65. Быть честным с собой (1/1)

Деймон зашел в отельный номер, закрыв за собой дверь. За окном уже давно была густая темнота?— был вечер. Спина немного болела после проведенного за рулем времени и ноги гудели, но физические ощущения смазывались перед тем, что сейчас было в мыслях. Слишком много в этой поездке происходило такого, что очень надолго оставалось в душе, заставляло думать об этом, возвращаться к этим мыслям снова и снова, слишком многое оставляло внутри вопросы, ответов на которые пока не было… Деймон знал, что дело здесь не в излишней впечатлительности и усталости, что не будет смысла в смене обстановки и отдыхе,?— он знал, что осознавать то, что было в эти дни, придется и после того, как он вернется в Лос-Анджелес…Когда Деймон улетал вместе с Еленой, он предполагал, что, решив, насколько это возможно, вопросы с ее биологическими родителями, он вернется в Калифорнию. Он не знал, что будет происходить в эти недели, не строил никаких планов, но… Сейчас он чувствовал, как постепенно значение теряет все то, что еще недавно не давало ему покоя. События прошедших нескольких месяцев, предстоящий суд, о котором он сам, наверное, думал не так часто, как ему напоминали об этом близкие и его адвокат, размывались, словно акварель, разбавленная водой. Четкие очертания имело только одно: то, что он проживал прямо сейчас. И Деймон ощущал, что это погружает его в еще больший хаос, в полный раздрай, заставляя чувствовать, что он сам не в ладах с собой. Но как все исправить, как вернуться в нужную колею, он не знал. А самое главное, не понимал, нужно ли это.На смартфоне Деймон услышал звук входящего сообщения. Пройдя вглубь комнаты, Деймон снял блокировку с экрана. Это было сообщение от Викки. Увидев ее имя на дисплее, Деймон в какой-то момент ощутил нечто похожее на толчок в грудь, а затем внутри растворилось какое-то необъяснимое чувство, которому он не мог дать название,?— какая-то смесь смущения и тяжести, появившейся после того, как он на миг оживил в сознании прошедшие дни и то, как он поступал, что-то очень-очень мерзлое… За все это время они с Викки поговорили по телефону лишь однажды, и это было в самом начале поездки. Конечно, они общались?— переписывались в мессенджерах, когда было время, о чем-то рассказывали друг другу… Но после того разговора за все прошедшее время Деймон больше ни разу ей не позвонил. Но не это погружало в хаос. Самым страшным было осознание, что у него не было этого даже в мыслях. Образ Викки из очень знакомого и осязаемого превратился в нечто отдаленное?— как человек, который входит в наш круг общения, но о котором мы почти ничего не знаем. Самым ужасным была невозможность даже объяснить, когда это произошло,?— это не было чем-то одномоментным, но казалось, что время постепенно, шаг за шагом играет не на них, а сейчас оно просто набрало достаточную силу, чтобы надорвать что-то, что было и так очень хрупким… Викки не звонила Деймону сама, но по тому, как она отвечала на его сообщения, не оставляя без ответа ни одно из них, он понимал причину.Внутри необъяснимо щемило. Деймон провел весь день за рулем, очень устал и хотел отдохнуть, но сейчас на это было плевать. Единственным, что имело значение, была только одна мысль: он должен позвонить ей.Деймон нажал на кнопку вызова. Было уже поздно, но Викки лишь несколько минут назад написала ему сообщение,?— значит, она не спала. На протяжении нескольких секунд в трубке были долгие гудки.Но в какой-то момент Деймон услышал ее голос?— тихий, немного растерянный, полувопросительный?— наверняка взяла телефон на автомате, не посмотрев на дисплей, и поэтому не знала, кто был на другом конце телефонного провода.—?Привет,?— тихо произнес Деймон. —?Я не разбудил?И в этот момент Деймон знал, что чувствовала Викки. Не потому, что хорошо знал ее, не потому, что разбирался в людях,?— потому, что все, чем полнились ее мысли, о чем были ее тревоги, все, что было в ее душе в эти дни и в эту миллисекунду, взорвавшую тишину, растворилось в единственном слове, полушепотом слетевшем с губ.—?Деймон…В голосе Викки было что-то такое, что не давало усомниться: если бы они физически сейчас были рядом, она бы обняла его?— крепко-крепко, как только умела… Так искренне, как маленькие дети, чистые в своих эмоциях и не умеющие лгать, бросаются к своим родителям после долгой разлуки…Вот только его сердце стучало спокойно. Оно стучало спокойно не только сейчас?— в каждый из моментов, когда он думал о ней в эти дни. Не было мыслей о том, когда ему удастся вернуться, о том, когда и как они встретятся. Не было ощущения расстояния. Наверное, это было так странно… Только как тогда должно быть правильно?И в этот момент Деймон услышал в душе отдаленный отголосок: не так, как у вас.—?Я хотела тебе позвонить,?— призналась Викки. —?Но думала о том, где ты сейчас… И что-то останавливало.Эти слова Викки только подтвердили мысли Деймона.—?Как ты? —?спросил Деймон.—?Мы с друзьями уехали вчера в Пасадену,?— ответила Викки. —?Мы все наконец разобрались с экзаменами и выкроили пару дней, чтобы побывать на побережье. Мы арендовали машину… И, представляешь, с нами поехал Мэтт. В кои-то веки он впустил в свои мысли что-то, кроме работы.Деймон слушал Викки и слышал, как в ее голосе тем яснее становилась легкость, чем дальше она говорила. Она была счастлива, рассказывая о внеплановой поездке с друзьями, об отдыхе, о том, что рядом был брат… Была счастлива, что рассказывает об этом ему.—?Я очень рад за вас,?— сказал Деймон. —?Ты правильно сделала, что поехала с ними. Тебе нужно отвлекаться от учебы и работы. Я видел фотографии щенка, которые ты прислала сегодня утром,?— проговорил он. —?Вашу семью можно поздравить с пополнением?—?Да,?— протянула Викки. —?Этот малыш целый день бродил по округе, его заметили наши соседи. Но найти хозяев так и не смогли, хотя щенок породистый. Папа решил забрать его. Не знаю, что из этого выйдет, учитывая любовь мамы к порядку,?— добродушно усмехнулась она,?— но если честно… Я рада, что он теперь с нами.—?У меня была немецкая овчарка,?— сказал Деймон. —?Они хорошо поддаются дрессировке. Главное?— просто не затянуть.—?Тогда, может быть, и ты нам поможешь,?— с легкой усмешкой предположила Викки.Она замолчала на несколько мгновений.—?Как у тебя дела? —?спросила Викки.В этот момент Деймон уловил, что ее тон стал как будто тише. Словно она не осмеливалась задать такой, в общем-то, простой вопрос.—?Все нормально,?— ответил Деймон. Он помолчал немного, а затем добавил:?— В Канаде остается только мечтать о пляжных вечеринках. Здесь проливные дожди.Он говорил об этом и сам не верил: они не разговаривали лично так долго, а он рассказывал ей о погоде. Но в этот момент Деймон понял, почему все происходило именно так. Причина была не в том, что Викки была глупа и не могла поддержать разговор, что ему с ней было неинтересно,?— это было совсем не так. Деймон понял: он просто не мог рассказать Викки ни о чем другом. О том, что происходило в этой поездке и зачем ему вообще понадобилось лететь в Канаду, о том, кто был рядом с ним… Это было глубоко в его душе, то, что он проживал болезненно и то, что занимало его мысли, лишало его покоя… И он уже однажды не допустил ее к этому. И сейчас Деймон ясно осознавал, насколько глупы все эти рассуждения о том, что доверие приходит лишь со временем, что постепенно можно привыкнуть к человеку, и эта извечная поговорка?— ?стерпится-слюбится?… Если однажды ты не смог довериться человеку, этого больше не произойдет, и время здесь не причем. Все решают первые мгновения, первые разговоры… Первые чувства. А еще Деймон знал, что бывает так, что в этом нет вины второго человека.—?Та причина, по которой ты улетел… Уже разрешилась? —?спросила Викки.Она не пыталась разговорить его, не требовала рассказать правду, хотя, если честно, имела на это причины и полное право: он улетел так скоро, почти ничего ей не объяснив, с человеком, которого она не знала… Но Викки чувствовала эту невидимую границу, которую Деймон пока не стирал, и не делала ничего, чтобы ее нарушить. И в глубине души он был благодарен ей за то, что она принимала это, что она пыталась понять, хотя это было невыносимо сложно…—?Не совсем,?— ответил Деймон,?— но… Благодаря некоторым людям удалось узнать кое-что важное. И это главное.Викки молчала на протяжении нескольких секунд, а затем тихо произнесла:—?Когда ты приедешь?Такой негромкий, несмелый голос. Она словно вновь не осмеливается озвучить вопрос и не знает, как быть дальше. Она имеет стержень, она уже давно не ребенок, но у нее такая растерянная и хрупкая душа?— как цветок розы с капельками утренней росы, лепестки которой так легко растоптать. И она так хочет протянуть ему руку, но… Она боится.Он так чертовски нужен ей…—?Викки, я не знаю,?— выдохнул Деймон. Наверное, самый верный шаг сейчас?— это просто быть честным. —?Возможно, мне нужно будет задержаться еще.Деймону показалось, что в телефонной трубке он услышал тихий вздох.В их разговорах становилось слишком много тишины, и эта тишина, ноющая, томящая словно переворачивала что-то в душе, рассыпая в ней осколки хаоса, растворяя остатки покоя тягучем обжигающем ощущении, которое появляется в грудной клетке, когда хочется заплакать, но нужно сдержать себя.—?Мне очень тебя не хватает.Единственная фраза. Негромкий голос. Но в нем?— самый громкий крик, самое искреннее, чистое признание… И надежда. Тихая, как дрожащий огонек тлеющей свечи…—?Я не задержусь надолго. Мы увидимся,?— пообещал Деймон.И снова тишина. Это были не те слова, которые говорит любящий мужчина в ответ на такое признание. Это были не те слова, которые заслуживала Викки… Но это было единственным, что мог пообещать Деймон.Они разговаривали еще какое-то время. Викки рассказывала что-то из последних новостей, Деймон рассказывал о Канаде, но он не помнил практически ничего из того, о чем они говорили друг другу после. Отключив мобильный, Деймон медленно сделал несколько шагов и опустился в кресло. Он сидел так на протяжении минут, в полной тишине, и чувствовал, что в такую же тишину погружается его душа.Сейчас, когда Деймон снова услышал голос Викки, ему казалось, что они не слышали друг друга на протяжении нескольких лет, а не недель… Между ними не было конфликта, и казалось, что все было, как прежде,?— но внутри было холоднее, чем после предательского расставания. Порой очень больно говорить, понимая, что эти слова значат совсем иное. Деймон сейчас понимал это, потому что знал: за теми словами, которые они говорили сейчас с Викки друг другу, была пустота. Он прокручивал в голове события последних месяцев, те дни, проведенные с Викки, их разговоры, ее прикосновения,?— он помнил ее глаза и то, как она смотрела на него и о чем ему говорила… Она была так уязвима… И сильнее всего на свете ему сейчас хотелось одного: защитить ее, оградить ее от боли. Ведь он сильный, он может это сделать… Ему так сильно хотелось, чтобы эта девушка, ворвавшаяся в его жизнь, когда она была погружена в полный хаос, была счастлива, чтобы никто не смог растоптать эту душу, которая и так сейчас была на грани. Но простой истиной был единственный факт: ему нужно было защищать ее от себя самого. Потому, что он был единственным человеком, кто способен причинить ей самую сильную боль. Она не заслуживала того, что испытывала сейчас, а он… Он уже не был способен дать что-то теплое и хорошее. Викки была той, которая, сама того не зная, подала руку, когда темнота поглощала его все сильнее, а сейчас… Не сносило крышу. Не было слов ?я скучаю?. Ничего внутри не вызывали мысли о скорой встрече. Сейчас те дни, когда ему казалось, что он тонул в водовороте эмоций, Деймон почти не помнил?— они стерлись, будто ластиком. Он так не хотел думать о том, что будет потом, и, возможно, их ?сейчас? длилось бы долго… Но только недавно он понял, что не всегда человек имеет власть над своей жизнью, какие бы сказки он для себя ни сочинял. Просто одна поездка перевернула все с ног на голову. Просто он пьянел от прикосновений женщины, которую даже ни разу не целовал…И кого теперь было винить в том, что фигуры на этой шахматной доске расположились именно так? Эта игра казалась ему такой знакомой?— он любил ее и играл в нее очень давно… Но отчего-то делать следующий ход не хотелось. Не хотелось закрывать замок на этих бессмысленных наручниках на своих запястьях и на руках еще одного человека. Не хотелось возвращаться на несколько месяцев назад, в ту темноту… Деймон не знал, удастся ли ему найти ту самую дорогу, которую он потерял. Но сейчас сильнее всего на свете ему хотелось хотя бы попытаться. Он знал, что должен сделать этот шаг, и в своем решении был уверен.