Не из серии (1/1)
Кафе. Он медленно идёт по пустому помещению. Странно, обычно здесь намного больше народу: Чарли известный пекарь в этом районе. К нему на выходные со всего города съезжаются. Мужчина затягивается сигаретным дымом, чуть усмехается и, запрокинув голову, медленно выдыхает. Опоздал. Жаль. Он помнит свою первую встречу с этим мужчиной. Тогда он просто зашёл, чтобы перекусить и влюбился. В эти пирожки с печенью невозможно было не влюбиться. Вот кто будет покупать квартиру рядом с пекарней ради пирожков? Похоже, он один такой. А сейчас здесь пусто. Запертая дверь, табличка ?закрыто? и недоумевающие посетители, которые дёргают дверь и смотрят сквозь стекло. Как это так? Где теперь есть? Присев, он поднимает обрезанный телефонный провод и усмехается. Найти Чарли проще простого: мышление таких людей он знает. Куда бежать? Туда, где можно скрыться и заплатить наличными. Где ближайшее место? Хостел через улицу. Какая любимая цифра Чарли? Он звонит прямо в номер и улыбается, слыша голос пекаря. Однако на месте встречи ему говорят, что Чарли Уильямс ушёл с незнакомым смуглым блондином. М-21 открывает глаза. Он не любил это: просыпаться с головной болью. Сев, мужчина с силой трёт лицо и пытается вспомнить тот сон, который ему снился. Что-то яркое. Важное. Что-то про товарищей из серии М? Голова болела всё сильнее, из-за чего в сознании что-то путалось и казалось, что он не в мягкой постели, а на жёстком полу. Нельзя показывать, что ему больно. Надо просто уснуть дальше. Во сне ничего не болит. Во сне хорошо.
Перевернувшись на бок, мужчина поморщился от давления в висках и с силой закрыл глаза. Зажмурился до рези, до боли. После — открыл. Вроде стало легче, жаль, что ненадолго. Перевернулся на другой бок, чувствуя только тупую ноющую боль. Лёг на спину, глядя в потолок.
На улице уже начинало светлеть, когда М-21, бывший и единственный выживший подопытный серии ?М?, работающий сейчас охранником в школе Е-Ран, наконец, уснул. Сон не принёс облегчения. Даже там он чувствовал боль.
— Садись, — раздался знакомо-незнакомый голос.
М-21 находился на грани сна и яви. Он помнил этот момент, когда он на следующий день после барокамеры оказался у Кромвеля на приёме. Мужчина улыбался, черты искажались, в глазах плыло. — Ну, что же ты? Присаживайся, — голосом Франкенштейна проговорил Кромвель, окончательно теряя свои черты лица. Перед подопытным серии ?М? теперь стоял именно Франкенштейн со своей устрашающей аурой и фирменной улыбкой маньяка. Ослушаться нельзя, он аккуратно заползает на край стола, отчаянно давя в себе желание сжать виски руками. — Будет больно. Холодная мазь, он помнит это, она всегда предвещает боль, пытки — иначе не назвать. К груди, рукам, ногам прикрепляются присоски. Они нужны, чтобы следить за его состоянием. Игла — подача лекарства. Шлем.
М-21 не знает, водил ли он когда-либо мотоцикл, но он больше никогда не сядет на транспорт, где нужен шлем. Он ничего не слышит, даже своего крика. Он чувствует только боль, бьётся в конвульсиях, и ничего не слышит, но словно видит довольную улыбку — оскал — Франкенштейна. Прекратите! Хватит! НЕ НАДО! Мужчина просыпается от собственного крика, вскакивает, гонимый только одним желанием: спастись. ОН ДОЛЖЕН СПАСТИСЬ! Кто-то схватил его за руку.
М-21 сжимает чужую кисть в руке, выворачивает и, перехватив удобнее за плечо, как учили, чтобы сразу не сломать, швыряет в ближайшую стену. И кричит. Не надо! НЕ НАДО БОЛЬШЕ! — Если ты думаешь, что я не заметил… — начинает Кромвель. — … то ты сильно ошибаешься, — заканчивает Франкенштейн. М-21 тяжело дышит, всё так же прижимаясь к стене, сжимая в кулаках ножку от стула. Он не помнит, как сломал мебель, не помнит, как отшвырнул Тао, спящего в соседней комнате, в стену. Не помнит, как вообще уснул. Он не хочет возвращаться! — Никто тебя не отдаст обратно, — обещает Франкенштейн, делая шаг — один шаг — в его сторону. — Успокойся, М-21. Ты проснулся?
М-21 кивает. Нельзя оставлять вопросы без ответов. — Отпусти ножку. Сломанная мебель падает на пол. — Идём. Послушно, следом. Не поднимать головы. Не смотреть. Слышать осторожные шаги рядом. Не смотреть на товарищей. Идти. Неважно, что будет дальше. Он должен держаться. Должен выжить.
Он же дома. М-21 замер, ошеломлённо оглядываясь по сторонам и словно в первый раз видя стены.
Нет белого раздражающего цвета. Спокойный, тёплый оттенок обоев всегда радовал глаз.
Нет товарищей, они все погибли. Рядом Тао и Такео, не отстающие ни на шаг. Из-за двери встревоженно выглядывает Регис, делая вид, что рассержен пробуждением. Нет Кромвеля и других учёных. Есть Франкенштейн, что стоял, не делая попыток… никаких попыток не делая. Он дома. Он ударил Тао. Он сломал мебель. Он едва не напал на Франкенштейна. Но он Дома.
