Пламя в бутылке; Чтец говорит с Хедвином (1/1)

Он выбирает не лучший момент, но как потом Чтец понимает - единственный. Иначе бы он просто уснул сразу, как за Сандалом исчез бы за приоткрытой дверью запах его горького гадкого табака. Чтец опускается у стены, почти сползает по ней. Усаживается где-то между столом и прислоненной к стене лютней Тарика, на поеденный паразитами коврик из шкурок плакальщиков, и закрыв лицо руками не сразу замечает в комнате еще чье-то присутствие. Кроме тех, конечно, что уже был здесь, в не очень уютной захламленной проходной, где и без того мало места. В общей комнате закрыта дверь и кто-то точно спит, а здесь дремлет, обняв импа, их Лунная девочка, свернувшись под тяжелым нахламлением ритуальных одежд. После их разговоров всегда так - Сандалу вроде хоть бы хны, если и плохо,если его и изматывает это, то он не показывает. А Чтецу дается нелегко. С каждым разом чуть легче, правда, но все равно. Он ощущает себя как после тяжелой болезни, оставаясь один, очистив ту границу в своем сознании, на которую пускает, и за которой хранит непозволительное для чужих глаз и чувств, свободной. Это - защита, ограничение, постоянная бдительность, всепоглощающее внимание, когда он весь становится этим сосредоточением, чтобы сохранить хоть какой-то контроль над тем, к чему Сандалу прикасаться не позволит. И это выжимает его насухо. Остается подобие человека, оболочка, болящие от света газа и сухой рот, дрожащие ноги. Дыхание сдавленное, словно грудь зажата.Чем дальше, тем быстрее он восстанавливается. И Сандал явно знает это, ему явно этого и нужно. И Чтец не против. Какой бы жестокой не казалась эта тренировка, она приносит плоды. Вероятно, скоро будет приносить не только им двоим.Но с границами в моменты освобождения, когда Сандал оставляет его, все еще тяжело. Их почти нет. Пожелай кто-то прочесть его в такой момент - и получил бы все, ворох мыслей, чувств и историй, именуемый Чтецом Ночекрылых. Он не просто не может защищаться - не слышит даже шороха шагов.Когда открывает глаза - перед ним Хедвин, и по выражению его лица видно, что чтобы он не задумал здесь найти сейчас, эта идея уже не кажется ему такой уж хорошей.- Прости, - говорит он негромко, и оглядывается на сопящую девочку. - Я хотел поговорить. Если у тебя найдется время.Чтец не дает ему воткнуть гвоздем это "но", и качает головой. Его уже порядком достали тряпки, которые приходится носить, длинные, мешковатые и бестолковые. Он вновь едва не запутывается в том, что служит ему плащом, и, поднявшись, держась о стену, чтобы не сверзиться обратно, кивает на дверь общей комнаты.- Наедине, - смаргивает Хедвин. - Если ты не против.Чтец кивает ему, вздыхая поглубже, показывает на себя, на чан с водой и затем на дверь.- Я подожду снаружи, - кивает Хедвин, вероятно, понявший.Он пьет и с каждым теплым глотком становится чуть лучше. Но муть не отступает даже на улице, в воздухе равнин. Душно. Здесь душно. Дневная буря, несшая песок, улеглась, и стало видно небо.Чтец выходит с чаркой воды и, расшнуровав ворот, без капюшона и плаща, подкатав рукава, умывает водой лицо и голову, шею. Приглаживает волосы, вздыхая. Хедвин бросает взгляд на него, на оголенные плечи и ползущие по груди прижженные следы клейм, и отводит взгляд. Чтецу кажется, - он хочет спросить об этом. Но не находит подобные вопросы уместными ни сейчас, ни когда-либо еще. Слишком личное.М, - думает Чтец. Вот они, эти проблески, о которых говорит Сандал. Люди как на ладони. Не совсем честно, но что поделать.