх Королевствах не существовало понятия традиционной любви?— существовала любовь вообще, в различных её проявлениях и к любому разумному виду. Конечно проявление страсти имело место быть за закрытыми дверьми спальни любовников, и всё заключалось в определённые рамки дозволенности, не претивших единой для всех морали, но и этого казалось достаточно для познания себя. На душе становилось легче от общения с согильдийцами, некоторые из коих также состояли в далеко не дружеских отношениях с партнёрами того же пола. Порой с мечником делились откровениями, рассказывали о чувствах, что находили отклик в душе влюблённого Чхве. И раз уж в мире сменились каноны, то почему бы не попробовать показать изнанку нынешней эпохи древнему существу, к которому пришло время вернуться?Незадолго до ухода в Храмовую Долину кое-кто из согильдийцев, рассуждая об отношениях, сказал, что можно задобрить человека перед сложным разговором подарками. Пускай перебравший сливового сидра чародей сообщил об этом визави едва ворочая языком, Чонхон проникся. Выстроив тактику ведения боя один на один, он возвращался в храм раз в два-три дня, принося льняные мешочки с семенами различных овощей, фруктов и магических трав, якобы показывая необходимость своего присутствия в темнице проклятого. Организовал своеобразный огород на заднем дворе, получив новое оправдание приходить домой как можно чаще. Юноша готовил почву не столько для растений, сколько для будущих отношений. Ведь воспринимать Ямазаки как учителя оный больше не мог; Затем в категорию подарков вошли сладости и безумно дорогое саке, на которое уходили все сбережения одного из самых востребованных членов гильдии. Он пытался задобрить древнее существо хотя бы столь незначительным знаком внимания, но всякий раз удостаивался приглушенного ?спасибо? и… Всё. Больше ничего не следовало за одним единственным словом благодарности. Бочонок с саке отправлялся в подгреб возле склада на полку к остальным собратьям, а сладости со временем выбрасывались, не будучи даже опробованными. Молодой человек редко задумывался на тему того, почему сожитель ни разу не обнажал лица при нём, но надеялся увидеть оное хотя бы во время снятия пробы рисового вина. Потому возникли закономерные вопросы?— либо тому не доверяли, либо проклятый стеснялся собственной внешности. Ни тот, ни другой не был задан источнику интереса из соображения сохранности жалкой жизни.Следующим шагом стала совместная деятельность. Юный мечник решил, что лучше сделать пару шагов назад перед прыжком в неизвестность, после одного из заданий на другом конце Королевства Когурё?— которое Ямазаки по старой памяти упрямо называл империей,?— случайно попав в лавку всевозможных тканей. Украдкой поглаживая шелка и полотна хлопка, он вспоминал грубые одежды, что сшили сожители несколько лет назад. Ныне воин ходил в подобающем статусу облачении, совершенно не напоминавшем кимоно, однако старший товарищ продолжал довольствоваться изношенным тряпьём. Пока Чхве утопал в современном мире, адаптируясь к условиям существования в социуме, его личный демон жил прошлыми законами, обычаями и рамками дозволенного, оставаясь гордым одиночкой.Одиночкой…Парень неимоверно скучал по якудза. Он понимал, что оставил самое близкое, родное существо в полном одиночестве, в очередной раз отправившись на задание, но ничего не мог сделать со своими страхами. С одной стороны, пугала неизвестность раскрытия истины, с другой же?— всепоглощающее безумие взаимности, ежели подобный вариант имел шанс на реализацию. Впрочем, мечник всё равно вернулся домой спустя неделю, принеся с собой несколько полотен дорогих тканей, надеясь сшить прекрасное кимоно объекту симпатии. А раз уж цель была поставлена, то достижение оной являлось лишь вопросом времени. Ради исполнения задуманного парень взял отгул до следующего крупного задания и предложил хозяину храма принять участие в пошиве.