Хочешь чая? (совместный, reapana, talon!AU, talon-эра) (1/2)

Она забывает иногда отзываться на ?Ана?. И его не зовет ?Гэбриэл?. Но кое-что – от чего так просто не избавиться – осталось с ней. Или это просто тот сценарий, который повторяется вне зависимости от ее желаний.

Задумывается только на пару секунд, наклоняя голову к плечу.

Говорит медленно, сонно. Синие индикаторы прицела на поверхности шлема гаснут.

– Хочешь чая?

И тут же морщится незаметно для призрака – фраза из прошлого звучит совсем не уместно. Картонно, что ли. Но все равно садится на пол перед ним и достает из-под плаща термос. Шлем-маска Шрайка разъезжается.

За ним – внимательный взгляд желтого глаза и усталые складки у губ.

А Жнец напряженно следит.

Перед ним никогда не снимают маски – из тех, кого он хорошо помнит. И не обращаются. Мягко и мелодично, на грани с неразличимым шепотом.

Тяжело выдыхает, в который раз пробуя на прочность фиксаторы.

Чужак или давний знакомый.

Настолько давний, что забылся даже чертами. Разве что голос, взгляд, движения остаются в привычной манере – до сих пор абстрактной, как и это место, как представление о себе.

И он шипит вместо слов. Глухо. С вызовом.

В ответ ему летит сухой смешок. Женщина разводит руки так, чтобы он видел – у нее с собой ничего, кроме этого самого термоса. Ни шприцов, ни длинных штырей. Никаких инструментов ?корректировки?.

Ей самой не нравится здесь. Каждый визит – новая боль да разрастающаяся пустота где-то у затылка. Она бы, наверное, и не пошла по своей воле.

Только приказы не обсуждаются. Не в этой жизни.

?Обязана явиться?.

– Выглядишь паршиво, – осторожным движением снимая крышку с термоса, – кто знает, на что он теперь способен – Шрайк рассматривает практически обездвиженного Жнеца. Ей, кажется, жаль, что он здесь. – Почти так же паршиво, как в нашу последнюю встречу.

Хотя, скорее всего, ей не нравится то, что она слышала щелчок замков – не выйти. Ее не выпустят, пока она не выполнит поставленную задачу.

Не отводя взгляда, Жнец стихает. Слушает, наверно. Скорее изучает, потому что только это ему дается достаточно легко. Как и движения вошедшему. А он хочет размять мышцы и потереть затекшую шею, плотно прижатую к штекерам на столе.

Еще он чувствует долю страха. Не такого, что исходит от каждого вошедшего четко и неприкрыто. Или неуверенность. Нежелание.

– Зачем ты пришла, – слова без интонации.

Он привык говорить, только по прямому приказу, отвечать на вопросы о самочувствии заезженным ?Нормально?. Но она не медик, ей это не нужно. Значит, и ответы.

Плеск воды – запах сладковато-горький, свежий. Не привычный на фоне стерильности и медикаментов, от которых постоянный химический привкус во рту. Другой. Такой же, как и она.

– Выпить со старым другом чай, – честно, без горькой иронии. Шрайку это дается на удивление легко – иронизировать ей почти не представляется возможность. Хотя частенько она замечает легкое покалывание на кончике языка. Это не сказанная, не родившаяся фраза, которую никто ей произносить не приказывал. – Отдохнуть.

Шрайк подмечает, что раньше у него был другой цвет глаз, и это важнее, чем то, во что превратилось его лицо.

Они были друзьями – она знает это не только из файлов, которые скинули ей перед визитом. Знает, потому что помнит. Как то, что солнце встает на востоке – никто не радуется и не переживает из-за этого факта. Привычно.

– Чем этот повод хуже прочих? – вопрос в пустоту. На пол перед его койкой она ставит крышку, а сама отхлебывает прямо из термоса.