Пока все отдыхают от послеполунденной жары в фургоне, они идут медленно, песок хрустит под сапогами, кое-где так отчетливо, словно тонкие косточки ломаются.Хедвин собирается с мыслями, долго, как-то безнадежно, и Чтец даже не думает ему мешать. Ему искренне интересно, что он услышит.- Не знаю, как начать, друг мой, - улыбается Хедвин как-то виновато, и оборачивается к нему, наблюдая за движениями эмоций на лице. - Вы с Сандалом проводите много времени вместе, и...И? - кивает ему, подбадривая, Чтец.- Вы говорите, - заканчивает Хедвин.Он не имеет привычки отводить взгляд в беседе, даже когда очень этого хочется - это его способ показать уважение к собеседнику. Так же, как и то, что смотрит он неизменно в глаза.- Он тоже Чтец, я понимаю, - он встряхивает головой, закрывает глаза на миг, смежает веки. - Точнее нет, я не могу понять в полной мере то, чем не владею... Я мало об этом знаю, но, может есть способ, чтобы ты... Говорил и с нами? Как-нибудь...Он сводит брови, лишь на миг - но Чтец прочитывает в нем какую-то острую, ощутимую боль - и смотрит пристально, остановившись, в полушаге замерев, как они и шли, почти касаясь плечами, а теперь стоя лицом к лицу.- Если это невозможно... - выдыхает Хедвин. - Но помнишь, Сандал ведь может.Они отошли на достаточное расстояние, чтобы их не было слышно, а то и видно в дымке плывущего пыльного воздуха; до заката еще есть время - и пока находиться так далеко от фургона почти без оружия безопасно, можно позволить себе это.Чтец смотрит на Хедвина, в его честные эти не по-детски, а уже по-юношески наивные какие-то глаза. Глаза идеалиста.Чтец думает, отражается ли у него на лице хоть немного его собственные муки и мысли. Хедвин читается прекрасно - чистый и честный, но умеющий хранить секреты, в том числе и собственные.За прошедшее время они оба изменились, но не в равной степени. Режущиеся рога причиняют Хедвину боль, и он рад бы забыть - но обманывать по поводу их получается только окружающих. Да и то не всех. Спиливать их не получается - слишком больно. Рожки эти стали чуть толще, чуть длиннее. А вот внутренний баланс Хедвина пошатнулся, и не в лучшую сторону.С ним это все. Скоро он станет еще на год старше, год, проведенный здесь - если честно себе признаться, как и для Джодариэль, это место жестоко к ним не намного больше, чем родные земли.А Чтец изменился значительно. Из груды ломаных костей и сочащихся язв, он вновь стал человеком. Почти как раньше. Вернулась сила рукам, и гладкость коже - даже не заживающие клейма теперь, (явно не безвозмездными) стараниями Вольфреда и Бертруды сглажены и выделяются просто рубцами на теле. Даже шрам на горле стал не так уродлив. В одном из источников не так уж и давно, ночью, выйдя туда один, чтобы никого не смущать, стоя обнаженным и глядя в свое отражение в черной воде Чтец не ощущал отвращения. Впервые за очень долгое время. Теперь он мог позволить себе снять ворот с нижней части лица (где прежде язвы разъедали щеки насквозь), и обнажить кисти рук (зажили обнаженные сухожилия и кости, заросли). Теперь он был достоин, чтобы на него смотрели, а не претендовал просто принести смотрящему отвращение.Хедвин волновался о его здоровье, но такое восстановление, кажется, стало для него новостью. Теперь он отводил взгляд чаще, чем раньше, когда смотрел на калеку.Зато теперь Чтец мог позволить себе больше вольностей. Если раньше он боялся отвращения, то теперь этого страха не могло быть.Хедвин дергается, когда ладони касаются его скул, висков, и осторожно притягивают ближе. Он не сопротивляется, осторожно поддается - ожидая, что будет дальше, приоткрыв рот, нахмурившись только. А дальше Чтец прижимается лбом к его лбу, не опуская осторожно уложенных на его голову рук, и закрывает глаза."