Прощение (1/1)
нить между нами болезненна и тонка.
они твердят, будто ты — это выдумка.
если это так — и пусть!
я готов умереть в этом мире иллюзий!
аффинаж - ангелТьма жрёт тебя, проедая сквозную дыру в подсознании.Глаза различают отблеск зеркала в полутьме, но Сиону эта тьма кажется абсолютной. Нет сил даже поднести свечу, чтобы разглядеть своё уродство в неровном свете пламени.Страх? Сион спрашивал себя страх ли это? Кажется, нет ведь страх просыпался в вечернем сумраке, а сейчас тьма.Здесь, в их с Недзуми подвале, всегда, безоговорочно: свет или тьма. Внутри стен или снаружи. Друг или враг. И чтобы увидеть сумрак нужно выползти на поверхность. Сион не может, потому что тьма поглощает всё.Остаётся лишь винить город. Город, который предприимчивые управленцы выстроили на чужих костях. Город, который выжег Недзуми сердце. Если бы дыра в сердце Крыса была лишь образом, просто страницей шекспировской пьесы.
?Тихо. Только ветер скребёт снаружи. Сион знает, что скребёт, но не слышит. Ему так больно и страшно. Вернувшись минут тридцать назад, когда снаружи, вне подвала, как синее дымное облако разрастался вечерний сумрак, а внутри уже была тьма, он почувствовал, что жив, изломан, изранен, но жив. Холод обматывал ступни гладкой и липкой пленкой. Вставать не хотелось. А когда он оказался перед зеркалом и жить уже не хотелось. Тело бледное худощавое было чужим.Змея шрама в отблеске свечи казалась живой, душащей его тварью. Он с опаской прикасалсяк щеке, тогда как страх внутри кричал, гораздо сильнее. Содрать, отмыть, искоренить эту мерзость. В своей голове Сион уже нёсся в ванную, спотыкаясь о раздробленный кафель. Вода смоет с него всё это. Может в конце концов смоет и его тоже. Вода разбивается о голову, возвращая в действительность. У него нет сил бежать. Сион все ещё здесь.
Стоит коленямина досчатом полу и плачет. С него достаточно. С него хватит. Ему всё это не нужно.— Недзуми... – он слышит усмешку где-то вдалеке позади себя и выныривает из толщи воды.
— Ты кончай с этим. Живые люди всегда тёплые, помнишь? А ты выглядишь так будто сейчас умрёшь. Ты уже выжил, а значит не имеешь права думать о смерти.— Недзуми, я... урод.Крыс подходит ближе мягкой кошачьей поступью, тоже опускаясь подле зеркала.— Ну ничего себе, как самокритично!— шершавая ладонь мягко касается щеки Сиона, касается и змеиной метки. — По-моему, очень даже мило, – Сион порывается шикнуть, отодвинуться как можно дальше, но Недзуми вдруг улыбается и мир для Сиона замирает.
Вспоминая об этомСион всё ещё иногда сомневается. Быть может этот отблеск свечи был обманчив и в той страшной тьме он сам лишь вообразил налице Недзуми это счастье.
Рваным движением Сион запустил руку в волосы. Времени оставалось не так много. Скоро Недзуми отправляется. Сейчас он там внизу разговаривает с Каран. Сион знает, хоть и не слышит. Можно прикрыть глаза и представить Недзуми, лениво опирающегося спиной о косяк и вежливо улыбающегося в ответ на увещевания его матери.— Милый, может, ты всё таки останешься?— Извините мисс, но я правда должен уйти, — мягко произносит Крыс, — Вишневый пирог замечательный, как и всегда. Может... Я даже ещё вернусь, чтобы отведать его снова. Не знаю. Есть здесь что-то, ради чего определенно стоит вернуться —Недзуми прерывает звук колокольчика. Распахивается дверь. Две юные девицы, переговариваясь заходят в пекарню. Недзуми щурится. Вместе с этими двумя в пекарню Каран проникло и солнце. Теплое яркое светило заставляет Недзуми прикрыть ладонью глаза. Тишину этого весеннего утра прерывал только разрисованный под океан колокольчик. Он звенел,каждый раз, когда открывалась дверь.
Когда Недзуми поднялся наверх, он неожиданно для себя обнаружил Сиона не сладко спящим в постели, а сидящим над листом бумаги. Юноша сосредоточено писал что-то, иногда нервно покусывая кончик карандаша. Недзуми показалось, что зрелище просто потрясающее. Возможно именно так он будет выглядеть, решая будущее Номера Шесть уже без него. Эта мысль вселяла спокойствие, но в то же время будто бы опускала тяжёлый груз на плечи. Наверное, это эгоистично с его стороны, но Крыс не может остаться, ведь он всё ещё не знает, что делать. Он всё ещё не знает, что это любовь свернулась тугим комком у него в груди. Он просто не хочет знать и поэтому убегает.