Он расстанется с Викки после того, как вернется в Лос-Анджелес.***Рейна на протяжении долгого времени думала о разговоре с Еленой. Встретить родную сестру в двадцать лет?— такое возможно, наверное, разве что в бразильских сериалах… Впрочем, жизнь давно показала, что ей подвластны сюжеты гораздо сложнее. Даже сейчас, спустя несколько дней, когда Рейна точно знала, что видела Елену, слышала ее голос, знала, какая у нее улыбка и какого цвета волосы, было по-прежнему трудно поверить в то, что этот человек, который до этого момента был абстракцией и остался в памяти образом той кареглазой двухмесячной малышки, чья фотография случайно попалась на глаза дома у матери, и которого за несколько месяцев до этого для нее вообще не существовало. Этот душевный раздрай непросто было преодолеть: как будто рано утром, на рассвете, двери тихого, еще спящего дома распахнулись, и в него через коридор, в гостиную со смехом и окликами ворвались гости, без следа рассеивая эту тишину, царившую в нем до этой секунды. Сложно впускать в жизнь новых людей, сложно находить к ним путь и позволять однажды коснуться своей души, из незнакомцев постепенно, шаг за шагом, почти на ощупь превращаясь в родных и близких… А каково впускать в свою жизнь человека, который по определению не мог быть незнакомцем,?— и все-таки им был? Проходить тот же путь, но совершенно иной дорогой… Быть может, это не так просто. Но Рейна знала: она не откажется. Она не закроет двери этого дома?— просто потому, что все, что сейчас с ней происходило, было нужно ей, как воздух, потому, что это поселило в душе какое-то необъяснимое спокойствие и подарило ей легкость. Потому, что все встало на свои места.Но больше, чем этот самый первый разговор с Еленой, мысли Рейны занимало другое. Она раз за разом вспоминала тот момент их разговора, когда Рейна спросила сестру о том, виделись ли они с Мирандой. Елена ни слова не сказала о том, как прошла их встреча,?— она лишь ограничилась короткой фразой о том, что они действительно уже встречались. Но Рейна помнила то, что она увидела в эту секунду в потускневших глазах Елены. Несмелое отчаяние потерявшегося, испуганного ребенка. Какое-то невысказанное бессилие. Голая, пульсирующая боль, скрытая за простыми словами, смысл которых стирается. Не было ни признаний, ни объяснений, ни попыток поделиться своими чувствами. Но Рейне было это не нужно: она поняла, какой была эта встреча, хотя больше и не задала Елене вопросов. Можно было бы предположить, что Рейне все это показалось, что за болезненную реакцию на заданный вопрос она приняла что-то другое… Вот только для того, чтобы выразить все, что происходит в душе, слова не обязательны. В какой-то момент ты просто смотришь человеку в глаза, и все встает на свои места,?— эту секунду ты не перепутаешь ни с какой другой?— ты сам ощутишь то, что в этом взгляде, в своей душе… В своей крови. А еще Рейна знала, что если бы исход встречи был другим, об этом ей рассказала бы Миранда. Но время шло, а она ни в одном разговоре с Рейной даже мимолетно не упомянула Елену, как будто вовсе не подозревала о том, что она сейчас в Канаде. Части этой картины связывались друг с другом тем крепче, что Рейна помнила, какой была реакция матери, когда она с фотографией подошла к ней и спросила о ребенке, изображенном на ней. Секундное оцепенение и пронзительный огонек недоумения, граничащего с неверием, в глазах?— но это лишь мгновение. Проходит секунда, и от этих первоначальных эмоций будто вовсе ничего не остается. Несколько сжатых фраз. Спокойный тон. Рациональное объяснение. Больше?— ничего. Оказалось, что боль могут причинять не только слова. Больно может сделать и молчание.Рейна знала, почему Елена приехала в Канаду и разыскивала своих настоящих родителей, но понимала, что по какой-то причине Миранда не хочет касаться этой страницы своей жизни. Но дело ведь не во внезапном воссоединении семьи спустя почти двадцать пять лет, не в ожидании криков ?доченька, как я тебя ждала!? и слезливых моментах. Елене действительно нужно было узнать эту информацию?— это была не прихоть девушки, страдающей юношеским максимализмом и решившей во что бы то ни стало отыскать мать,?— так сложились обстоятельства, над которыми она не была властна. Вот только Миранде до этого не было никакого дела.Рейна всегда обладала прямотой и какой-то внутренней не по годам смелостью. Она не юлила, не пыталась выкручиваться, чтобы усидеть на двух стульях, и если ее что-то не устраивало, никогда не боялась честно в этом признаться. И сейчас она понимала одно: поддерживать игру Миранды и делать вид, что все по-прежнему, она не хочет. А еще она знала, что если есть хотя бы мизерный шанс убедить мать помочь Елене, она должна его использовать.Этот разговор вечером пятницы, в конце рабочей недели мало чем отличался от их обычных разговоров. Несмотря на расстояние, Рейна созванивалась с матерью не реже, чем с отцом. Хотя Рейна уже давно не была ребенком и, чем дальше шло время, тем яснее привязанность к родительскому дому трансформировалась в ней в самостоятельность, нахождение на разных континентах сейчас все равно ощущалось особенно отчетливо. Обычно Рейна рассказывала о последних новостях, о том, как постепенно привыкала к жизни в Англии, где планировала остаться ориентировочно до конца лета и начала нового учебного года, а мать много спрашивала о Томасе и его отце. Казалось, что Миранда потихоньку начинала принимать молодого человека, который был рядом с дочерью, постепенно убеждаться в том, что ее тревоги напрасны и он не причинит Рейне зла. Рейна чувствовала это по разговорам с ней и внутри ощущала наставшую от этого легкость, в глубине души надеясь, что со временем отношения между Томасом и Мирандой станут чуть теплее, чем были сейчас. Однако сейчас эти ощущения отошли на второй план: гораздо сильнее, яснее, острее, каждой клеточкой кожи Рейна чувствовала совершенно другое. Болезненное, отчаянное, лишающее сил, выбивающее воздух из легких от того, что невысказанное… Впервые Рейна чувствовала бессилие, словно оказавшись в тупике, впервые чувствовала, что эта близость с матерью, ощущавшаяся через расстояние, ничего не значит… Потому, что между ними нет правды.—?Мама, нам нужно поговорить,?— произнесла Рейна.Она почувствовала, как в этот момент непроизвольно крепче сжала мобильный телефон в руке, плотнее прижав его к уху. Она еще не услышала ответ, но уже была готова бороться с какой-то невидимой силой…—?Что-то случилось?Голос Миранды звучал настороженно, и в него вновь вернулись ноты тревоги. Рейна плотно сжала губы. Щеки отчего-то обдало жаром.—?Почему ты вычеркнула из своей жизни Елену?Произнеся эту фразу, Рейна почувствовала, как воздуха в легких не хватает. Очень хотелось вдохнуть полной грудью, как будто все это время она провела в закрытом душном пыльном помещении, но отчего-то не получалось.Рейне показалось, что в телефонной трубке послышался едва уловимый тяжелый вздох. На несколько секунд, показавшихся тягучими, в воздухе растворилась тишина.—?Так сложились обстоятельства.Жар на щеках сменил знобкий холод, окутавший тело. Эти слова на мгновение парализовали, словно по телу прошел тонкий разряд тока. Невозможно было поверить в то, что это говорит Миранда. Невозможно было поверить в то, что она говорит об этом спокойно.Рейна жадно всматривалась в одну точку, плотно сжав губы, словно застыв, а внутри казалось, что по ее щекам вот-вот потекут горячие слезы.—?Какие? —?дрожа, на пределе голоса рыкнула она.—?Рейна,?— спустя мгновения произнесла Миранда,?— то, что произошло двадцать четыре года назад, было к лучшему. И для Елены, и для меня.Голос матери по-прежнему спокойный, негромкий, сдержанный. А в словах?— пропасть. Темнота. Пустота.—?К лучшему? —?повторила Рейна. —?Что же тогда было худшим?Рейна сделала несколько вдохов и выдохов, чувствуя, что это не приведет сердце в нормальный ритм, но понимая, что не имеет никакого другого средства. Сердце бешено колотилось, и от тока крови, звучавшего сейчас в ушах, были приглушенными все звуки внешнего мира.—?Ты… Ничего и никогда не рассказывала мне о ней. У меня никогда не было возможности узнать ее, просто поговорить с ней… Понимаешь? —?с каким-то невыразимым немым отчаянием выдохнула Рейна. —?Как будто этого человека никогда не было на свете,?— едва слышно прошептала она. По ее несмелому, чуть уловимому голосу казалось, что она сама боится смысла слов, которые сейчас произнесла.Рейна замолкла, а затем произнесла:—?И сейчас, когда ты?— единственный человек, который способен ей помочь, ты просто отшвыриваешь ее от себя, как…как какую-то грязь.Столько боли причиняли эти слова, такую невыносимую тоску рождали в душе?— потому, что были правдой.В телефонной трубке вновь воцарилась тишина, но сейчас она была гораздо дольше, тяжелее… Миранда словно пыталась понять, что сейчас она должна сказать дочери, как все объяснить. Но Рейна готова была ждать. Сколько угодно.—?Рейна, знаешь,?— задумчив проговорила она, рассеивая свинцовую тишину,?— говорят, что без прошлого нет будущего. Это ложь. Порой бывает так, что этого будущего не настанет, если не уничтожить прошлое. Стереть, как содержимое жесткого диска, превратить в пустоту. Все, что происходило в то время, для меня?— белый лист. И я не хочу возвращаться к нему. Для меня есть лишь одна правда: ты?— моя единственная дочь.—?Нет, мама,?— чувствуя, как глаза начинает щипать от горячей соли, хватая ртом воздух, с каким-то исступленным отчаянием выкрикнула Рейна,?— нет! Правда в другом: я твоя младшая дочь. Младшая, а не единственная!По нервам, как электроток, шла дрожь. Было очень тяжело, очень знобко от того, что они были не на разных континентах?— на разных планетах, от этого разговора, от этого немыслимого холода в словах…Этот выкрик Рейны?— болезненно звонкий, бессильный, полный искренней и безответной ярости?— долго отдавался в душе у Миранды. Их с Рейной разговор закончился другим, но… Это уже не имело значения. Не чувствуя движения собственных рук, ощущая, как окружающая жизнь превращается в замедленную кинопленку, Миранда положила мобильный телефон на стол, а затем, сцепив ладони в замок, едва ощутимо приложив их ко лбу, словно в молитве, и, облокотившись о поверхность, закрыла глаза.Внутри не было злости на дочь. Ни от того, что она вспылила, ни от того, что она, сама того не зная, разрывала, словно лезвием, старые, казалось, начинавшие затягиваться раны, и требовала открыть душу, когда это было просто невозможно… Рейна была искренна. И в своей ярости, и в своем болезненном отчаянии, и в горькой-горькой тоске, которая съедала душу… Именно поэтому Миранда не злилась на нее. Рейна не знала ни о чем из того, что было у нее внутри, она просто не могла бы осознать это. И слава Богу. В этом и был смысл жизни Миранды: чтобы дочь никогда в своей жизни не почувствовала того, что когда-то испытала она.Миранда медленно выдохнула. И в этот самый момент она почувствовала, что нет смысла бежать от себя, прятаться, строить фасад другой, счастливой жизни. Боль настигнет, если она занозой осталась в самой глубине души. Грудную клетку стянуло какое-то невыразимое тягучее, ноющее ощущение, и казалось, что оно заполнило собой организм до самой последней клетки, как расплавленное олово, разлившееся внутри невыносимой тяжестью. Это дикое, ужасное в своей сути чувство?— когда ты хочешь кричать до хрипа, до потери голоса, до удушья, хочешь запустить в стену чем-нибудь тяжелым, а потом об нее же разодрать до крови, до мяса кожу на костяшках,?— но вместо этого замираешь и чувствуешь, как этот огонь сжигает тебя изнутри. Не потому, что нет сил, а потому, что ты находишься вне этой реальности и просто не можешь осознать, что все это действительно происходит с тобой…Миранда злилась на себя за то, что так и не смогла отпустить прошлое, хотя столько раз себе обещала, злилась на Елену за то, что она появилась именно сейчас, с такой легкостью, сама того не желая, разрушив тот хрупкий мир, который строился на протяжении долгих-долгих лет… Миранда понимала, что Елена ни в чем не виновата. Она не могла быть виновата, не она была причиной… Но Миранда отчетливо помнила, что она ощутила в тот момент, когда увидела эту девушку на пороге своего дома. Такая нежная, утонченная, такая хрупкая, с несмелым и внимательным вопросом во взгляде таких знакомых карих глаз. Она напоминала едва зацветший цветок в начале весны. Ты едва касаешься ладонью его лепестков и понимаешь, что придет время, и он будет самым прекрасным в этом саду… Миранда помнила, что почувствовала в тот миг, когда посмотрела в эти карие глаза,?