— Пришёл в себя? М-21 кивнул, ещё не в силах говорить. — Идём? — полувопросительно, но без права на отказ. Так не умел никто, кроме этого учёного. Он снова кивнул. Пошёл. Остановился. Оглянулся. — Прости. Тао тут же заулыбался, что-то тараторя и смущённо потирая пострадавший и уже регенерирующий затылок. Он не слушал, просто пошёл дальше. Ему страшно и не страшно одновременно. Кушетка твёрдая, но не холодная, Франкенштейн её улучшил и теперь это место слегка подогревается для большего комфорта. Голубые глаза смотрят внимательно, настороженно, с исследовательским любопытством. Обеспокоенно. Он действительно беспокоился за него? Он действительно беспокоился за него. Рука тянется к лицу, и модифицированный сжимается, сдерживая все возможные симптомы. — Расслабься, больно не будет, — успокаивающе. — Будет больно, — издевательски. М-21 отчаянно мотает головой, выбрасывая из головы полустёртый сон. Жмурится, выдыхает и кивает. — Что со мной? — почти шепчет. — Это я и хочу узнать. Ляг, пожалуйста. Не ?Ляг?.
?Ляг, — Эксперимент прошёл удачно, всё, что я хотел, получилось. Открывает глаза. Франкенштейн смотрит спокойно, нет даже намёка на улыбку. — Я закончил, присаживайся. М-21 вздохнул. Это просто кошмарный сон, чего он так разволновался? Франкенштейн ничего ему не сделает. На просьбу не отвлекать кивнул и сел более удобно. Ждать, возможно, придётся долго. Он никогда не сравнивал две лаборатории. То место было единственным, что они помнили. Даже мысли не возникало, что есть что-то, кроме белых стен и такого же цвета халатов. Они просто приняли тот факт, что на них обращают внимание только когда необходимы данные. В ином случае они просто невидимки, мусор, расходный материал.
Здесь же иначе. Просто полная противоположность, даже несмотря на схожесть. — Что со мной? — спросил мужчина, как только Франкенштейн отвлёкся от приборов. — Всё в порядке. Ты просто пробиваешь блоки, — слегка улыбнулся учёный. — Блоки? — Не воспоминания, — тут же оборвал все надежды учёный. За это М-21 и уважал его. Какой бы ни была страшная правда, он скажет. Вот так, сразу, напрямую и не давая времени на мечты. — Что тогда? — Вряд ли учёные Союза желали, чтобы ты рассказывал налево и направо всё, что они делали. Могу поспорить, что, став агентом, ты никогда не задумывался об этом. Не говорил с… со своим напарником о днях, что были проведены в стенах лабораторий. Ты говорил об этом, но вскользь. Вспоминал товарищей, какие-то неважные моменты, но никогда этот разговор не продолжался дальше. Ты просто не думал об этом. М-21 открыл рот, собираясь возразить и замолчал. Он прав. Он, чёрт возьми, прав! Сжав зубы, мужчина вспоминал все дни, что были после. И осознавал только одно: они действительно не говорили об этом. Никогда не думали. Только о товарищах. О их цели, о том, что они все погибли. Модифицированный ошарашено посмотрел на Франкенштейна. — Но… откуда ты знаешь? Так быстро узнать просто невозможно! — Это моя разработка, — буднично ответил учёный. В голосе досаду услышать было невозможно, если не знать. Впрочем, ему могло и показаться. — Обидно, что её испробовали на вас. Я не знал. Последние слова прозвучали несколько… так, словно он хотел извиниться. М-21 ничего не ответил, нахмурился. — Это так будет всегда? — Нет, зная, что с тобой, я легко могу это исправить. Нет, резкого озарения у тебя не будет, просто это будет проходить без проявившихся симптомов. — Я не буду кататься по полу от боли и могу не опасаться за свой мозг? — попытался перевести на обычный язык М-21. — Именно, — скупо улыбнулся Франкенштейн. — Но сегодняшний день я предлагаю пропустить. Познакомишься с М-10 позже. М-21 кивнул и поднялся, взглядом спрашивая разрешения идти. Получив в ответ кивок, вышел из лаборатории, сразу у дверей сталкиваясь с Тао, Такео, Сейрой, Регисом и даже Кадис Этрама ди Рейзелом. Последний, сделав вид, что он не стоял, а шёл, плавно уплыл к Франкенштейну. Модифицированный слегка улыбнулся, слушая привычные обращения сурового учёного к Мастеру.
— Может, в кино сходим? Босс вроде как дал нам выходной сегодня, — чуть громче, чем необходимо, проговорил М-21. Голос внутри кабинета мгновенно смолк, все, кто находился в коридоре, всей кожей прочувствовали отказ, лишение премии, зверские пытки уборкой и полную сервировку стола как минимум на месяц. — Франкенштейн… — тихо, неслышно и с улыбкой. Это почему-то тоже чувствовалось. — Только на один день!
Уже на улице, М-21 вдруг понял, что Франкенштейн знает, что следующий номер М-10. Мелочь, вроде бы.
— А ты про М-десятого расскажешь? — интересуется Тао, вручая заказанную булочку с печенью М-21 и хот-доги остальным. Мужчина улыбается почти незаметно, кивает. Приятно.