Думал, ты и не спросишь," - бессловесно обращается он.Хедвин выдыхает удивленно, глухо охнув, и выдох этот касается губ Чтеца. Вызывает улыбку."Мне пока непросто, - продолжает он, и зажмурившийся Хедвин поднимает руки и укладывает ладони ему на локти, словно чтобы стоять устойчивее. - Отнимает много сил. Но я постараюсь ответить, если ты сейчас хочешь что-то узнать."Сознание уже мутиться. Он на Вольфреда потратил почти весь ресурс и сейчас - грань истощения. Но он не отпускает Хедвина, прижимаясь лбом к ткани повязки, закрыв глаза, наслаждаясь этой близостью, этой дерзостью. Этим счастьем своим маленьким, немного постыдным.А Хедвин вдруг теряется, вздрагивают и сжимаются пальцы.- Я... многое хочу у тебя спросить, - говорит он и осекается, словно..."Ну же, - собравшись с силами, вздыхает поглубже Чтец. - Ты не можешь спросить что-то, что изменит моё к тебе отношение, lla'raan moen."Он чувствует, как сознание ускользает, и сжимает крепче веки, и опускает руки Хедвину на плечи, чтобы только получить опору и устоять. Ему нужно договорить."Я буду рад ответить тебе."Хедвин приносит его на себе, глаза огромные, напуганные, а бледный отключившийся Чтец не шевелится, слабо, но дышит - и не то чтобы полностью здоров, но жив точно. Укладывают его в фургоне, подбивают ледяную банку поближе, чтобы дышала холодом, и Лунная обтирает его сухой лоб влажной тряпицей, тихо напевая. "Спи и пусть тебе снятся яркие сны" - повторяет она над обессиленным Чтецом, и Хедвин сидит рядом, подобрав ноги, наблюдая за ними и теряясь, чем сам может помочь.В фургоне становится даже прохладно - но Вольфред впускает жар уже утонувшей в наступающих сумерках, но еще раскаленной пустыни, когда заходит.- С ним все будет в порядке, - невзначай бросает он, заглядывая в общую комнату. - Для вашей расы это нормально. Не слишком много сил.Хедвин кивает ему бездумно, а потом вдруг окликает, когда Вольфред уже успел отвернуться и сделать шаг к столу с книгами.- Вольфред, сэр, - выдает он и понижает голос, и прикусывает губу, но все-таки повторяет услышанное незнакомое слово, и второе тоже. Он хорошо их запомнил.Вольфред оборачивается, но за порогом тоже темно, только рыжие отсветы из окошек падают, и не видно его лица. Но он молчит.- На каком это языке? Вы знаете? - хмурится Хедвин. - Что это значит?Уже не уверенный, что вообще не зря не сдержался и спросил у Сандала.Но после мгновений молчания Вольфред повторяет тихо и задумчиво.- Lla'raan moen, - его голос звучит мягко. - Это на языке окраин. Чтец все же оттуда... Если дословно, это - пламя в бутылке, так называют склянки со свечами. Их оставляют на ночь у окон, чтобы заблудшие путники, возвращаясь домой шли на этот свет.Пока Хедвин раздумывает, из комнаты раздается тихий шорох страниц, а потом голос Вольфреда так же мирно продолжает.- Это относительно устойчивое местное выражение, насколько я помню. Так обращаются к любимым. Ну, сам понимаешь. Пламя в бутылке, путеводный огонь...- Как нежно, - шепчет Лунная рядом, и Хедвин оборачивается резко, совсем о ней забыв.- Понятно, - говорит он. - Спасибо, сэр Вольфред.- Всегда пожалуйста, мой мальчик, - глухо отзывается тот.Лунная смотрит в потолок, сжав ладошками мокрую тряпицу, задумчивая и загадочная - как и обычно, а Хедвин оборачивается на Чтеца, бледной тенью лежащего под легким покрывалом.Он пытается разобраться в том, что ощущает - но получается вовсе неудовлетворительно. И, кажется, обязательно нужно проветриться. Прямо сейчас.