— она уже однажды ощутила это. Тогда, двадцать четыре года назад, когда она впервые увидела своего ребенка и когда единственным чувством, которое она испытала и которого до боли испугалась она сама, было отвращение. Миранда понимала, что это страшно, что так не должно быть. Она должна была полюбить, она так этого хотела… Но не могла. Она смотрела на эту маленькую девочку и понимала, что, вопреки всем попыткам жить дальше, всем прошедшим дням, вопреки этому бессмысленному ?все будет хорошо?, которое она слышала, как молитву, и в которое до боли, до исступленных слез хотела верить, она помнила. Она помнила человека, который осколками прошлого теперь навсегда был растворен в чертах лица ребенка, спящего у нее на руках. Она помнила человека, который неуправляемым черным смерчем ворвался в ее последнюю школьную весну, полную надежд и планов. Помнила, как он топтал все святое, что было внутри, когда она, глотая слезы от душевной и физической боли, умоляла прекратить эту пытку, как чистоту превращал в отвратительную, мерзкую грязь, как вырывал из сердца веру… Как он убивал в душе Бога. И Миранда знала, что, как бы ей не хотелось избавиться от этого, как бы не хотелось содрать с себя кожу, чтобы навсегда уничтожить эти следы, самое страшное?— память?— навсегда останется с ней. Она хотела полюбить эту маленькую девочку, ведь она так нуждалась в защите. Но она просто не умела.Этого человека давно не было в живых. Миранда знала, что его смерть была тяжелой… Болезнь, обнаруженная на последней стадии, была парадоксально нетипична для его молодого возраста. Может быть, справедливость действительно существует? Не всегда она одерживает верх, но оружие, которым она бьет, не имеет равных в своей мощи… А главное?— неотвратно. Но только какой в этом смысл? Интересно представить, что это был за человек, который фразу ?о мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды? однажды заменил на милосердно-лицемерное ?о мертвых либо хорошо, либо ничего?, которое с радостью подхватили другие лицемеры и продолжают нести сквозь века. Смерть людей не отменяет их мерзкие поступки?— их гнусности продолжают бродить по земле, продолжают жить… В израненных душах других людей.Многие говорят, что воспоминания слишком важны. Они правда слишком важны, потому что они одни могут стать и судьей, и палачом, и те, кто пускает громкие фразы наподобие ?отпусти и забудь?, просто невыносимо глупы. Бессильны новые, счастливые воспоминания, новые люди и любовь. Память не умирает. Она лишь засыпает на время, позволяя почувствовать на кончиках пальцев дыхание чего-то такого, что так похоже на свободу, чтобы затем вернуться.Эти минуты воскресли, приобрели до боли ясные очертания в карих глазах этой девушки, стоящей на пороге и несмело смотрящей в глаза, в душе которой теплится надежда… Двадцать четыре года обратились в прах.Миранда не знала, что привело Елену в Калгари, чем была полна ее жизнь, понимала, что она ни о чем не знает… Возможно, она поступала неправильно и действительно должна была помочь, но… Не было сил. Не было сил снова взглянуть ей в глаза. Заговорить. Не было сил объяснить, что любить порой бывает слишком больно.На протяжении долгих секунд Миранда сидела за столом, прислонив сложенные ладони ко лбу, не двигаясь, словно отрекаясь от реальности. И впервые за эти годы с губ едва слышным шепотом слетели слова?— не ропот, а смирение… И безмолвное бессилие.—?Зачем Ты так со мной? Боже, зачем? Ты ведь знаешь, что я слабая… Я не смогу быть к ней близкой. Не смогу…***Последние несколько дней Деймон и Елена проводили в Эдмонтоне. Им обоим казалось, что время замерло: они получили информации больше, чем могли ожидать, но… Это стало тупиком. Поиски вернулись в исходную точку, и что нужно было предпринять дальше, ни он, ни она не знали. Но все, что произошло в Канаде, было не просто результатом желания достучаться до правды в попытках разрешить загадку, которую загадал совершенно далекий человек и которая теперь так меняла жизнь… Деймон видел, что это приобрело для Елены совершенно иное значение. Она не пыталась закрыться от внешнего мира и, как и прежде, улыбалась и была спокойна, не пыталась объяснить, что она чувствует. Но что-то изменилось в глубине ее карих глаз, взгляд которых сквозь улыбку стал задумчивым, тихим… В которых тлела боль. В ее душе что-то надломилось. И не было смысла рассуждать о том, сколько времени понадобится, чтобы все пришло в норму. Именно поэтому Деймон не был удивлен, когда Елена сказала ему, что поиски?— по крайней мере, до момента их возвращения в Лос-Анджелес?— логичнее всего будет прекратить, потому что в Эдмонтоне в них уже, вероятно, не будет никакого смысла. Деймон понимал, что кроется в глубине этих слов: Елена была в шаге от того, чтобы принять решение прекратить поиски не просто до их возвращения?— прекратить их навсегда. Потому, что сейчас история с завещанием Майкла, загадки, которыми она обрастала, и даже история ее происхождения, которую разгадать так и не удалось, уходили далеко на второй план, становились чем-то бессмысленным и неважным. Совсем другое имело значение. Совсем другое занимало мысли. Совсем другое причиняло боль.Деймон ни на чем не настаивал, не пытался убедить Елену в противоположном. Он не возвращался к разговору о Миранде, не пытался разговорить Елену и подтолкнуть ее к тому, чтобы выплеснуть эмоции,?— он понимал, что она сейчас не может это сделать. И еще он понимал другое: если Елена почувствует, что она к этому готова, она сделает это сама. И, если ей будет это нужно, он был готов просто быть рядом.Сами Елена и Деймон сейчас были словно в какой-то невесомости. Казалось, что пока история с поисками закончена, Деймон теперь мог вернуться в Лос-Анджелес, а сама Елена?— насладиться временем с семьей в родном городе. Но почему-то между ними ни разу не возникло об этом разговора?— не возникло даже мыслей… Деймон чувствовал болезненные изменения в душе Елены, но был еще очень далек от того, чтобы с легкостью ее читать: он только учился узнавать ее, как кончиками пальцев поверхности под ладонями касается незрячий человек, для которого лишь с течением времени открывается весь спектр ощущений и мельчайших, но настолько значимых деталей, которые он может прочувствовать и пропустить сквозь себя. Деймон не знал, к чему это приведет, но сейчас чувствовал, что именно эти минуты, которые они проводили наедине, приобретают для него большое значение,?— он ими дорожил. И с самого первого дня пребывания в Эдмонтоне он ощутил в себе одно желание. Он сказал об этом в тот самый первый день, когда они только прилетели, но тогда ни он, ни она не восприняли это всерьез, а затем душу заполнили другие эмоции… А сейчас Деймон ощущал в себе это желание день ото дня тем сильнее, чем яснее понимал, что в любой момент он может уехать. Деймон чувствовал Елену, но далеко не все, что было у нее в душе, было для него открыто. Но в глубине души он надеялся, что после эмоций, пережитых в этой поездке, она не закроется… И исполнит то, о чем он ее попросил.—?Ты правда этого бы хотел?Во взгляде Елены, внимательно обращенном на Деймона, мелькнуло словно смущение. Но?— хотя это ни на йоту не отразилось в мимике?— в их глубине была улыбка.—?Я хочу, чтобы ты показала мне эти места,?— без капли сомнения повторил Деймон, глядя в ее карие, почти черные глаза, взгляд которых Елена не отводила от его собственных. —?Я был в Канаде только однажды, в далеком детстве… И никогда не бывал в Альберте. Я хочу увидеть эти места не глазами глянцевых путеводителей, а твоими.Елена на протяжении секунд пристально смотрела на Деймона и не говорила ни слова, а спустя несколько мгновений улыбка отразилась не только в ее глазах?— она коснулась ее губ, растворилась в каждом движении ее мимики. И в этот момент какую-то необъяснимую теплоту Деймон ощутил сам, потому что эта единственная секунда стала для него без слов самым ясным ответом: теперь он точно знал, что она ему не откажет.Улыбнувшись, Елена забрала у Деймона из рук ключи от внедорожника, в ответ на нескрываемое удивление в его взгляде спокойной озвучив единственное условие: сегодня за рулем будет она. В тот момент, когда она говорила об этом Деймону, на уголках его губ появилась усмешка. Ему было знакомо это спокойствие и холодная твердость в этих глазах?— он знал, что, когда наступает такая минута, бороться против них даже мужчине непросто. И спорить с ней он не собирался. Что ж, женщинам и правда нужно уметь уступать. Хотя бы иногда. Да и, к тому же, фактически Деймон был в гостях у Елены, а значит, сегодня должен отдать главенство ей.Деймон не знал, какие мысли сейчас были в сознании Елены, что она ему хотела бы показать и где они могли провести этот день, который только начинался. Показания навигатора, куда Елена для удобства ввела необходимый адрес, были для него не более чем схематичными названиями, равно как и улицы и кварталы, проплывавшие в окнах, совершенно ему не знакомые, заставлявшие взгляд останавливаться на деталях, впитывать их так жадно, как впитывает в себя краску чистый холст, и думать о чем-то своем. Но Деймон ясно понимал одно: сегодня не будет фешенебельных центров и картинных галерей, знаменитых архитектурных построек и очередей в исторические музеи. Все это представляло не меньший интерес, но… Сейчас отчего-то отходило очень далеко.Деймон не задал Елене ни одного вопроса: он следовал тому, что говорила она, позволяя времени течь в его собственном ритме, и просто, не отрывая взгляд, наблюдал за ней, понимая, что ему неинтересно пытаться что-то предугадать или спланировать: он кайфовал от того, что происходило здесь и сейчас.Дорога заняла несколько часов. В окнах автомобиля проносились стеклянные небоскребы бизнес-центров и дорогие отели, удивительным образом смешиваясь с историческими зданиями, которые отбрасывали на сотню лет назад, в начало двадцатого века. Затем жилые дома постепенно становились другими?— частными двухэтажными, а шум улиц стихал. Елена и Деймон разговаривали обо всем на свете: от любимых фильмов до погоды в Эдмонтоне,?— а иногда просто молчали. И это было поистине удивительно: они одинаково комфортно себя чувствовали и когда они что-то обсуждали, о чем-то рассказывая, вспоминая десятки историй, смеясь и задавая тысячу вопросов, и в абсолютной тишине.Но, за исключением этих разговоров, между ними двоими было еще кое-то. Деймон, сам того не осознавая, с интересом и внимательно наблюдал за Еленой. Он никогда до этого момента не видел ее за рулем, не знал, как она управляет автомобилем, но увидеть за рулем именно ее хотелось очень горячо?— еще свежи были воспоминания о той сумасшедшей вечеринке и маленькой шалости, которую себе позволила Елена, выбрав действие во всем известной игре… И хотя Деймон по-прежнему придерживался своей точки зрения и считал, что его автомобилем должен управлять только он сам, он прекрасно знал, что женщина за рулем?— это отдельная степень чего-то притягательного, неуловимо тонко лавирующего на грани… Сексуального.Внедорожник, арендованный Деймоном, по габаритам вполне мог посоревноваться с его собственным,?— и Деймон прекрасно знал, что управлять автомобилем таких размеров легко не каждому, особенно, если человек не проводил за рулем каждый день. Однако если бы Деймон сел в эту машину впервые и никогда не знал Елену лично, он бы без сомнения пришел к выводу, что она имеет постоянную водительскую практику,?— и, более того, что это ее собственная машина. Теперь возвращаться к мыслям о том, что в этой поездке она села за руль впервые, было удивительно. Елена была спокойным водителем, но это спокойствие заключалось не в типичной для начинающих осторожности и скорости не выше тридцати миль в час: это была выдержанная уверенность и умение сориентироваться в нужный момент, в считанные секунды оценить обстановку и в соответствии с этим совершить тот или иной маневр или от него воздержаться, это было понимание собственных сил без излишней самоуверенности и их преуменьшения. И в этом спокойствии было что-то, что обостряло те эмоции, которые загорались внутри в эти несколько дней, что подводило их к грани, превращая в тонкие оголенные провода… И пробуждало внутри желание снова и снова наблюдать за ним.