Категоричный отказ. Впервые демон столь открыто противился желаниям юного сожителя, цепляясь за местами истёртый халат домашнего кимоно, словно за бесценную вещь. Чонхон не просто не мог понять мыслей учителя, он даже умудрился обидеться на мужчину за резкий ответ и ярое отрицание необходимости обновить гардероб. И ни разу не задумался о возможной причине подобного поведения. А ведь достаточно было просто обратить внимание на тоску в полюбившихся глазах, на бережное отношение к подаренным мальчишкой вещам, на беспрекословное ожидание одного глупого ребёнка с заданий день ото дня. Но парень был слеп к чужим чувствам. Ведь Ямазаки?— древнее существо, воспитанное в строгих рамках традиций суровой эпохи. Он не мог, не должен понимать искренности чувств юнца. Оттого все попытки наладить контакт перед возможным признанием не оправдывались.На каждое действие, будь то невинным или же весьма откровенным, вызывающим, старший сожитель реагировал привычно, словно всё ещё общался с маленьким ребёнком. Даже поднятая тема о сексуальном воспитании не возымела какого-либо положительного эффекта, вместо хотя бы подозрительного отношения вызвав привычную готовность зачитать лекцию. С каждой попыткой косвенно показать изменившиеся чувства к демону, юноша терпел унизительное поражение?— якудза усмехался, гладил по голове за любое проявление активности и продолжал заниматься своими делами: прогулкой по территории храма, письменности на новых пергаментах кистью и чернилами, разжиганию огня в печах и любованием заката или рассвета. А после очередного ?глупое дитя? Чхве Чонхон окончательно опустил руки. Ведь древний демон, переживший столетия одиночества, не мог увидеть в подопечном возможного любовника.Ямазаки смирился.Наблюдавшему за ростом подопечного пришлось научиться смирению за столь недолгий промежуток совместного проживания. Он знал, на что променял одинокое существование, с момента первой вылазки мальчишки в большой мир пестуя в себе необходимость доверять. Мужчина мирился с желаниями сожителя, отпускал единственного близкого человека и вновь проживал бесконечные дни в безмолвии, растягивая разлуку на всё больший промежуток времени. Смирение?— догмат сердца и души, против коего не имело смысла идти. Потому что любимый маленький мальчик неумолимо обратился возмужавшим воином.В пределах Храмовой Долины вновь царила всеобъемлющая тишина. Когда за спиной юноши закрывались железные врата, спустя сутки улетали птицы, а несколькими часами позже сбегали с помеченных территорий лесные жители. Якудза вновь коротал время с давно ушедшей спутницей?— меланхолией?— провожая закаты и встречая рассветы бессмертия. Остывали печи, в кадках замерзала вода, от гулявшего по храму ветра скрипели половицы. Так давно не было сих признаков проклятия, что демон успел отвыкнуть. Он вздрагивал от очередного стона деревянных плашек, с тоской наблюдал за сменой дня и ночи. Вновь погрузился в ожидание, постоянно уверяя себя в том, что мальчишка вернётся. Ведь оный клялся учителю всегда быть рядом. И даже смирившись с разлукой, мужчина удивлялся наивности клятвы?— что для бессмертного существа каких-то пятьдесят-шестьдесят зим? Лишь неуловимое мгновение. Оттого более ценными являлись совместно прожитые дни, коих с каждым годом становилось всё меньше и меньше. Но узник не имел права сообщить о довлевшей тоске. Иначе глупый ребёнок обязательно пойдёт против личных желаний и решительно привяжется к наставнику, не требуя полноценной жизни в социуме. А столь постыдного вмешательства в чужую судьбу сложно принять даже такому собственнику, как главе давно погибшего клана Кёдо-кай.