Часть 2 (2/2)

Ей хотелось почему-то верить. Женщина тоже была молода, темноволоса и улыбчива. Густые волосы вились по спине до самой поясницы, чёлка падала на карие глаза, из-за чего их почти не было видно. Вот только от улыбки становилось немного не по себе, она словно была приклеена к лицу, совершенно не шла этой незнакомке.

— Мы не причиним тебе вреда, мальчик. Что бы ни было в прошлом, оно там и осталось. Идём с нами, — улыбнулся мужчина, протягивая широкую ладонь. Франкенштейн осторожно взял его за руку, и незнакомец легко поднял его над землёй, усаживая на сгиб локтя. — Я уже взрослый, — буркнул мальчик, отводя глаза.

— Конечно, — хмыкнул мужчина. — Садись в телегу к Лавин. Скоро будем дома. — Если ты, конечно, хочешь остаться с нами, милый, — проговорила женщина, протягивая руки и принимая мальчика в свои объятья, в то же время закутывая в шкуру.

Франкенштейн хотел: уж лучше поехать с ними, чем оставаться в лесу наедине с дикими животными и холодом.

По пути в дом, где жила эта пара, мальчик узнал про них из рассказа женщины. Лавин и Говард — жители одной из деревень, названия которой Франкенштейн даже не знал (неужели он настолько далеко ушёл?). Они жили вместе уже давно, но до сих пор не имели собственных детей.

— А сегодня мы встретили тебя, милый. А где твои родители? — Умерли, — тихо ответил мальчик и, вспомнив, что говорил Говард, добавил. — На нас напали разбойники, а я сбежал. Только бы они не начали расспрашивать ничего! Он не сможет быстро придумать правдоподобную историю с нападением. Говард только плечом повёл и выругался в адрес бандитов, а Лавин снова улыбнулась и всплеснула руками: — Вот видишь, как здорово?! Теперь у тебя есть возможность жить с нами! Я буду тебе мамочкой, хорошо? Ты кушай, милый, кушай. Франкенштейн только кивнул, вгрызаясь в холодные пирожки и запивая водой. Он не был согласен с тем, что это здорово, но был готов к тому, чтобы остаться. Весна обещала быть холодной, и лучше переждать это время с крышей над головой. Деревня, в которую его привезли, оказалась большой и просторной, но одноэтажные домики говорили о том, что жители не слишком-то и богаты. Ехали долго, и уже вечерело, поэтому почти никого не встретили по дороге, только какая-то девочка с любопытством прижалась к забору, оглядывая мальчика. Дом Говарда и Лавин так же был небольшой, но с двумя комнатами, в одну из которых привели отмытого и накормленного Франкенштейна.

— Теперь ты будешь жить здесь, милый, правда, здорово? — радостно прощебетала Лавин. Франкенштейн кивнул. — Идём, дорогая, мальчику надо отдохнуть.

— Подожди. Милый, скажи, как тебя зовут? Мы назвали свои имена, а ты нет.

— Франкенштейн, — честно ответил мальчик. Потрепав его по волосам, женщина ушла. Остался только Говард. — Присядь. Моя жена очень ждала ребёнка, но Бог так и не дал ей малыша, — прямо сказал мужчина. — Она хочет взять на воспитание тебя. Как ты на это смотришь? — Я не знаю, — совершенно растерялся Франкенштейн. — Так можно? А как же мои родители? — Можно, если ты сам этого захочешь. Твои родители не виноваты в том, что ты остался один. Я думаю, что они были бы рады, что их ребёнок не останется жить на улице. Ты подумай, а завтра скажешь, хорошо? Оставшись один, Франкенштейн осторожно уселся на кровать и огляделся. Его комнатка вмещала в себя всё необходимое для житья: шкаф для одежды, кровать и стул, около окна стоял сундук. Спальное место удобное, так и манившее улечься и, наконец, отдохнуть. Но надо было дождаться, пока немного подсохнут волосы. Вздохнув, Франкенштейн провёл ладонями по плечам, наслаждаясь чистотой и отсутствием мерзкого запаха. Лавин так забавно пыталась ему помочь помыться, как будто ему года три. Кажется, она расстроилась, когда Франкенштейн отказался. Остаться? Или нет? В смежной комнате тихо переговаривались Лавин и Говард, судя по чуть взволнованному голосу женщины — о нём. На первый взгляд они вроде бы неплохие люди, добрые, но слишком резко всё изменилось. Сначала умерли родители, потом жизнь у Хауарда и вот сейчас всё снова вроде бы хорошо. Хорошо же? Франкенштейн осторожно улёгся на прохладных простынях. Она сказала, что хочет, чтобы он остался. Почему бы и нет? Говард прав, никто не виноват в том, что он остался один, а у них тоже нет детей. Они могут помочь друг другу. Кивнув самому себе, мальчик посмотрел на улицу, где тихо шелестели молодые листья. Весна в этот раз наступила быстро. Резко выпрямившись, мальчик вскочил и бросился к окну, откуда была видна речка, уже освободившаяся ото льда. Какой сегодня день? Считать пришлось практически на пальцах. Это что же получается? Ему уже не восемь?

Ему девять лет и почти ровно один месяц. Франкенштейн опустился на сундук. Доктор Хауард забрал не только его жизнь почти на целый год, но и отобрал радость Дня Рождения.

Странно, но он не почувствовал горечи от этого. Наоборот, мысль о том, чтобы справить праздник в следующем году с Говардом и Лавин не принесла удовольствия. Вздохнув, мальчик вернулся в кровать и укладываясь на бок. Он не хочет больше праздновать свой праздник. Без родителей, без их традиции это уже будет не то. Потому что никто не встанет до петухов, не приготовит свежий торт, не придёт к нему в комнату, принося с собой веселье и чувство праздника. Отец всегда подхватывал сонного сына с самой кровати и подкидывал высоко к потолку, а после обнимал вместе с матерью. Они бросали все дела, на какой бы день ни выпадал праздник, гуляли, ходили в лес, просто отдыхали, полностью отдаваясь семье.

От воспоминаний стало грустно, в груди сдавило неприятным комком. Заплакать не позволило резкое осознание, что доктору это не понравится. Доктор Хауард не любит слёз. Доктор Хауард мёртв. Мальчик перевернулся на другой бок и снова вздохнул. Он пробыл у мужчины всего лишь год, а уже автоматически подавляет свои эмоции. И даже то, что доктор мёртв, не дало ему тосковать по родителям. Он словно задвинул эту грусть в дальний ящик, забыл о том, что надо грустить. Просто потому, что доктор этого не любит. Взрослые сильно влияют на детей.