Деймон сам не мог объяснить себе, чего он ждал от этого дня. Возможно, отчасти поэтому он не пытался предугадать мысли Елены, не строил конкретных планов. Он хотел того, в чем он честно ей признался… А еще просто хотел, чтобы этот день прошел так, каким он был сейчас.Однако он знал: он очень, очень долго будет помнить то, что он ощутил в ту минуту, когда мотор двигателя замолк и они с Еленой вышли из машины.Многие психологи склонны к точке зрения, что невозможно провести хотя бы минуту, не думая ни о чем,?— остановить поток мыслей практически невозможно. И сейчас, сделав несколько шагов вперед и оглядываясь, Деймон понимал: это ложь. В нашей жизни бывают моменты, когда на мгновения теряешь сам себя,?— оказываешься в невесомости, перестаешь себя ощущать?— как будто не было ничего до, словно ты?— чистый лист. Деймон очень хорошо понимал, что это значит, потому что именно это чувствовал сейчас. Возможно, мысли действительно были, вот только он их совсем не слышал. Их голос умолк, растворился, потому что стал бессмысленным… Совершенно ненужным.Под залитым чистой лазурью небосводом далеко за границы, обозримые взглядом человека, простирались воды озера. Оно, кристально чистое, казалось, не имевшее начала, границ и берегов, напоминало слезу?— взглядом в нем без труда можно было уловить очертания камешков на глубине у берегов. Здесь было так тихо, словно вокруг не было ни души, и казалось, что так не может быть в реальности,?— и лишь чуть прохладное дыхание ветра, касавшееся щек и разносившее легкую зыбь по поверхности воды, позволяло понять, что только это и реально. Стрелы густых темно-зеленых елей и пихт устремлялись в небо, а с другой стороны, в отдалении, были видны заснеженные вершины графитовых гор, и казалось, что эти мощные стены вековых деревьев и вершин, как в зеркале, отражавшиеся на поверхности воды, и спустя сотни лет будут извечным и самым надежным защитником этих мест… На небе не было ни облака, и казалось, что где-то на горизонте,?— а может быть, совсем близко?— его бездонная лазурь соединяется с глубиной тихой хрустальной воды, образуя что-то неподвластное разуму, полное силы, вечное… Взгляд с жадностью принимал все, что открывалось перед ним, и глаза начинали слегка слезиться: здесь все?— цвет неба, солнечный свет, который решила подарить им в этот день отчего-то соблаговолившая им погода, краски окружающего мира?— было в десятки, сотни раз ярче.Елена и Деймон молчали. Здесь не нужны были слова, не нужны были объяснения и обсуждения. Бывает красота, которая не нуждается в выражении словами или восторженными возгласами,?— она бывает растворена в молчании, сохраняясь в самой глубине души, оставляя там неуничтожимый след. Здесь вместе с тишиной вокруг замирает душа, здесь взгляд, привыкший к ослеплению неонов и мощи небоскребов, становится другим…Когда Деймон перевел взгляд на Елену и их глаза встретились, Елена поняла, что сейчас слова действительно играют последнюю роль. Она все видела в его глазах.—?Как ты относишься к лошадям? —?спустя время спросила его она. —?Не так, как к котам?Деймон, непонимающе чуть сдвинув брови, взглянул на Елену, а затем, услышав ее последнюю фразу, усмехнулся. Ее вопрос явно ввел его в секундный ступор?— услышать его он не ожидал.—?Никак,?— слегка дернув плечами, ответил он. —?Но почему ты спрашиваешь?Елена на мгновение пристально посмотрела ему в глаза, и в этот момент ее губ вдруг коснулась чуть снисходительная, мягкая улыбка.—?Ты просто никогда не ездил на верхом… Я права?В ее первой фразе, однозначно уловить интонацию которой было невозможно, с вопросом была так тонко переплетена уверенность, что казалось, что Елена вовсе не ждет ответа; ее не злила такая реакция Деймона?— она словно наперед понимала, что причина действительно заключается в озвученном ею, и это казалось ей вполне объяснимым, оправданным и логичным.Деймон кивнул.—?Никогда.Проходит всего мгновение, но оно кажется Деймону невыразимо долгим… Наверное, здесь секунды действительно становятся дольше… Может быть, потому, что время исчезает совсем? А затем Елена посмотрела Деймону в глаза, и он в самой глубине души ощутил этот?— такой знакомый?— взгляд черных глаз: легкий, слегка беспечный, и с огоньком улыбки, который не спутаешь ни с чем другим.—?Ну… Все когда-то бывает впервые, верно?Деймон с недоумением смотрел на Елену, не отводя глаза, с едва уловимой неверящей полуулыбкой на губах. Но Елена не ждала его ответа: она просто взяла его за руку и этим безмолвным, но способным сказать о многом жесте просто позвала за собой.Деймон действительно никогда не ездил верхом, и для него это было чем-то незнакомым, необъяснимым… Может быть, поэтому органы зрения и слуха жадно воспринимали то, что происходило вокруг. Но?— и Деймон, как ни силился, не мог осознать причину этого?— все детали, разбросанные яркими мазками, никак не могли соединиться в картину. Быть может, это было оттого, что зрение и слух отчего-то выхватывали лишь определенные из них… Но они настолько глубокими следами отпечатывались внутри, что не было сомнений, что стереть их будет уже невозможно. Оттенки окружающего мира, эта немыслимая тишина и спокойствие вокруг, в которых лишь по временам раздавалось ржание лошадей на конюшне, обращали взгляд к тому, что было просто невозможно разглядеть в пыльном ритме мегаполиса… И Деймон впитывал это в себя, наблюдал за этим, открывал для себя что-то совсем знакомое?— и в то же время абсолютно новое.—?Грэй,?— улыбнувшись уголками губ, произнесла Елена, приблизившись к коню, который внимательно оглядывал ее. Елена не торопила события, не делала движений первой?— она терпеливо ждала, пока конь по-своему познакомится с ней, поймет, что она, хоть и чужак, но не причинит ему зла. Конь, прислушиваясь к ее спокойному голосу, потянулся слегка вперед, обнюхивая одежду, и чуть склонил голову. Елена коснулась ладонью его морды и ласково погладила. —?Какое у тебя красивое имя…При взгляде на коня, с которым сегодня предстояло познакомиться Елене, не оставалось сомнений, что его имя действительно соединено с ним какой-то особой связью, но дело было не в масти. Светло-серая короткая жесткая шерсть в лучах солнца отливала серебристым оттенком, который ближе к конечностям и хвосту переходил в пепельный. Грива же, спадавшая волнами, была еще темнее, напоминая, скорее, графит. Елена смотрела на него, и ей казалось, что на мгновения она уходит из реальности, что сейчас она попала на несколько столетий назад, в те времена, когда легендарные истории были не такими уж фантастическими…Инструктор, который был нужен их паре, скорее, из-за того, что новичком был Деймон, объяснял Деймону, как правильно подходить к коню, как с ним знакомиться, как показать мирные намерения и установить контакт. По временам к объяснениями инструктора подключалась Елена?— по тому, как она держалась, Деймон понимал, что здесь она далеко не впервые,?— но это не выглядело чем-то навязчивым или неуместным: каждый раз, когда она это делала, это было так легко и действительно помогало, что вкупе с объяснениями инструктора это делало первые шаги Деймона на незнакомом для него поприще намного проще. Поджарый, с развитой мускулатурой конь с именем Корсар, размерами больше, чем тот, который был рядом с Еленой, был жемчужиной древней арабской породы кохейлан. Вороная масть, неизъяснимо глубокая в своем оттенке, напоминала черный, как ночь, шелк,?— на миг казалось, что это нереально, что такого цвета просто не может быть. Трудно было поверить, что этот жеребец не мог своевольно скинуть ездока при первом же не понравившемся ему движении, но конь оказался на удивление спокойным, хотя пока и относился к Деймону с настороженностью.Параллельно слушая и запоминая объяснения, Деймон наблюдал за тем, как Елена общается с Грэем. И в какую-то минуту он понял, почему все происходившее сейчас разбивалось в сознании на разнородные, не способные соединиться осколки: он не чувствовал собственных движений и мыслей, потому что взглядом следовал за Еленой. Ее мягкие касания в момент общения с Грэем, теплота, которой был наполнен взгляд, эта легкость движений, когда она спустя несколько секунд, опустив руку на луку седла и опершись на стремя, оседлала его,?— в ее осанке, во всей ее фигуре, уверенной и вместе с этим по-женственному хрупкой была какая-то невообразимая невесомость, которая приводила в гармонию эту девушку и все, что она делала… А гармония рождала красоту. Елена была чертовски красива, и у Деймона не было вопросов вроде ?как я раньше этого мог не замечать??. Он видел. С той самой первой минуты знакомства на дне рождения Бонни. Когда он еще был несвободен и когда рядом с ним была другая женщина. Просто перед его взглядом эта красота, эта нежная женственность раскрывались постепенно, с каждым моментом, проведенным вместе, знакомя его с новой девушкой, в которой невозможно было узнать ту, которую он знал вчера. И эта красота заключалась не в изящном теле, утонченных чертах лица, гибкости и сексуальности движений, хотя она это в себе совмещала. Она была в этом спокойствии, в этой неизъяснимой легкости, в этих глазах цвета молочного шоколада, в которых он видел теплоту летних вечеров и холод свинцовых пуль.В воздухе раздался неровный звонкий цокот копыт. Корсар на несколько секунд замедлил шаг в шаге от того, чтобы заупрямиться и просто встать, проявляя свой нрав и словно проверяя нового ездока, но Деймон сумел в нужный момент сориентироваться и подобрал поводья, чуть натянув их, а затем слегка прижал голени к бокам коня. Жеребец с шумом фыркнул и двинулся вперед.—?Ты никогда не говорила о том, что увлекаешься верховой ездой,?— тихо сказал Деймон.Елена и Деймон отправились вперед, а неподалеку, чуть позади, следовал инструктор. Но в воздухе была растворена такая хрустальная тишина?— и, хотя сейчас было лето, она отчего-то очень сильно напоминала момент зимнего утра, когда ты выходишь на улицу еще до начала дня и слышишь только едва уловимое серебристое дыхание ветра,?— что казалось, что здесь действительно нет никого, кроме них. Присутствие третьего человека забылось почти сразу, как будто стерлось, не имея никакого значения.Ему показалось, что Елена улыбнулась.—?Знаешь, я всегда с интересом слушала то, как ты рассказывал о своем детстве, о том, каким отцом был для вас Джузеппе… Отчасти потому, что у меня самой было нечто похожее. Мой отец… Он очень многому научил меня,?— произнесла она. —?Очень многое открыл и показал.Елена замолчала на какое-то время, но Деймон не прерывал эту тишину, не задавал каких-то вопросов: вслушиваясь в каждое слово Елены, произнесенное ей до этого момента, он хотел, чтобы она продолжила и рассказала о чем-то сама.—?Впервые папа привел меня на конюшню, когда мне было шесть,?— сказала Елена. —?И мне кажется, что это тот момент, когда возникает любовь с первого взгляда… Нигде и никогда, ни в одном месте мира я не чувствовала такое успокоение, как здесь. Каждый раз, когда я возвращаюсь в Эдмонтон, я иду в конный клуб и занимаюсь с лошадьми несколько часов. Очень важно быть в ладах с окружающими, но еще важнее уметь побыть наедине с собой.Деймон слушал Елену, пристально, как человек, боящийся упустить хоть слово, прислушивается, когда вокруг шумно, и ему казалось, что он находится вне реальности. Он совсем ничего не знал об этом хобби Елены, не мог даже представить,?— и сейчас понимал, как много в этой душе того, чего он никогда не касался, о чем даже не подозревал… И тем удивительнее было сейчас изучать ее, шаг за шагом знакомиться, словно между ними было не восемь месяцев общения, а лишь несколько дней… Удивительнее и кайфовее.Последние слова Елены слишком громко отдались у него внутри. И понимал он тем яснее, чем сильнее осознавал, что сам он этого пока не умеет.—?Мне очень запомнился один эпизод из детства,?— проговорила Елена. —?Мне было около семи. В один из выходных мы с отцом пришли на конюшню, это был один из моих первых самостоятельных выездов. Конечно, рядом был он и инструктор, они все контролировали, но лошадь направляла уже я сама. Мы занимались и не заметили, как небо затянуло тучами,?— в Эдмонтоне это обычное дело, и часто эти тучи проходят мимо без дождя. Но в какой-то момент ветер усилился, а буквально через минуту полил дождь. Не по нарастающей, как обычно, а просто холодной стеной. Я взглянула на небо?— оно было практически черным… И в отдалении начал грохотать гром, а вскоре по этому черному небу прошел разряд молнии?