Часть 1 (1/1)
Джаспер Роллс молчал, жмурясь от слепящей его красоты. он не мог ничего толком и возразить, ведь все было так, как он любил: не затянуто, не ужасно, не уродливо, не дерьмово, но Бонита Солейл слышала его слова с каждым выходом на сцену. издалека, право, но по нему видно было, что он молчит. и это не казалось странным — слышать взгляд и играть с молчанием. когда-то Роллс да и откроет рот — Бонита чуяла это всей своей лучистой душой. искрилось все вокруг, сияло, блистало, завораживало, манило Джаспера. будто пыльца феи, оседали на нём блестки от Музы. театр был невероятно солнечным, и хоть Критик предпочитал дальние балконы потемнее, оттуда Солейл была ему безупречной. но не полностью. после он сам вваливался в гримерку. нагло, без стука, с явным чувством превосходства. не был бы он собой, если бы с нездоровой радостью не натягивал на ее светлую голову робу темных насмешек, а Солейл лишь безучастно смотрела, непонимающе моргая часто-часто своими шикарными длинными ресницами. ведь она не боец, как Бекки, не кто-то второстепенный. Бонита не может дать сдачи, но может прилечь на софу в изящной позе и принимать подарки. создана из света и красоты, внутрення Муза Глории Фон Гуттен не представляла себя в роли рыцаря или кого-то еще, кому слова Джаспера не будут причинять боль. совсем незначительную, но. Бонита не смотрела в его сторону, букет с десяти черных, иронично подаренных Джаспером пышных роз выпал с её рук, но Критик поставил их в вазу, закрыв букетом зеркало, в которое любовалась Бонита. ей показалось, что черный — любимый цвет её пышного гостя. конструктивной, совсем не злобной критики. и все это помогало Боните совершенствоваться. до прихода злосчастного письма. ведь тогда Джаспер
сожрал всех зрителей, оставив лишь Свое Жирное Мнение. кровавая была пирушка, трагикомичная-постироничная.
полно оваций, смеха без источников звуков. кроме Джаспера, разумеется, но он не аплодировал. уже не аплодировал. и не улыбался.
Бонита убежала, испуганно и беззащитно забиваясь в уютный угол гримерки. на её светлом теле была чужая кровь, поскольку Джаспер схватил и Солейл. и ей впервые стало страшно. она дрожала, прикрываясь от него, и Роллс... отпустил её с цепкой хватки, оставив потемневший от грубой силы участок на тонкой желтоватой руке. и потеряв её с вида, присел в дальний край сцены, тяжело вздыхая. он чувствовал странную ненависть ко всему, какую-то боль, будто неведомая никому душевная болезнь поразила всю его скептическую сущность.
возненавидел полностью Глорию и тупой, будто зараженный болячкой последнего лузера в мире, плевок в лицо, воняющий завистью к собственной дочери, — я ненавижу себя. Я ненавижу тебя. мы ненавидим тебя. Бонита ушла от тебя тоже, потому что Я не на ви жу нашу жизнь и ТЕ БЯ. безумие Джаспера слишком сказалось на Музе. замкнутость и печаль стали её постоянными липкими жвачками в волосах, пришлось их прятать. желание овладеть милым солнышком усиливалось с каждым её уже несмелым взглядом и выходом на сцену, и Джаспера бросало в жар. в жар и дикий голод, от чего он каждоденевно тоннами пожирал попкорн. жирнея и жирнея, жирнея и жирнея... Бонита сияла с последних сил, ради Глории, ведь одна с чаш весов наглухо упала, предоставляя полный хаос и никакого равновесия между Самопохвалой и Самокритикой, смертельной опухолью растущей. ненавистная любовь к Боните переросла во что-то истинно ужасающее. с садистским удовольствием Джаспер плевался горькими комментариями, но она не уходила, гордо вытирая синие чернила с лица. тогда, порывшись в бумагах, среди Искаженного Треснувшей Психикой Глории текста он нашел подходящий себе темный образ, что будет причинять боль и страдания. и кто это написал, если в основном сценарии брали у него?.. неважно. не составило труда порыться в подсобке для необходимого черного одеяния и... да, маски.
образ, что в конец загнал Бониту в гримерку. не сказать, что Солейл очень то и любила Критика. хотя, признаться, скучала по прежнему ему, но чувство брошенности и предательства съедало изнутри. Бонита устало опустилась в кресло, потирая больную голову. красивый же почерк у Джаспера. абсолютно идентичен печатным буквам. строгим, как он сам. удивительно, что он еще пролазит в двери, с его то весом. и слова ядовитые — прямо в самое сердце Солейл, в чьи руки попал листок с ужасными речами Критика. она не выдержала, разрывая лист на мелкие кусочки под смешки Роллса. ведь он ещё напишет "рецензию".
твою плохую игру. — чего ты хочешь от меня? — ах ты с... да я каждые твои движения знаю наизусть. вторичные и механичные, хахаха! Бонита вскакивает, не в силах сдерживать слезы. пытается выбежать с комнаты, но этот Критик призрачной тенью ходит следом, не давая ускользнуть. перегораживает выход и пихает назад, прикрывая двери. Солей яростно отвешивает пощечину Джасперу и отворачивается, а он потирает щеку, почти что рыча:"констр-р-р-руктивно". дрожащие губы заблестели еще ярче, когда слезы равномерно ложились на тонкий слой и без того яркой желтоватой помады.
— я не о тебе забочусь, погасшее ты солнце. Бонита молча сносит крепкие объятия, чувствует, как Джаспер желает задушить, то ли переломать все тело.
нагло дышит в шею сладким запахом попкорна, и Бонита утирает мокрые дорожки слез на лице. разворачивается и целует. чужие руки на талии.
да и поганый рот наконец замолкает. она мило жмурится, судорожно вздыхает грубоватым мужским голосом. прижимает Джаспера к себе, и он рычит, кусает, вжимая своей тушей Бониту в стену. схож с громадной жирной глыбой, опасно нависающей над Музой и жизнью Глории в целом. иногда просыпалась Бонита тоже с ним и в его рубашке, слишком огромной. она сползала с плеч, стоило Роллсу чуть провести рукой по ключицам Солей. его черная бабочка почему-то была на ноге Музы, будто подвязка невесты. впрочем, сам он выглядел не менее потрепанным. но молча уходил, лишь оборачивался, одаривая жутким взглядом. хотелось унизить Бониту, искусать до крови, загрызть до смерти. а все потому, что Муза не хотела бороться, слишком слаба, слишком никчемна. уже не подходит для этой роли. роли Внутреннего Света и соперника Самокритике.