Со временем мужчина стал замечать изменения в юноше. Когда тот возвращался с заданий, измазанный кровью врагов и истощённый от долгого путешествия, то исходила от него усталость повидавшего жизнь ветерана. Стали плечи шире, походка грациозней, перевиты ручейками вен сильные руки. Исчезла угловатость нескладного тела, как пропала наивность в тёплых карих глазах. Более Чхве не являлся ребёнком. К аромату трав примешалась ржавчина, естественный запах кожи смешался с отголосками прикосновений незнакомых демону людей. И росло внутри некогда доверчивого мальчишки напряжение, что накладывало отпечаток на общение между ними. Пришлось смириться с отчужденностью.Чонхон исчезал на столь длительное время, что успевали опасть багряные листья. Появлялся на жалкие несколько часов, чтобы вновь раствориться в череде бесконечных дней, пока выпавший снег не растает. И вновь, и вновь всё по новой. Словно персональная головная боль стала хронической, но под действием лечебных зелий засыпала, чтобы внезапно истязать жертву после длительного отрезка спокойствия. Якудза бесновался внутри пораженного разума, воспринимая уход мальчишки побегом от принявшего клятву надзирателя. Иначе не возможно было трактовать столь короткие встречи; нежелание рассказывать о жизни вне Храмовой Долины; судорожное ожидание чего-то, словно пощёчины за провинность. Потому мужчина основное время молчал, с тоской наблюдая за подопечным. Он смирился.Когда неожиданно сократилось время расставания до пары дней, чёрное сердце затрепетало от радости. Приносивший мешочки с семенами различных растений мечник вернул узнику возможность наслаждаться жизнью окружающего мира, слушать музыку природы и вновь быть полезным хотя бы в малом. Он старался не думать о причинах изменений в поведении, надеясь на то, что воину осточертело плутать по империи неприкаянной душой, оттого и вернулся. Он действительно старался не замечать на себе странных, изучающих взглядов юноши, что жаром обдавали нутро. Словно его раз за разом обнажали, разрывали ткани любимого кимоно и требовали. Чего-то неправильного, грязного и унизительного требовали карие глаза. Чего-то, что не мог дать даже демон.Впрочем, через несколько недель отношения между ними вновь охладели. Ямазаки не понимал, как стоило воспринимать подарок в виде рисового вина и сладостей. Это подношение? Насмешка? Напоминание о проклятии? Ведь парень должен был заметить, что невольный хозяин храма никогда не снимал маску Хання, буквально сросшуюся с кожей лица. Верить в невнимательность молодого человека было несусветной глупостью, поэтому он смиренно принимал подарки, благодарил, но оставлял за юношей право самому распоряжаться с дорогостоящими напитками. К счастью, тот не принимал попыток выпить или съесть дары, так что постепенно демон перевёл знаки внимания из насмешек в дань уважения. Хоть и сложно было признаться в подобном, но всё-таки это оказалось приятно.Переломным моментом стало желание вернувшегося из долгого похода воина сшить новое кимоно учителю. Из белоснежного шёлка с восхитительным рисунком на длинном полотне. Якудза не сомневался в навыках подопечного, но с ужасом понимал, что не может расстаться с первым творением рук маленького мальчика десятилетней давности. Он смотрел на возмужавшего парня, на узкие ладони с зажатой швейной иглой меж тонких пальцев и понимал, что при первой же возможности этот человек уничтожит дорогое сердцу поношенное одеяние. Чонхон не знал ценности памятных вещей. Демон не научил его бережно относиться к подаркам, не показал важность сохранности воспоминаний. Более сожитель не помнил о почивших родителях и жил настоящим, словно константы в лице проклятого узника храма было достаточно, дабы не потеряться в ворохе времени. Однако что останется у древнего существа, когда ветреный искатель приключений вновь уйдёт и на сей раз не вернётся? Какие хранители воспоминаний подарят улыбку тоскующему по нему мужчине?