— как будто в темной комнате на секунду включили свет… С нами на манеже занимались еще несколько человек. Некоторые лошади испугались грохота, но инструкторы сработали быстро и слаженно, уже через пару минут все люди и лошади были под крышей, хотя и промокли насквозь. Когда гроза началась, папа снял меня с седла и взял на руки, и все это время я молчала и просто обнимала его за шею, прижимаясь к нему щекой, потому что мне было очень-очень страшно… До этого я никогда не попадала почти под открытую грозу, а сейчас все это?— практически беспросветное затянутое тучами небо, электрические разряды, ржание лошадей?— было настолько реально… А главное?— близко. Я дрожала от холода и страха, и, хотя папа был рядом и успокаивал меня, напоил горячим чаем, легче не становилось, тем более за окном бушевала гроза. Но прошло время, я даже не заметила, в какой момент,?— она закончилось. Тучи рассеялись, небо посветлело, и спустя время даже выглянуло солнце… Но я еще очень долго боялась заниматься на открытом манеже, боялась, что это повторится… И однажды, через несколько занятий, папа снял меня с лошади, взял на руки, подняв голову к небу, и указал пальцем на него.?— Что ты сейчас видишь???— спросил он.Я посмотрела туда, куда он показывал, и тут же была вынуждена зажмурить глаза с непривычки. Был очень теплый летний день и над нами ярко светило солнце. На небе не было ни облака.?— Сейчас светит солнце?.?— Тогда почему ты вспоминаешь ту грозу??Елена замолчала.—?Через несколько лет, когда я повзрослела, я вернулась к этому моменту в памяти… И поняла, что в жизни очень часто случается так. Ураганы и грозы, даже самые яростные,?— они проходят… Только мы этого порой не замечаем. Живем в ожидании следующей, потому что однажды уже ощутили этот страх, и не замечаем, что над головой светит солнце…Елена поднял взгляд на Деймона, и их глаза встретились. Деймон молчал, словно замерев, но Елене не нужно было слов, чтобы почувствовать: он понимает ее.—?Я хочу однажды научиться этому.Ее губ коснулась невесомая улыбка.—?Это стоит того.Деймон так ничего и не ответил. Он знал, что то, о чем сейчас говорила Елена, не ради обсуждения взглядов на жизнь, здесь не имело значения то, что скажет в ответ собеседник, и эта тишина была не знаком того, что диалога не было: она была самым ярким доказательством того, что он был,?— просто Елена высказывала свои мысли устно, а они оставались в глубине души Деймона, который сейчас не отводил от нее глаза, и заставляли лицом к лицу обращаться к собственной жизни, собственной драме?— как бы он ни пытался от этого закрыться,?— через потерю покоя и боль.Они так и ехали некоторое время в тишине, и лишь некоторое время спустя между ними зазвучали вновь разговоры.—?Наверное, если бы мне прошлой осенью кто-нибудь сказал, что спустя чуть больше, чем через полгода, мы с тобой вместе поедем в Канаду, я бы усомнилась в душевном здоровье этого человека,?— с усмешкой задумчиво проговорила Елена.Это можно было воспринимать как шутку, дружеский подкол, вот только в звуке ее голоса, в этой задумчивой, словно слегка растерянной интонации Деймон уловил гораздо нечто большее. Это был не только разговор с ним?— это был диалог с самой собой, где сквозь слова с одним смыслом слышалось признание с совершенно другим…—?Боюсь представить, какой была твоя первая мысль, когда ты со мной познакомилась,?— усмехнулся Деймон.—?Я не могла поверить, что у такой классной девчонки, как Кэролайн, была такая самовлюбленная заноза в заднице в качестве старшего брата,?— отозвалась Елена, на миг обернувшись к Деймону, который шел чуть позади и в этот момент с ней поравнялся, и вновь увидела в его опущенных глазах усмешку, которая как бы говорила: ?кто бы сомневался?. —?А еще мне на секунду почему-то стало страшно за Ребекку, хотя на забитую жену абьюзера-тирана она вроде бы похожа не была.—?Зато честно,?— чуть поджав губы и слегка кивнул головой, рассудил Деймон спустя несколько секунд.—?О чем подумал ты? —?спросила, в свою очередь, Елена.Деймон на мгновение задержал на ней взгляд. Он смотрел ей в глаза, так внимательно, не отводя взгляд, словно изучая, будто сегодня видел ее в первый раз.—?Я подумал о том, что у тебя очень красивые глаза,?— произнес он спустя время. И он не лукавил. Эта мысль действительно была первой и на секунды стала единственной в тот момент, когда Бонни их представила друг другу и когда он увидел эту девушку, стоявшую рядом с подругой и, замерев, смотревшую ему в глаза. —?А затем?— о том, до какого состояния нужно допиться, чтобы перепутать двери мужского и женского туалетов.—?Там не было таблички, умник! —?кинув на Деймона молниеносный взгляд, возмущенно выпалила Елена.—?Ну, по крайней мере, в тот вечер в своих мнениях мы были схожи,?— усмехнулся Деймон.Это было действительно так. А еще они были схожи в своих мыслях сейчас, спустя восемь месяцев, когда каждому из них было трудно поверить, чем может дать начало такое знакомство.—?Да, Лос-Анджелес явно умеет сделать жизнь интереснее,?— выдохнула Елена, мысленно возвращаясь к моментам, пережитым за последние месяцы.—?А если быть точнее, Майкл Майклсон,?— сказал Деймон. —?Судя по всему, наследники скоро должны вступить в наследство… Уже решила, как его реализуешь? —?спросил он.Елена кивнула.—?Какую-то часть денег я хотела отдать родителям,?— ответила она. —?Для них точно лишним не будет… Ну и, наверное, купить машину.Деймону показалось, что сказав последние слова о машине, Елена отчего-то смутилась, словно не должна была этого говорить.—?Все остальное я планировала перевести в какой-нибудь благотворительный фонд.Услышав ее последние слова, Деймон замер.—?Правда? —?внимательно глядя на нее, спросил он.Но Елена была спокойна и уверена в своем ответе.—?Правда.—?Но зачем такую крупную сумму? —?недоуменно спросил он. —?Я все понимаю, это благое намерение и действительно имеет смысл, но… Как же тогда ты сама? Даже если бы ты забрала хотя бы половину, ты смогла бы купить не только гребаную машину, но и вообще послать этот универ вместе с журналистикой, потому что обеспечила бы себе безбедную жизнь лет на пятьдесят вперед, и все, что бы ты делала,?— это потягивала Лонг-Айленд где-нибудь на Багамах или мартини в Италии. Почему ты добровольно отказываешься от этого?—?Деймон, пойми,?— сказала Елена,?— это не мои деньги. Я не считаю их своими. Я не заработала их своим трудом и даже по логике принадлежности к семье Майклсонов я не имею на них прав. Зачем мне пользоваться тем, что фактически принадлежит мне только по какому-то невероятному стечению обстоятельств? Моя профессия сможет обеспечить мне стабильный заработок.—?Елена, Майкл вписал в завещание тебя,?— произнес Деймон, интонацией выделив два слова. —?Одного этого достаточно, чтобы считать тебя полноправной наследницей.—?И я даже не знаю причину, по которой он это сделал, и какое отношение я вообще к нему имею, причем вполне вероятно, что не узнаю никогда,?— ответила Елена.Деймон выдохнул.—?Я просто хочу, чтобы эти деньги имели смысл и могли бы стать причиной чего-то действительно нужного, если эта история закончится и они все-таки попадут в мои руки,?— объяснила Елена, взглянув ему в глаза. —?И когда в моих мыслях наконец появился этот вариант, я впервые за долгое время почувствовала себя спокойно.Елена немного помолчала и добавила:—?Я думаю, Майкл был бы не против.Деймон внимательно слушал Елену и понимал: ему действительно до нее далеко… Под ее жесткостью и твердым характером было доброе сердце. Он в этом убеждался не раз и сейчас понимал: она делает то, что нужно. Потому, что она уверена в своем решении.Они неторопливо двигались вперед, под иногда раздававшееся фырчание лошадей и цокот копыт, которые отчего-то гармонировали с этой заполнявшей клетки внутри тишиной, а впереди и по сторонам открывались завораживавшие душу пейзажи?— словно сошедшие с картинки, с самых красивых фотографий, но в сотни, тысячи, миллионы раз ярче, мощнее… Невыразимые и безмолвные. Елена и Деймон разговаривали о многом, и за этими разговорами оба чувствовали, что время становится какой-то неважной, абсолютно бессмысленной единицей: у обоих на запястьях были наручные часы, но оба даже не знали, сколько времени прошло с того момента, как они приехали сюда. Елена рассказала Деймону об озере Малайн, которое он увидел впервые,?— одном из самых живописных в Канаде и охраняемом ЮНЕСКО. Главным ?виновником? возникновения озера и всей долины тысячи лет назад были ледники. Оказалось, что своим названием озеро обязано французам,?— в переводе с французского ?малайн? означает ?злой?, и сначала так называлось не само озеро, а бурная река неподалеку. Елена рассказывала про животных, которые обитали в здешних местах и которых было очень много, в целом о национальном парке, который был одним из старейших в Канаде. Лишь на несколько секунд задержав на ней взгляд в этот момент, можно было без сомнения увидеть: она навсегда влюблена в эту страну. Где бы она ни жила. Она была увлечена, и этим увлечением удивительным образом умела заразить и тех, кто рядом. Деймон слушал ее и понимал, что не было варианта лучше, чем тот, который воплотился в реальность: он бы ни с кем другим не чувствовал того, что чувствовал сейчас. Он бы никогда не увидел Канаду такой. Разговор, бурный, смешливый, плавно перетекал из одной темы в другую, пусть они даже были не похожи. Елена и Деймон рассказывали друг другу о своем детстве, вспоминали какие-то истории, в чем-то друг другу признавались, а эта немыслимая, нереальная тишина вокруг растворялась внутри, проникая под кожу, и казалась, что на Земле не осталось никого?— только они вдвоем, в этом первозданном Раю, за тысячи лет до настоящего момента…—?Деймон, скажи, ты… В обиде на свою мать?Елена сама не знала, под влиянием какой силы все-таки озвучила этот вопрос, когда они спешились и, взяв коней под уздцы, спустились чуть ближе к озеру. Деймон упомянул о своей матери лишь дважды за время их знакомства: в тот вечер, когда они, быть может, впервые осмелились быть чуть ближе и он рассказал Елене историю своей семьи, и несколько месяцев спустя, уже в совершенно другой момент, когда Елене казалось, что они немыслимо далеко друг от друга… За исключением того вечера, когда Деймон все рассказал сам, Елена больше никогда не спрашивала его о матери. Хотя он рассказывал обо всем спокойно и на его лице не дрогнул ни один мускул в тот момент, когда он вспоминал о Лили, так что было почти невозможно поверить, что он говорил так о матери, хотя Елена понимала, что за прошедшие годы, слившиеся в немаленький срок, Деймон смог отпустить эмоции, которые рвали поначалу… Елена видела, что, вопреки всему?— его словам, его холодному спокойствию, его жизненным принципам, которые никогда не позволили бы принять поступок Лили,?— ему сложно. Сложно вспоминать о детстве и помнить моменты, когда Лилиан была рядом, после тренировок обрабатывала ссадины на лице упрямого мальчишки, который, несмотря на все ее призывы закончить занятия боксом, все равно пропадал в тренировочном зале, готовясь к очередным соревнованиям, и мирила двух полярно разных братьев, схожих лишь в одном?— своей упертости и нежелании уступать. Сложно было осознавать, что сейчас, спустя двадцать пять лет, когда он стал взрослым сильным мужчиной, он не мог рассказать ей, какими были эти годы, что он чувствовал и чего добился, хотя мать была жива и жила, быть может, совсем рядом,?— его жизнь ее уже не касалась. Под твердым стержнем и холодом разделивших их лет была боль. И над ней не было властно время.Елена не хотела бередить эти воспоминания, не хотела копаться в его душе, считала, что не вправе это делать… Но что-то иное происходило сейчас. Что-то необъяснимое, не поддающееся описанию и немыслимо сильное заполнило душу в эти дни, проникая в каждую клетку, растворяясь в крови, вместе с ней текло по венам… И сейчас, когда сил больше не осталось, вылилось в этот вопрос, прозвучавший так странно и непривычно в этой общей их тишине, которую заполняли совершенно другие разговоры…Елена сама не вполне почувствовала, как озвучила этот вопрос, и, задав его, осеклась, испугавшись: она боялась реакции Деймона на него, боялась, что он пресечет этот разговор. Но она увидела его глаза в этот момент: он внимательно посмотрел на нее и молчал в течение нескольких секунд, а его льдисто-голубые глаза стал задумчивыми, их взгляд словно чуть рассеялся. Но вместо молчания, которое она ожидала как единственную безмолвную просьбу в ответ на свой вопрос, она услышала его голос.—?Обида… —?задумчиво посмотрев куда-то вдаль, где за горизонт уходила полоса зеркального озера, с усмешкой повторил он. —?