Лук. (1/1)
Это был самый, казалось бы, обычный жаркий июльский денек, в который обычно полагается отправляться с семьей или шумной компанией молодых людей за город, отдохнуть на свежем воздухе и понежиться на солнышке, а может, и искупаться в каком-нибудь водоеме. В душном, пыльном городе, казалось, не осталось ни души. Только бродячие животные прятались от неимоверной жары в тени деревьев.Однако, это было не совсем так.В доме одного известного богатого человека сегодня царила полнейшая тишина. Такого не случалось с того момента, как к нему вернулась его родная дочь. С того дня прошло уже 10 лет и молодая, распустившаяся, словно прекрасный цветок, девушка двадцати пяти лет радовала отца каждый день одним своим только присутствием в доме, уж не говоря о безупречной улыбке и вечно смеющихся глазах, в глубине которых мерцали какие-то особенные, свойственные только ее взгляду, искорки.Но сегодня не было слышно ее звонкого смеха, с кухни не доносился запах чего-то съестного, мир вокруг снова застыл. А она сидела на веранде в длинном белом платье, сотканном для нее специально по заказу от личной швеи. Лицо девушки, обычно такое живое, эмоциональное, не выражало абсолютно ничего, а ее взгляд был прикован к небу.
Она получила страшный диагноз в тот самый обычный для других людей июльский день.И звали эту девушку Ева Вэй.***Пожалуй, я бы могла просидеть на веранде до самого вечера, но тогда отец, вернувшись со своей вечной работы, заметил бы, что со мной что-то не так. Я редко сижу на одном месте, поэтому будет несложно догадаться, что я о чем-то думаю. А отец не должен знать.Во всяком случае, пока.Я поняла, что пора обращаться к врачу, когда эта непонятная боль во всем теле, которую я сначала списывала на болящие после спортзала мышцы, стала уже действительно резкой и мучительной. А после получения результатов анализов и рентгена он рассказал мне.Самое жуткое во всем этом даже не сам факт того, что мне осталось доживать свое последнее лето. Или что я никогда не выйду замуж. Или что я никогда больше не увижу улыбку Джордана. Или что папа на самом деле снова останется один и, скорее всего, сойдет с ума от горя. Таких "или" в моей голове крутилось просто миллиарды.Самое жуткое во всем этом - та самая фраза, которую в первую очередь говорит врач, прежде чем сообщить вам Тот Самый диагноз."Мне очень жаль".И его глаза, жесты, этакое желание преподнести мрачную весть как можно более мягко. Но какая может быть мягкость, когда речь идет о смерти?Пора готовить ужин к папиному приходу. И ни слова, ни звука, ни одного лишнего движения, которое может выдать меня.Страдания, как водится, лучшие спутники ночи, когда человек может остаться наедине с ними и самим собой.Я медленно пошла в дом, вглядываясь в каждую деталь того, с чем мне скоро придется расстаться. Каждая вещь лежала на своем месте и напоминала о чем-то из прошедших десяти лет жизни с отцом. Но кое-что еще более близкое сердцу сейчас стоит в ангаре под замком. Ключ от которого находится у Дона Вэя, у человека, который никогда больше не позволит мне летать.От мыслей меня отвлек звук подъезжающей к дому машины. Я побежала на кухню, стремительно сполоснула овощи и поскорее начала резать лук.
Никто не смог бы придраться к моим слезам, зная, что я готовила блюдо, в котором он есть.
Вот и он, немного постаревший, но в целом все тот же Дон Вэй собственной персоной на своей кухне, стремящийся обнять в знак приветствия свою любимую дочь. Конечно же, он увидел мои слезы.- Ева, что с тобой?- его такое родное обеспокоенное лицо и взгляд, полный заботы, слишком близко. Он словно смотрел мне в душу. Слишком... слишком тяжело.- Пап, это всего лишь лук,- улыбнулась я своей обыкновенной широченной улыбкой, утирая отнюдь не луковые слезы. И рассмеялась, как ни в чем не бывало.- А, всего лишь лук,- мягко отозвался отец.- Давай я помогу тебе с ужином, вместе веселее.
- Спасибо, пап.