Было невыносимо больно видеть на лице любимого мальчишки горечь отказа. Более невыносимым оказалось последующее поведение юноши, что ластился к нему, подобно оголодавшему по ласке коту. Прикосновения горячих рук простреливало истомой холодное тело, возбуждало натянутые нервы, омрачало безумными желаниями отеческое сердце. Ямазаки ощущал себя грязным, ненавистным чудовищем, когда вспыхивала кожа от лёгких касаний. Он старался увидеть во взрослом лице молодого человека маленького мальчика, которому отдал всё, что у него было, все знания, всю любовь и заботу, коей сохранилось не так много в бытность бессмертия, но этого оказалось мало. Чхве буквально выпивал остатки проклятой души, сводил с ума близостью, демонстрацией обнаженного тела во время общих приёмов ванны. Он издевался над ним. Он уничтожал драгоценное прошлое, подводя жертву к краю. Он не понимал, какую сильную боль приносил мужчине, не желавшем воспринимать единственное близкое существо объектом сексуального давления.—?Глупое дитя,?— всё, что оставалось говорить якудза, дабы окончательно не оттолкнуть от себя.Грустью лучились карие очи. Страсть затухала в пульсировавших зрачках, краской стыда окрашивалось юное лицо. Хотелось поддаться на провокацию, позволить себе зайти дальше лёгких прикосновений к тёмным волосам. Но если он сдастся, то никогда не простит себе слабость. Не сможет взглянуть в глаза растерзанного им мальчишки, из раза в раз представляя перед взором не взрослого самостоятельного молодого мужчину в расцвете лет, а нуждавшегося в товарище, покровителе, учителе ребёнка. Того проказника, что босиком бегал по холодным полам храма зимой, с болезненным стоном расчесывал синяки на бледной коже, радовался первой пойманной лисице, и громко смеялся от столь незначительных мелочей, которые с трудом могли позабавить бессмертное существо.Бисямон-сама, это и есть твоё проклятие? Так ты проверяешь мою душу?Чонхон вновь ушёл спустя несколько дней. Он забрал дорогие ткани, так и не сшив кимоно. На рассвете открыл кованные железные врата охранного периметра, посмотрел на замершего у храмовых ступеней узника и пообещал вернуться. Пообещал, не сказав точной даты. Пообещал, знойным летом унося пение птиц и вой хищных зверей. Пообещал, чтобы вернуться с первым снегом.***Они бежали, кричали, умоляли и кидались с новой силой, словно волна неконтролируемого отчаяния?— люди, что пришли за ним, дабы убить зло в последней инстанции. Звучно пели клинки, с силой врезаясь друг в друга, и замолкали вновь. Глава клана мог видеть только залитые кровью лица. Из чувств не осталось ничего, кроме всепоглощающей ярости.Мужчина не знал пришельцев, жаждавших смерти проклятого существа. Гарнизон из нескольких десятков обмундированных воинов ворвался в храм на заходе солнца. Они сметали на своём пути запаниковавших девушек и ослабленных недавним походом якудза, безжалостно вырезая одного за другим, окропив багрянцем остывшую землю. В сумерках осеннего вечера войско разгромило их, сократив некогда многочисленную семью до нескольких человек. И всё лишь из-за него?— демона, заточенного в клетке монстра, не успевшего принять на себя основной удар. Отточенными движениями разрезая горло или разрывая связки рук-ног в смертельном танце, он боялся найти среди устлавших поле битвы тел определённого человека.—?Ямазаки!Родной голос звал откуда-то из недр храма, в молитвенном зале которого проходило сражение. Брат пытался сохранить жизнь оставшимся соклановцам, но громкие вскрики раненных непрерывно врезались в сознание главы. Отразив несколько выпадов от вставших на пути самураев, брюнет без раздумий побежал в сторону каменных ступеней, дабы помочь единственному человеку, ради коего стоило жить даже будучи проклятым чудовищем. Он не обращал внимание на колющие, режущие удары бесчисленного количества лезвий, прорываясь вперёд. Он не чувствовал боли, не замечал пульсацию разрезанных вен. Двигаясь на чистом упрямстве, мужчина прорвался сквозь очередную линию обороны, вбежал в главный зал, взглядом пылающих яростью глаз ища Его.—?Ённам!