Мне кажется, что это не та ситуация, когда возникает обида,?— сказал Деймон, вновь взглянув на Елену. —?Я могу почувствовать обиду, если человек, на которого я полагался и который что-то обещал, не выполнил свое обещание. Если действительно близкий для меня человек не поверил в мои силы.Деймон с шумом выдохнул и вновь задумчиво, чуть прищурив глаза, посмотрел на водную гладь, которой легкой зыбью касался ветер.—?Предательство невозможно измерить обидой. Обиды прощаются и забываются. От предательства душа ломается…Такая спокойная короткая последняя фраза?— но как же много Елена в ней слышала… В ней одной был ответ на ее вопрос, все невысказанные эмоции и мысли… Все прошедшие двадцать пять лет.—?Когда все это случилось,?— произнес Деймон, отведя взгляд от воды,?— это изменило жизнь всей семьи. И навсегда оставило отпечаток на каждом из нас. Но в нашей семье был человек, которому ее решение принесло больше всего страданий. Этот человек?— Стефан.Елена почувствовала, как в этот момент кончики пальцев обожгло холодом и этот холод начинал разливаться внутри. И Елена ощущала это странное чувство сильнее с каждой секундой, когда Деймон молчал. Она не знала, о чем он сейчас бы ей рассказал и рассказал бы вообще, но слушала так жадно и внимательно, впитывая каждое слово, будто боялась упустить что-то действительное значимое…—?Стефан был очень чутким ребенком,?— спустя время проговорил Деймон. —?С детства в нем удивительным образом проявилась восприимчивость к чужим бедам и боли, особенно, если это был кто-то из близких… Но с Лили у них была немыслимая, просто космическая связь. Он улавливал каждый оттенок ее настроения, очень тонко чувствовал ее…В голосе Деймона, сейчас приглушенном, звучало и недоумение, и благоговейное неверие… Но Елена чувствовала, что сейчас, обращаясь к этим воспоминаниям, он не чувствует отвращения, даже несмотря на то что они были связаны с Лили.—?И когда Лили… —?Деймон на мгновение запнулся,?— ушла,?— он очень тяжело это переносил. Ему тогда около семи?— он не был таким маленьким, как Кэролайн, чтобы ничего не помнить, и не был таким взрослым, чтобы принять… Стефан был достаточно закрытым ребенком, он очень долго присматривался к новым людям, изучал, знакомился… После случившегося он замкнулся еще больше. На контакт шел очень тяжело и часто о ней спрашивал… Произошедшее с матерью стало для него сильным потрясением, но… Это повлекло за собой последствия еще серьезнее.Елена не отводила от Деймона глаза?— она стояла напротив него, не шелохнувшись, словно из нее достали какую-то внутреннюю опору.—?Что ты имеешь в виду? —?одними губами произнесла она.Деймон повернулся к ней и посмотрел в ее глаза.—?У Стефана эпилепсия, Елена,?— ответил он. —?В одной из сложных ее форм. Болезнь протекает достаточно тяжело и не всегда поддается корректировке препаратами. Это началось спустя два или три месяца после того, как Лили ушла. Со стопроцентной точностью найти источник заболевания невозможно, но после обследований врачи установили, что в его случае оно точно не генетическое.Деймон замолчал на какое-то время, и Елена увидела, как он плотно стиснул зубы. В глубине голубых глаз сверкнул нехороший огонек?— невысказанное отчаяние…—?Они все придерживаются мнения, что толчком к развитию болезни был сильный психологический стресс, перенесенный в детстве,?— проговорил он. —?Это довольно редкий случай, но все же такое возможно.Елена чувствовала, как сильно колотилось сердце. Она не думала о том, как Деймон может продолжить этот разговор после заданного ею вопроса, но сейчас понимала, что поверить в рассказанное им тяжело. Стефан?— молодой успешный мужчина, к своим неполным тридцати добившийся того, чего многие не достигают и к пятидесяти… Крупный бизнес, рядом?— большая семья, в скором времени свадьба?— ну, в самом деле, какие проблемы могли быть у этого человека? Как ведро холодной воды?— простая реальность. И тем больнее становилось внутри, чем яснее Елена видела слышала то, чем было пропитано каждое слово Деймона, сказанное о брате и его болезни, видела его глаза… Чем яснее Елена осознавала, как связано рассказанное Деймоном с историей об их со Стефаном матери и ее вопросом.Елена хотела сказать хоть слово, но в груди что-то очень-очень тоскливо сжимало, и казалось, что в глотку просто залили расплавленный свинец.Деймон смотрел куда-то вдаль и чувствовал, что все возвращается. Все, что он чувствовал в ту ночь, девятилетним мальчишкой… Он знал, что никогда ее не забудет.Засыпáлось с трудом. На часах было начало второго, но Деймон только сейчас начинал чувствовать, что постепенно уходит в сон. То ли в комнате было душно, то ли всему виной был телевизор, которым он явно злоупотребил перед сном, то ли покоя не давали мысли о том, что завтра, а точнее, уже сегодня ждет явно не самый радужный и легкий день, учитывая, что начнется он с пересдачи той злосчастной контрольной по математике, из-за которой зависела оценка в полугодии и из-за которой отца снова вызвали в школу. Как бы там ни было, но чувство, когда ты ног не чувствуешь, но ложишься в кровать и просто не можешь заснуть, продолжая ощущать усталость, было премерзким, и Деймон уже готов был пообещать себе больше не смотреть ужастики перед сном, ложиться раньше и вообще делать все то, что рекомендуют делать взрослые, чтобы справиться с бессонницей, лишь бы больше не ворочаться. Впрочем, мысли эти звучали в сознании уже приглушенными отголосками?— усталость брала свое и глаза закрывались.Состояние неглубокого сна развеял странный звук. Он был похож то ли на приглушенный стон, то ли на хрип. Деймон, еще не вполне понимая, реален ли он, но желая побыстрее вернуться в сон, машинально натянул одеяло на уши, чтобы больше его не слышать. Казалось, что звук исчез, но спустя несколько секунд он повторился вновь?— и был таким отрывистым и резким, что это вырвало Деймона из полусна, и он понял, что это происходит в реальности. Поднявшись на локтях на кровати, щуря с непривычки глаза и вглядываясь в темноту, в противоположную сторону комнаты, где спал Стефан, пытался рассмотреть его фигуру. Наверняка снова снился кошмар?— такое уже случалось. А спит все равно крепко, раз даже кошмары разбудить не могут, блин…—?Стеф, да прекращай,?— раздраженно шикнул Деймон. —?Мне с утра математику переписывать идти, имей совесть!Деймон хотел лечь обратно в кровать, однако в этот момент слух пронзил настолько резкий сорвавшийся крик, что он вздрогнул. Чувствуя, как щеки начинают гореть от злости, Деймон одним движением поднялся на ноги и, в несколько шагов в темноте преодолев расстояние до выключателя около двери, хлопнул по нему ладонью. Глаза в следующий момент пронзило ослепительным светом, от которого они на секунду зажмурились и заслезились.—?Да ты достал уже! —?рыкнул Деймон. —?Я спать хочу, ты слышишь или нет?Через пару мгновений глаза привыкли к свету, и Деймон смог открыть их. Сначала комната была размыта перед взглядом, но затем зрение сфокусировалось… И Деймон замер.Одеяло на кровати, помятое и перевернутое, валялось на полу; подушка, наполовину вывалившаяся из наволочки, лежала неподалеку. А на кровати в этот момент, крича, в приступе какой-то необъяснимой судороги корчился Стефан. Он лежал на спине, согнув ноги в коленях. Голова, которую тоже трясло мелкой дрожью, была неестественно запрокинута, а ладони крепко сжаты в кулаки. Тело била дрожь, как будто у него был очень сильный озноб, и каждую секунду он то сгибал, то разгибал руки в локтях. Движения Стефана, его позы были настолько неестественными, хаотичными, что не оставалось сомнения, что сейчас он не в сознании,?— это напоминало сильнейший электрический заряд тока, проходивший сквозь тело, с которым человек не мог справиться. Поверить, что все это происходит в реальности, было невозможно: Стефан напоминал сумасшедших из тех фильмов ужасов, которые сейчас снимали в большом количестве и которыми пугали детей, это не мог быть он?— он не был похож на самого себя…Деймон почувствовал, как внутри сковало льдом. Из памяти в одно мгновение стерлось то, как он был сейчас зол, как пытался уснуть, все события предыдущего дня. Он смотрел на Стефана, вжимаясь спиной в стену, словно парализованный, и просто не мог пошевелиться: внутри не было никаких мыслей?— просто белый лист. Когда зрение окончательно сфокусировалось, Деймон увидел, что Стефан закатил глаза, а в следующий момент вновь застонал. Эта секунда, словно мощная волна, вытолкнула Деймона в реальность. Со страхом пятясь назад, не отводя взгляд от брата, он сделал несколько небольших шагов, а затем побежал в темный коридор: нужно было скорее звать отца.—?Папа! Папа!В темноте спускаясь по лестнице, чувствуя перила и ступеньки только на ощупь, ощущая, как дыхание сбивается и кислорода в легких не хватает, Деймон уже не думал о том, что весь дом спал. В голове пульсировала только одна мысль: быстрее, только быстрее, нужно позвать папу, чтобы он успел прийти…В дверном проеме Деймон столкнулся с отцом, который уже проснулся от криков и вышел из спальни, где горел приглушенный свет ночника.—?Деймон, пожалуйста, тише,?— полусонный, еще не понимая, что произошло, так как стонов Стефана с первого этажа он не слышал, просил Джузеппе, чуть выставив ладони вперед, чтобы утихомирить сына. —?Я только уложил Кэролайн… Что стряслось?—?Папа, там Стефан… —?жадно хватая ртом воздух, захлебываясь им, пытался проговорить Деймон, не обращая внимание на просьбы отца. Но воздуха в легких предательски не хватало, слова обрывались в горле, а внутри все горело огнем от того, что сейчас что-то происходит, а он не может толком ничего сделать. —?Там что-то страшное…Он правда не знал, как описать то, что сейчас происходило с его братом. Он не смог бы это сделать.—?Что? —?придя в себя, произнес Джузеппе, взяв сына за плечи.Джузеппе выбежал из комнаты вслед за Деймоном. Неловко включая по дороге свет, чтобы не упасть с лестницы, перескакивая через скрипучие ступени, они бежали почти рядом, чувствуя, как в висках колотится сердце. Друг за другом они ворвались в комнату братьев. На единственный миг Джузеппе замер, когда увидел младшего сына, который сейчас изгибал позвоночник в позе, чем-то отдаленно напоминавшей гимнастический мостик. В следующую секунду, сумев справиться с этим ступором, мужчина ринулся к нему, потому что в этот момент Стефан был близок к краю кровати?— одно неловкое движение, и падения было бы не избежать. Деймон не сдвинулся с места. Не моргая, он наблюдал за отцом, который сейчас крепко держал Стефана за плечи, не давая ему упасть, и за все это время не шелохнулся?— словно он был не в сознании, но мышцы просто сохраняли возможность поддерживать тело… Спустя несколько секунд Деймон увидел, как Джузеппе повернул голову Стефана к себе. И Деймон навсегда запомнил, что он увидел в этот момент в глазах отца: страх. Ледяной болезненный страх, сильнее которого он никогда не видел в глазах своего смелого отца ни до, ни после… Затем Деймон увидел, как Джузеппе схватил что-то с прикроватной тумбочки,?— только позже Деймон понял, что это была расческа,?— и с силой просунул между почти стиснутых зубов Стефана. В комнате раздался отрывистый звук, напомнивший хлопок, а затем еще несколько?— расческа в его зубах от судороги треснула, разлетевшись на несколько частей. Спустя двадцать пять лет Деймон хорошо помнил этот звук…Деймон не знал, сколько времени прошло. Но постепенно стоны и крики стихли, Стефана трясло все меньше, а вскоре он как-то обмяк в руках Джузеппе. Дыхание постепенно выровнялось и стало спокойным. Казалось, что он уснул. Отец на протяжении нескольких минут сидел на кровати, прижимая его к себе, как новорожденного ребенка. Из этого коматоза Деймона вывел только голос Джузеппе.—?Деймон, позвони Джо,?— попросил он. —?Я отвезу вас с Кэролайн к ней. Стефану нужно в больницу.По-прежнему, не моргая, глядя на отца, Деймон, не говоря ни слова, коротко кивнул и затем вышел из комнаты.Большой удачей был тот факт, что сестра Джузеппе вместе со своей семьей жила неподалеку. Дорога заняла немного времени, и уже вскоре Джузеппе с детьми были там. Было решено, что Деймон и Кэролайн останутся в доме Джо минимум до утра: было неизвестно, сколько времени Джузеппе и Стефан проведут в больнице и какие обследования могут понадобиться.На улице была глубокая ночь. Несмотря на сильный испуг, Деймон был утомлен и физически, и психологически, и постепенно начал погружаться в сон. Но сон этот не был глубоким: периодически на протяжении ночи он просыпался. Нормально заснуть Деймон смог лишь к утру.