Впервые боль костлявой рукой Смерти сжала кусок бьющегося в агонии мяса. Какофония звуков оглушила ударной волной, оградив от мира, резко обратившись фоновым шумом. Не слыша даже собственного хриплого стона, Ямазаки опустился на колени, не в силах сделать несчастных десять шагов до изломленного тела.—?Ённам,?— беззвучно шептали губы. Он звал, но ответа не последовало. Хотелось кричать, однако горло сдавило невидимой удавкой. —?Ённам… Ённам, Ённам…Колени предательски тряслись вторя рукам, пока якудза жалко полз к нему, не будучи способным встать на ноги или хотя бы протянуть к родному человеку заиндевевшие пальцы. Кто-то надрывно смеялся, наблюдая за унизительным представлением некогда гордого, кровожадного убийцы. Чья-то рука без сожаления занесла катану, молниеносно вонзив клинок промеж рёбер, распарывая спину, разрывая сердце и лёгкие; Крик обезумевшей от страха толпы.Кончиками окровавленных пальцев демон провел рваную линию от скулы к побелевшим губам такого любимого лица. Сердце остановилось. Его собственное сердце, некогда качавшее красную жидкость по системе вен и артерий, обрекая жить день за днём. Потеряв последнюю крупицу осознанности происходящего, он трепетно приподнял тело брата, прижимая к кровоточащей груди голову со спутанными смоляными волосами; Крик нарастал, нескончаемым потоком охватив Храмовую Долину.—?Ённам, прости меня, пожалуйста, прости,?— в последний раз со слезами на глазах шептал мужчина. Он мерно раскачивался взад-вперёд, пальцами поглаживая затылок и спину брата. —?Я так виноват. Не уберёг, не защитил, не спас… Это только моя вина. Моя…—?Бегите!Топот десятка-другого ног на краткое мгновение заставил Ямазаки оторвать взгляд от замершего в вечном умиротворении лица. Он мельком посмотрел в сторону удалявшихся к вратам силуэтов, не ощущая инородных предметов в теле: семи или восьми клинков, торчавших из спины, и булаву, пригвоздившую одну из ног к полу. Потому что ничего не осталось в этом мире, кроме горя, сожаления и невыразимой тоски. Не осталось ничего, что можно было бы считать своим. Ведь даже жизнь уже давно не принадлежала ему. В неуловимый момент голосовые связки разорвало от вопля отчаяния.Картина мироздания рассыпалась на мириады крошечных пятен, красными вспышками мелькая на чёрном полотне. Среди них всплывали нечёткие образы незнакомцев, навечно запечатлевшись в памяти чужим первобытным страхом. Катана врезалась в кости беглецов, руки омывались чужой кровью… Но демон не замечал. Он душил пойманную жертву подрагивавшими пальцами, когда очередной самурай со слезами на щеках и вонзенным в туловище клинком вымаливал прощение. Он ломал протянутые в молитвенном жесте руки. Он вырезал проклятия на обнаженной коже врагов. Обезумел, приняв хладное тело брата в свои объятия, сошёл с ума от осознания неизбежной вечности в бессмертии. Ведь, убив последнего воина у наглухо закрытых врат храма, Ямазаки занёс чей-то танто и разрезал собственный живот, не испытывая боли. Мужчина застыл в ожидании Смерти. Но она не пришла. Не забрала его жалкую душу. Не подарила облегчение.Похоронившему самое дорогое, потерявшему любовь и тепло, не достойному забвения?— Демону…Догорела последняя свеча. В молитвенном зале лишь тяжёлое дыхание молодого мужчины раздавалось под высокими сводами, человека, что крепко прижимал неподвижного рассказчика к груди. Впервые за многие годы он плакал, роняя слёзы на макушку измученного повествованием существа. Тёплыми ладонями скользил по напряжённой спине, не желая верить в столь трагичную судьбу, прекрасно зная подлинность каждого слова.—?Маска,?— хрипло прошептал воин в странных доспехах, отринув от согретого тела и обхватывая руками скрытое атрибутом проклятого лицо. Костяная маска Хання не поддалась отчаянным манипуляциям, плотно прилегая к давно посеревшей коже. —?Она появилась тогда, да? В тот самый день?—?Да,?— последовал глухой ответ. —?Когда я смог собрать себя по кускам и решил похоронить брата, она уже была на мне. Её не снять, Чонхон… Это часть моей демонической сущности.—?Сколько,?— гулко сглотнув ком горечи, заставил себя говорить собеседник,?— сколько зим прошло с тех пор?—?Не знаю.Ямазаки действительно не знал этого. Он сбился со счёта на, кажется, третьем десятке и перестал следить за течением времени вовсе. Не имело смысла пытаться изменить судьбу. Зловещий рок будет преследовать узника до тех пор, пока кто-нибудь не снимет проклятие или не убьёт его. Якудза не обманывался призрачной надеждой получить освобождение: вряд ли существовал человек, знавший язык древних письмён, витиеватым орнаментом испещрявших отощавшую грудь; вряд ли существовал человек, коему под силу прервать бессмысленную череду дней. Оттого мужчина лишь устало прислонился к плечу слушателя, надеясь унять острую боль воспоминаний в сердце. Зарубцевались шрамы, зажили давно, только вот легче не становилось.Чхве корил себя за глупость, за невнимательность, за наивность суждений. Минуло столько времени с тех пор, когда он убыл странствовать, оставив любимого демона в полном одиночестве, забрав, казалось, самое ценное, дабы не возвращаться вновь. Но прошло почти полгода, прежде чем воин поднялся на вершину пологого холма и слегка толкнул кованные врата. Каково же было удивление блудного ученика, узревшего неподвижную фигуру главы клана Кёдо-кай, припорошенного снегом? Словно тот ни разу не сдвинулся с того самого дня, когда молодой человек пообещал вернуться, но предательски сбежал. Оттого сердце сильнее билось о рёбра, принося ни с чем не сравнимую боль. Он так виноват перед существом, преданно ждавшим его.Однако Ямазаки думал иначе. Мужчина испытывал благодарность к вернувшемуся домой мальчишке. Он выучился смирению и доверию, и только потому продолжал ждать, не надеясь услышать родной голос. В тот момент, когда жалобно скрипнули врата, проклятый узник ничего не замечал. Быстрые шаги и хруст снега оставались за гранью его внутреннего мира. Ведь он столько раз слышал эти звуки, столько раз путал с реальной картиной незыблемого одиночества, что боялся сойти с ума. И потому ныне цеплялся за Чхве, страшась возможности оказаться вновь одному.—?Прости меня, Ямазаки-сан,?— на грани слышимости произнёс молодой мужчина, не в силах отстраниться. —?Пожалуйста, прости. Я был слепым, глупым ребёнком, не видевшим дальше собственного носа. Ты был прав. Ты всегда прав.—?Тише, Чонхон,?— обнимая того поперёк спины, также тихо шептал демон. —?Я знал, что ты вернёшься рано или поздно. Ведь ты поклялся мне, и я ждал. Спасибо, что вернулся домой.Подопечный затрясся в рыданиях, услышав столь искренние слова. Боль расцветала пышным букетом, шипами пронзая душу, заставляя слёзы литься непрерывным потоком. На пару мгновений, хотя бы на один единственный вечер он мог позволить себе открыться, позабыв про образ взрослого человека. Он не заслужил такой любви. Он не был достоин стольких дней ожидания. Воин рисовал в воображении ужасную картину того, как, вернувшись в храм, покинутый узник бросится на него с обнаженным клинком, будучи жадным до крови предателя. Потому взбирался на холм в ожидании Смерти, как в далёком детстве. И вновь учитель не оправдал его мрачных надежд, приняв в объятия, поблагодарив за возвращение, не проклиная за долгое путешествие и не избивая деревянным мечом в качестве наказания.—?Надо растопить печь,?— прервав поток нерадостных мыслей, тяжело вздохнул Чхве. Однако пригревшийся мужчина не спешил отпускать его. —?Холодно же. Заболеешь.—?Демоны не болеют.Впрочем, Чонхон умудрился поставить якудза на ноги и неторопливо отвести наверх в хозяйскую спальню. Дождавшийся блудного ребёнка наставник с трудом держал равновесие из-за атрофированных мышц, что придут в рабочее состояние через несколько часов?— и всё благодаря проклятию,?