Когда Деймон проснулся, на улице уже ярко светило солнце. С кухни доносился возмущенный голос Кая, который, кажется, спорил с отцом насчет ненавистной каши, которую ему почему-то с завидной частотой приходилось есть с утра. В детскую, где вместе с двоюродным братом ночевал Деймон, начинали проникать запахи какао и вкуснейших фирменных оладий Джо, за путь к которым сейчас, судя по всему, и боролся Кай. Однако ни Джузеппе, ни Стефана рядом не было.Деймон услышал, как дверь тихонько скрипнула. Мальчик повернул голову и в дверном проеме увидел Джо.—?А я думала, что ты еще спишь,?— мягко улыбнулась она и прошла в комнату. —?Доброе утро.Деймон взглянул на женщину.—?Папа со Стефаном… Они еще не вернулись?Джо внимательно посмотрела на Деймона, и ему показалось, что она на секунду отвела взгляд, а уголки ее губ чуть опустились вниз.—?Нет, Деймон. Они пока в больнице. Врачи назначили Стефану некоторые обследования, поэтому он задержится там еще ненадолго.Деймон молчал и долго, жадно вглядывался в глаза Джо, плотно сжав губы. Лишь спустя время, негромко, все так же не отводя от нее глаза, он вдруг спросил:—?Тетя Джо… Стефан теперь умрет?Джо вскинула брови, а в глазах ее заплескалось какое-то испуганное недоумение.—?Что? —?проговорила женщина. —?Нет, конечно, нет!Джозетт внимательно посмотрела на племянника и опустилась на край его кровати.—?Кто тебе такое сказал? —?спросила она, взяв лицо Деймона в ладони и убрав у него со лба прядь непослушных взъерошенных после сна волос.А Деймон все так же смотрел ей в глаза, не двигаясь, не моргая, как стойкий оловянный солдатик, и взгляд его ярких голубых глаз уже не был детским… В нем было растворено что-то такое, отчего сердце очень сильно щемило.—?Тетя Джо,?— проговорил Деймон, словно не слыша ее вопросов,?— я не хочу, чтобы Стефан умирал…В этот момент, услышав эти слова, наполненные такой болью и страхом, такой искренней воинственностью, с которой только ребенок может встать против всего мира, чтобы защитить то, что ему дорого, Джозетт почувствовала, как сердце с болью ударило несколько раз. Не говоря ни слова, она настолько крепко, насколько у нее хватило сил, прижала его к себе. Она обнимала его, девятилетнего не по годам взрослого мальчишку… Ребенка, который испытывал то, что не всем взрослым под силу и который так нуждался в самом простом: тепле и любви,?— прижимала его к себе так крепко, что дыхание начинало сбиваться, чтобы хотя бы на мгновение показать ему, что он не один, что все будет хорошо. А внутри разливалась болезненная щемящая тоска…В жизни Деймона было немного моментов, которые он помнил до мельчайших деталей?— до последней секунды… Эта ночь, о которой он рассказал Елене, была одним из таких моментов. Он вспоминал ее и сейчас, спустя годы?— когда к Стефану возвращалась болезнь, когда в сознании появлялись мысли о матери…—?Отец вернулся только к середине дня,?— сказал Деймон. —?Тогда для меня все происходило, как в бешеном калейдоскопе. Но когда я повзрослел…Деймон вновь остановился. Он будто силился подобрать слова, но все-таки не мог.—?Когда у человека впервые в жизни случается эпилептический приступ, ему проводят томограмму головного мозга. Но в этот момент врачи делают это не столько для того, чтобы подтвердить эпилепсию,?— она далеко не всегда является причиной припадков, как можно было бы подумать… Они делают это в первую очередь для того, чтобы исключить опухоль.Елена увидела, как всю фигуру Деймона пропитало напряжение. Сжав губы, он отвел глаза и посмотрел куда-то вдаль.—?Только спустя годы я понял, что в ту ночь пережил отец.Это была не просто констатация факта. Услышав эти слова, полуслышным хрипом сорвавшиеся с губ, Елена почувствовала, что сосуды вот-вот разорвутся от хлынувшего горячего потока ноющего немого отчаяния… Потому, что она понимала смысл этих слов. Потому, что она знала, что за ними стояло совершенно другое, нежели сравнение себя в детские годы с собой взрослым.Когда Елена только познакомилась с семьей Сальваторов, ей казалось, что она увидела в реальности воплощение людей, которые смогли построить ту жизнь, о которой мечтали. Крепкие, действительно близкие отношения, материальный достаток, каждый реализовал себя в карьере… В этой семье отец мог гордиться каждым из своих детей… И он сам был для них тем, с кого они безотчетно старались брать пример. Но когда Деймон рассказывал о прошлом своей семьи, о событиях, которые произошли много лет назад, но имели последствия в настоящем, она открывала для себя других людей… И в очередной раз убеждалась: жизнь не бывает легкой, даже если многое дает тебе. У этой семьи была действительно непростая история.—?Мы тогда сами почти ничего не знали об этой болезни, и отцу пришлось изучить множество информации,?— продолжил Деймон. —?Но эта болезнь… Она была страшна не только сама по себе. Она слишком многое меняла… Этой заразе мало препаратов и отсутствия источников, которые могут спровоцировать приступ. Ей нужно изменить жизнь человека вплоть до распорядка дня, подчинить его себе… Когда поставили диагноз, Стефан оказался оторван от многих видов физической активности. Но первым, от чего ему пришлось отказаться, был футбол.—?Стефан рассказывал, что очень любит его,?— негромко сказала Елена. —?Он рассказывал, как вы вместе ездили на ?Камп Ноу?*…—?Он с мячом с двух лет,?— ответил Деймон. —?Однажды по телевизору шел какой-то футбольный матч между местными командами, Стефан увидел… И с тех пор ни секунды не забывал о футболе. Лучшим способом занять его было дать ему погонять мяч во дворе. Сначала, когда Стефан был маленьким, Джузеппе думал, что это просто забава, потому что в два года ребенок вряд ли поймет все тонкости игры… Но даже если это было детской забавой, с течением лет это переросло в совершенно другое. В пять лет отец отдал его в футбольную академию. Елена, у него были прекрасные способности,?— сказал Деймон, посмотрев ей в глаза. —?Я говорю это не потому, что он мой брат или еще что-то. Я не один раз был у него на тренировках и матчах, и то, что он вытворял с мячом в свои неполные шесть-семь, порой не могли повторить тинейджеры. Он был очень техничным и не по возрасту умел в секунды просчитывать ситуацию, а всему тому, чего пока не мог, учился на тренировках,?— на поле он забывал обо всем, что за его пределами, и просто впахивал. А главное?— был одержим футболом. Да, можно говорить, что это детское увлечение, что невозможно предугадать, сохранилось ли бы оно к восемнадцати годам или оказалось вытеснено чем-то другим… Но я и сейчас уверен, что если бы не болезнь, Стефан продолжил бы карьеру в спорте. И она была бы успешной.Елена смотрела Деймону в глаза и в его взгляде видела: он не лукавил. Кому, как не ему, было лучше знать его младшего брата…—?Но когда ему поставили диагноз, продолжить занятия в академии было просто невозможно. Любой толчок, ушиб, падение могли спровоцировать приступ, а без них не обходился ни один матч, ни одна тренировка.Даже сейчас, когда прошло столько лет, когда сам Стефан со временем научился принимать жизнь и смирился с тем, чего изменить не мог, Деймон, возвращаясь в те дни, чувствовал в душе тоску. Он ведь помнил то время, когда спустя несколько дней Стефан вернулся домой. Помнил, как дни пребывания в больнице быстро стерлись из памяти, когда Стефан вновь оказался дома, с братом и сестрой, когда встретился со школьными друзьями. Он вернулся в школу, окунувшись в водоворот ее событий, взялся за те комиксы на итальянском, которые ему из последней командировки привез Джузеппе; они, как и прежде, иногда вздорили с Деймоном… Деймон помнил, как Джузеппе сказал Стефану о том, что тренировки придется прекратить. Не было ни скандала, ни криков вроде ?не буду!?, ни слез. А неделю спустя Стефан ушел из школы сам, не дожидаясь Джо, которая должна была его забрать, чтобы отвезти домой. Только отправился он не домой, а в футбольную академию?— на тренировку. Джузеппе, которому позвонил тренер, сорвался с работы и поехал туда…И Деймон до сих пор помнил тот разговор Стефана и Джузеппе, который услышал в тот вечер.—?Папа, у нас через две недели полуфинал,?— задыхаясь от отчаяния, кричал Стефан. —?Я не могу подвести команду! Почему мне нельзя заниматься? Я отлично себя чувствую, у меня даже голова ни разу больше не болела! Почему ты запрещаешь, папа?Да как можно объяснить семилетнему ребенку в одночасье, что теперь он должен изменить свою жизнь? Как заставить его отказаться от того, что было настолько дорого? Как объяснить, что сбой в организме?— это не головная боль, от которой поможет таблетка, что это на всю жизнь… Что даже если он чувствует себя хорошо, это ничего не значит, потому что он болен? Как рассказать, что теперь в его жизни есть болезнь и будет боль? Деймон задавал себе эти вопросы сейчас, тридцатитрехлетним мужчиной, но ответов не находил. В тот вечер, когда он услышал этот разговор, в голове был только один вопрос: правда, почему? Но ответа тоже не было.В памяти Деймона надолго отложился разговор со Стефаном, который произошел несколько недель спустя. Деймон зашел в комнату и увидел за столом младшего брата. Стефан сосредоточенно что-то чертил на листе А4. Он теперь вообще много времени проводил у себя в комнате… Дверь скрипнула, но Стефан даже не шелохнулся, словно вообще не слышал, что в помещение кто-то зашел. Деймон сделал несколько шагов вперед.—?Джейк и Кэти сегодня хотели устроить пикник,?— сказал он. —?Звали всех наших. Я тоже планировал пойти. Пошли с нами? —?предложил Деймон. —?Можно будет взять с собой Макса. Кэти точно будет визжать от восторга,?— усмехнулся он.Деймон сам не замечал, что его голос в этот момент стал как будто тише: он словно боялся, что брат откажется.—?У тебя же сегодня тренировка,?— сказал Стефан.—?Я вчера потянул мышцу,?— ответил Деймон и, слегка закатав штанину, показал левую ногу, где часть икроножной мышцы была зафиксирована специальным эластичным бинтом. Вчера Стефан рано уснул и поэтому не видел, что, когда отец вчера привез Деймона с тренировки, в дом Деймон зашел, держась за плечо Джузеппе и почти не ступая на больную ногу. За ночь болевой синдром почти прошел, и теперь Деймон мог ходить, почти не прихрамывая, но вердикт врача это не отменяло. —?Так что я в пролете,?— усмехнулся он. —?Недели на три минимум.Стефан повернул голову и бросил мимолетный взгляд на его ногу, а затем перевел его на Деймона.—?Да брось, Стеф, пошли,?— примирительно протянул брат. —?Чего дома киснуть? Тоска ведь. Ну, нет тренировок?— можно и чем-нибудь другим заняться.Стефан поднял взгляд и на протяжении нескольких секунд смотрел на брата. Деймон не отводил глаза в сторону, но в этой тишине, вдруг воцарившейся в комнате, было что-то странное, непонятное…—?Да, нас обоих освободили от тренировок,?— протянул Стефан. —?Только знаешь, в чем разница? Ты на бокс вернешься через три недели. Я на футбол?— нет.В этом и была вся правда, едкой занозой надолго засевшая внутри Деймона. В сущности, такая простая.—?Знаешь,?— произнес Деймон, взглянув на Елену,?— многие любят говорить: ?Чего страдать? Когда у тебя есть деньги, все двери открыты?. И когда я слышу что-то подобное, мне порой хочется встать и просто ударить очередного такого умника в лицо. Да пожалуйста, вот деньги! —?разведя руками, с каким-то слепым отчаянием выпалил Деймон. —?Любые врачи, берите, сколько нужно, только помогите!Деймон пожал плечами и медленно покачал головой.—?Только в этом нет никакого смысла.Он медленно выдохнул и на секунды отвел глаза. На протяжении этих минут, что Деймон рассказывал о своем детстве, о том, что произошло со Стефаном, Елена все сильнее чувствовала, как внутри как будто сводит судорогой,?— было очень-очень горько… Елена не прерывала эту тишину. В отдалении снова зазвучал цокот. Спустя несколько мгновений Деймон произнес, все так же глядя на озеро:—?И если тебе нужен ответ о моей матери… Я давно отпустил то, что случилось. Я редко вспоминаю, уже ничего не жду и не жалею.Деймон повернулся к Елене, посмотрев ей в глаза.—?Но я никогда не прощу ей то, что происходит со Стефаном.Такие страшные слова?— ?я никогда не прощу?. И тем страшнее они становились, что Елена понимала, что они адресованы матери. Но сильнее этого страха было только одно?— боль. Боль в душе Елены… И в глазах Деймона. Быть может, именно поэтому его не хотелось осуждать. Возможно, он был неправ и его слова были неправильными… Но это была его правда. Он был честен с самим собой… И с Еленой.