— однако до этого знаменательного момента требовалось вернуть храму более жилой вид. Оставив ношу на сопревшей постели, парень покинул комнату. Ему требовалось время усвоить полученную информацию.Глубокой ночью невозможно уснуть: Ямазаки лежал на новых простынях, привыкая к давно позабытым ощущениям, и смотрел на огрубевшие черты лица молодого человека. Он прикасался кончиками пальцев к выступающим скулам, проводил неровные линии к подбородку, спускался ниже, оглаживал шею, следил за ручейками вен и останавливался у острых вершинок ключиц. Жар живого тела впитывался в серую кожу, согревал, дарил чувство причастности к миру смертных. Ради подобного опыта стоило ?продремать? полгода в ожидании любимого мальчишки.Чхве млел от едва ощутимой ласки, позволяя любопытству мужчины медленно возрастать. Он хотел этого, но не имел права просить. Он надеялся, что демон зайдёт дальше, позволит почувствовать острое возбуждение и подарит наслаждение. Не стоило даже думать о подобном, но желание довлело над разумом. Впрочем, молодой воин сохранял молчание, ожидая дальнейших действий от визави.—?Ты так вырос,?— хриплым басом констатировал факт хозяин обители. —?С прошлого лета возмужал больше прежнего.—?Я дважды пресёк северную границу Королевства Когурё и исполнил роль наёмного убийцы для знати Королевства Силла. За это время пришлось увеличить физическую нагрузку, чтобы выжить в случае предательства. Теперь меня разыскивают… За мою голову назначена награда в тысячу золотых монет самим королём Кимом.Слова подопечного всколыхнули закостенелые страхи. Жизни Чонхона грозила опасность, и ежели в прошлом угроза была достаточно эфемерной, то ныне оная ощущалась как никогда отчётливо. Резко приняв сидячее положение и зашипев от тяжести до сих пор вялого тела, мужчина грозно посмотрел на воина.—?Ради чего ты рискуешь жизнью, глупое дитя?—?Во-первых, да, я глупый,?— примирительно начал тот,?— во-вторых, я уже не ребёнок. В-третьих, риск был оправдан.—?Оправдан, говоришь?.. И чем же?Странствующий наёмник споро поднялся с кровати и ушёл в другой конец комнаты, разыскивая что-то среди вороха принесённых им вещей. Спустя минуту достав облаченную в ножны катану, он вернулся к постели и забрался на оную с ногами, демонстрируя находку.—?Это клинок генерала Ли, которого мне заказали,?— держа меч на раскрытых ладонях, доверительным шёпотом поведал он. —?В столице на подпольном рынке за него можно выручить в три раза больше, нежели за мою голову. Он, конечно, не настолько древний, нежели твой, но мне казалось логичным преподнести в качестве извинения за длительное отсутствие такой подарок.Приняв в руки оружие, Ямазаки трепетно обхватил рукоять клинка, мозолистой ладонью ощущая непривычное тепло эфеса и шершавость чёрного шнура, скрывавшего металлическую накладку раскрывшей крылья цикады. Медленно потянув меч из ножен цвета непроглядной тьмы, демон прислушался к звону запевшего лезвия, испещрённого мелкими царапинами, но не потерявшего холодной красоты и смертельности. Оно было идеально сбалансировано, и достаточно лёгким для стандартной длины клинка. Мастер постарался на славу, вложив всю душу в свою работу.—?Прекрасное творение,?— нарушив уютную тишину, с трудом произнёс якудза. —?Но не стоило рисковать своей жизнью ради него.—?Я рискую с того самого дня, как появился на свет, Ямазаки-сан,?— невесело рассмеявшись, парень упал на подушки и взирал на мужчину снизу вверх. —?Если бы я не рисковал, то не поднялся бы к проклятому храму, дабы принять Смерть от руки демона. Если бы я не рисковал, то не вернулся бы вновь к тебе, домой, в место, в котором прошли мои лучшие годы.Давно они не говорили по душам. Давно не делились чем-то сокровенным, желая понять собеседника, впитать чужую жизнь и насладиться её многогранностью. Мир продолжал существовать отдельно от Храмовой Долины, умирая и воскресая вновь, впрочем, не затрагивая своим течением умиротворенных беседой мужчин.Почти тринадцать зим назад больной ребёнок пришёл в храм Бисямона, в надежде встретить погибель и уйти за грань к родителям. Столько же лет назад демон впервые за многие века одиночества принимал гостя в своей темнице. И ни один из них не сожалел.***Упал первый снег.Глаза закрыты рукой,и смеётся бог.Мужчина в поношенном кимоно стоял на последней храмовой ступени и обводил пустым взглядом стылую землю. На поясе его висели ножны, в правой руке?— катана генерала Ли. Босые ступни украшала спёкшаяся кровь. Застывшие капли алой жидкости вели от самых врат охранного периметра к хозяину проклятого дома, разлетевшись в стороны блестящими бусинами, подобно спелым ягодам покрывшись белыми хлопьями. Демон стоял, не в силах сделать шаг.—?И вновь, и вновь первый снег.Искажены яркими эмоциями лица незнакомых существ. Эльфы, оборотни, религиозные фанатики, вампиры, воины, чародеи, наёмники. Чем выше подымал глаза бессмертный якудза, тем больше безжизненных тел покрывало внутренний двор. Изломленными куклами они смешались в багряном болоте, подобно камышам возвышались холодные клинки мечей, мерцали лезвия. В мёртвой тишине с тихим стоном скрипели половицы. Почти не слышно отзвуков пения птиц. Не слышно шуршащих веток и убежавших прочь животных. Последний вздох жизни смолк несколько мгновений назад.Первый шаг ознаменовался противным хлюпаньем. Нога увязла в грязи, подобно второй, что совершила следующий шаг. Колени подгибались, но мужчина продолжал идти, не смея упасть ниц и захлебнуться безнадёжностью. Смазывались головы существ в блеклые массы с чёрными дырами ртов, путались конечности в сложных связках. Под стопами Ямазаки ломались пальцы воинов, осколки мечей впивались в кожу, свежей кровью устилался путь палача. Он шёл вперёд, не видя и не слыша. Шёл, чтобы в конце тропы в последний раз закрыть глаза.Когда взгляд сфокусировался на знакомом лице, проклятый узник содрогнулся, опустившись на холодную землю. В затянувшийся облаками небосвод устремлен угасший взор, тёмные ресницы трепетали на ветру. Губы искривлены печальной улыбкой, запечатаны в груди последние слова.—?Ты звал меня? Кричал моё имя?Мозолистая ладонь закрыла веки покинувшего этот мир человека. Время застыло вместе с жизнью, словно в бесконечном повторе секунд запечатлев единственное мгновение. Поднявшийся ветер растрепал окрашенные кровью тёмные волосы, всколыхнул ткани одежд, унёс прочь крупицы здравомыслия.Ямазаки в последний раз вобрал в лёгкие воздух, застыл подобно запёкшейся крови, и рукой закрыл свои глаза, боясь увидеть больше. В темноте, окутавшей его, мужчина выдохнул протяжно, с присвистом, сомкнул испещрённые трещинками уста и повалился вперёд. Сердце в который раз остановилось, но не забилось вновь. Он так хотел покончить с этим, отдать жалкую душу Смерти, что в отчаянии заставил умирать себя из раза в раз, прижимаясь к единственному близкому в бессмертии человеку.Почти четырнадцать лет они делили кров, почти четырнадцать зим учились жить.Упал первый снег.***Последние секунды знаменовали завершение видеоролика. С тихим щелчком система вернула внимание игроков к кованным железным вратам проклятого храма, предлагая действовать дальше самостоятельно. Впрочем, команда из шести бета-тестеров прошла Долину исключительно ради победы над боссом, коего местные жители возвели в ранг легенды.—?Ребята, а кто-нибудь знает японский?Спросил лидер группы, ожидая хотя бы робкого согласия. Требовался переводчик для расшифровки выведенной то ли краской, то ли кровью фразы, что являлась своеобразным элементом декора храмовых врат. И вот уверенно взмыла вверх рука, а темноволосый мечник вышел вперёд.—?О, Zelo, не знал, что ты у нас полиглот.__________________________________Советую загуглить, кто такой Zelo, если открытый финал окончательно разбил ваше осознание происходящего.На этом закончилась первая часть истории Ямазаки и Чонхона, с ними ещё будет продолжение.