Елена не могла объяснить себе это, но сейчас день за днем чувствовала, как постепенно тревоги и мысли о матери, раздиравшие душу на протяжении последних дней, просто уходят, забирая с собой страх, растерянность и разочарование. В душе становилось так спокойно, что Елена, вдруг остановившись на мгновение, на секунду замирала, ощущая в себе это чувство, потому что сейчас вдруг приходило осознание: его не было внутри уже очень давно. И дело не только в ситуации с Мирандой… Елена понимала, что в душе не было такого спокойствия и до того момента, как Стефан рассказал ей о ее второй семье, до того, как она узнала о завещании Майкла; его не было в тот момент, когда она прилетела в Лос-Анджелес… А сейчас было. Легкое, невесомое, как дыхание ветра в прохладный летний день, когда просто стоишь, подняв голову к небу, и смотришь на проплывающие облака… Оно меняло ритм сердца. Меняло мысли. Оказалось, чтобы коснуться этого, нужно было так немного. Елена навсегда влюбилась в эти дни капризного канадского лета: выезд рано утром, ароматный кофе на заправке и широкая полоска дороги, уходящая вдаль. Елена не знала и сама, как это получилось: когда они прилетели сюда, у них не было конкретных планов, которые не касались бы истории с завещанием, и в глубине души она предполагала, что, как только что-то прояснится, Деймон, скорее всего, вернется в Штаты, а она сама останется в Эдмонтоне еще минимум на несколько недель. Но сейчас не было ни дня, который бы они провели не в дороге… Который бы они провели не вместе. Елене неизменно хотелось улыбнуться, когда она вспоминала эти моменты утра: порыв прохладного ветра в открытое окно, розовая полоска зари впереди?— и улыбка Деймона, одной рукой держащего руль, другой?— стаканчик с кофе, вместе с ней подпевающего словам давно знакомой композиции, разрывающей динамики. А впереди?— еще один неизведанный город, в котором не были ни он, ни она, и, может быть, никогда больше не побывают. Это и было настоящее лето.За эти неполные две недели они с Деймоном исколесили почти всю северную Альберту. Крупные мегаполисы и знаменитые музеи и фешенебельные отели, маленькие городишки с лабиринтами тихих запутанных улочек и уютными верандами уличных кафе?— они сменяли друг друга, как в калейдоскопе, и ни одной пленки фотоаппарата не хватило бы, чтобы запечатлеть те эмоции, которые они дарили. Деймон и Елена вернулись в Калгари?— Елена ведь очень жалела о том, что там они почти так ничего и не увидели,?— урвали билеты в исторический музей Гленбоу, прогулялись по знаменитой Стивен Авеню, на которой сохранилось множество исторических зданий, которые еще в начале прошлого века строили из песчаника, побывали в Олимпийском парке,?— затем отправились в Ред-Дир, основанный на невероятной красоты одноименной реке, протекавшей сквозь город, после?— в Сент-Альберт (где, несмотря на то, что французская часть Канады была далеко, было заметно влияние староевропейских корней), Летбридж и Гранд-Прери. Они засыпали в придорожных отелях, просыпались уже утром в дороге?— кто за рулем, кто на пассажирском,?— и не знали, что пьянило сильнее: то ли этот яркий калейдоскоп из неведомых раньше мест, людей и наречий, то ли это невыразимое чувство свободы, когда просто едешь по дороге вперед, не зная, что тебя ждет в следующем пункте, и просто следуешь указаниям навигатора… То ли человек, который был рядом.На первое июля выпадал один из главных для канадцев праздников?— День Канады. Хотя дата была вполне определенная, празднования продолжались не один день. Елена и Деймон застали этот праздник в Калгари. Было что-то неповторимое и заставлявшее сердце замирать в этой атмосфере: смолкшие звуки автомобильных клаксонов, уступившие место дудкам, оживленным разговорам и песням, парады, окрашивавшие главные улицы городов в красный цвет, напоминавший о флаге Канады, в который с гордостью одевались от самого маленького до преклонного возраста. Деймон, с нескрываемым интересом наблюдая за этим, спрашивал у Елены многое об этом празднике. И она рассказывала ему. Рассказывала о том, что раньше он назывался Днем Доминиона, что именно в этот день тридцать шесть лет назад, в 1980, Канада обрела свой национальный гимн, который за гордость считал знать каждый первоклашка, рассказывала о фестивалях, череде которых по всей Канаде давал начало этот день, и о том, почему этот праздник не так популярен в провинции Квебек, которая вообще, откровенно говоря, жила по своим законам… А Деймон слушал ее, не перебивая, и им казалось, что есть в этом что-то особенное и интересное?— в том, как девушка из Канады рассказывает о ней американцу с итальянскими корнями, пока они гуляют по городу, в котором оба никогда не были…Лишь через какое-то время Елена и Деймон вернулись в Эдмонтон. Город суровой серости встретил их совершенно другим, и им обоим казалось, что приехали они совсем не в Эдмонтон: о дождях теперь напоминали разве что капли на траве, остававшиеся после непродолжительной утренней измороси, которая случалась так рано, что никто из жителей ее, казалось, и не замечал; ушли далеко свинцовые серые тучи?— небо прояснилось, а город отогревался под теплыми лучами озорного солнца, к которым оказалось так легко привыкнуть.Вскоре после того, как Елена и Деймон приехали в Эдмонтон, Деймону позвонил его адвокат. Деймон знал, каким мог быть этот разговор, и в своих догадках оказался прав. Судебное заседание назначили на девятое июля, и это значило, что до восьмого числа Деймону нужно было вернуться в Лос-Анджелес.Елена хорошо помнила их разговор тем вечером, когда Деймон рассказал ей о звонке адвоката, и то, что она почувствовала в этот момент: внутри отчего-то стало вдруг очень холодно… Но не было ни бессмысленной паники, ни бесконечных рассуждений о случившемся и Клаусе. Была лишь единственная мысль, сейчас имевшая значение.—?Деймон,?— спустя несколько секунд после того, как Деймон обо всем ей рассказал, посмотрев ему в глаза, тихо произнесла она. —?Я не знаю, нужно ли тебе это… Но если да… Я готова вернуться с тобой.Деймон на протяжении какого-то времени смотрел Елене в глаза, не говоря ни слова; и в глубине его замершего взгляда, который он не отводил от нее, было растворено что-то такое, чего она никогда не видела в его глазах раньше. Какое-то несмелое неверие, как будто безмолвный вопрос: ?ты правда готова??… И теплота.—?Елена, мне… Было бы легче, если бы ты была рядом,?— спустя секунды признался он.Спокойный тон. Без тени сомнения. Елена смотрит в его глаза. Он признается в этом впервые… Но он не лжет. Елена хотела что-то сказать, но он остановил ее на полуслове.—?Но я хочу, чтобы ты осталась в Эдмонтоне,?— уверенно сказал Деймон.В глазах Елены вспыхивает недоумение, которое вот-вот перерастет в возмущение, и она была на грани того, чтобы высказать его, но Деймон был спокоен. Он все так же смотрел, не отрывая взгляд, ей в глаза, и говорил?— словно этим спокойствием заставляя Елену на мгновение остановиться, отойти от эмоций, обратиться к тому, что было внутри и что было не менее важно для нее.—?Елена, ты долго не видела свою семью,?— сказал Деймон. —?И я никогда не поверю, что ты не скучала по родителям. Это время, которое вы сейчас проведете вместе… Оно очень дорого. Только ты, Джон и Изабель. Вам нужно это.Елене казалось, что ее на какие-то секунды парализовало. Она смотрела в глаза Деймона, а внутри было так многое, о чем она хотела бы ему сказать,?— но не могла произнести ни слова. Единственное, что она знала,?— Деймон говорил правду, и то, что она сейчас ощущала в душе, услышав его слова, было самым ясным доказательством этого. Сердце забилось очень сильно?— от осознания истинного смысла его слов… От того, что он понимал.До восьмого числа еще оставалось время, однако Деймон взял билеты именно на эту дату. Не хотелось думать о том, что в Лос-Анджелес на всякий случай нужно вернуться раньше, что может случиться так, что дату заседания перенесут на более раннюю дату и он просто не успеет прилететь. У него было время, и единственное, чего он хотел,?— это провести его в Эдмонтоне. Рядом с Еленой.Елена помнила, как в тот день, когда они прилетели, Деймон попросил ее показать ему город. Она бы могла ему показать парк-музей Форт-Эдмонтон, с детства завораживавший ее своими видами, вместе они могли бы сходить в Королевский музей Альберты, посмотреть какой-нибудь фильм в The Princess Theatre?— в одном из самых знаменитых и современных кинотеатрах Канады… Но сейчас она понимала, что это все блёкло и не имеет смысла. Она хотела, чтобы Деймон увидел другое.—…Веди себя прилично, а не то…Побольше света, света! Стыд какой!Притихнешь у меня. Живей, дружки!—?Мой гнев и принужденное терпеньеВступили в бой. Дрожу я от волненья.Пока уйду я, но его приходЕму не радость?— горе принесет.Солнце давно село за горизонт, оставив взамен чернильную бездну неба, на котором постепенно, один за другим, начинали появляться маячки серебристых звезд. Но казалось, что день вовсе не заканчивался,?— просто случилось чудо и он продлился. Здесь было действительно светло, как днем,?— серебристый прохладный свет прожекторов заливал огромный парк до краев, но не в нем была причина. Не было мыслей о том, что скоро полночь, не было душевной и физической усталости, ведь там, совсем близко?— казалось, только руку протяни?— кипела самая настоящая жизнь: горячая, свободная, безумная, счастливая, мудрая, трагичная…В воздухе ощущалась легкая влажность от дождя, который был пару часов назад, а в воздухе неуловимыми нотами в этой влаге был растворен аромат каких-то незнакомых нежных цветов?— тот неповторимый запах лета, приходящий на исходе мая и начинающий новую, совершенно другую страницу твоей жизни… Эта влага была, пожалуй, единственным напоминанием о дожде, который прошел пару часов назад,?— трава, на которой сидели зрители, уже давно высохла.Елена и Деймон сидели рядом, по временам касаясь плеч друг друга, не отводя взгляд от сцены. Елена столько раз видела в своей жизни постановки ?Ромео и Джульетты??— это были постановки неизвестных режиссеров и работы театров с мировым именем, работы с режиссерским прочтением и классика, откровенная профанация и спектакли, от которых щеки еще долго оставались влажными… Но Елене казалось, что только сейчас она начинала понимать, почему она так любит эти дни в начале июля, когда Эдмонтон начинал жить другой жизнью?— говорить сотнями языков живших за века до нас… Эти актеры еще не были известны миру, они были, быть может, на несколько лет старше своих героев, и лишь спустя какое-то время можно будет узнать, из какой они страны,?— но каждый взгляд, каждое мимолетное движение было в мириады раз ценнее, чем безупречно произнесенные монологи и усвоенные уроки актерских школ. Потому, что все, что сохраняли в себе эти подмостки, было искренне. От первой и до последней секунды. От ошибок до мгновений, пробирающих до дрожи. Потому, что здесь была не игра. Здесь была жизнь.—?Ты уловила, как Джульетта сейчас взглянула вслед Тибальту, когда он уходил? —?чуть склонившись к Елене, прошептал Деймон. —?Они за эту секунду прописывают новые сюжеты на строчках Шекспира… —?произнес он с неуловимой улыбкой на губах.Елена на протяжении нескольких секунд, не чувствуя, как задумчиво улыбается так же, как и Деймон. Она не могла знать, в каких взаимоотношениях находятся актеры, но одного мгновения, одного этого взгляда, испарившегося в следующую секунду, хватило, чтобы почувствовать: Деймон прав.—?Скорее, отдельные сюжетные линии,?— отозвалась Елена.—?Вряд ли те, которые имел в виду Шекспир,?— чуть склонив голову набок, переведя взгляд на Елену, но совершенно беззлобно и без иронии сказал Деймон.—?Да откуда нам вообще знать, что он имел в виду… —?тихо проговорила Елена.Деймон задумался на мгновение и понял, что и в этом была доля истины.Когда Елена приглашала Деймона сюда?— на знаменитый театральный фестиваль The Edmonton International Fringe, куда для того, чтобы насладиться представлениями под открытым небом, каждый год в середине лета съезжались поклонники театрального искусства со всех уголков мира,?— в глубине души она боялась, что они окажутся на разных полюсах: Деймон никогда не говорил о своей любви к театру, хотя в последнее время они часто разговаривали о вкусах. Но сейчас они сидели совсем рядом, не отводя взгляда от сцены, и оба чувствовали, что в этот момент каждый открывает для себя что-то свое. Так странно и немыслимо?— прошло уже около пятисот лет, но время не стирает в нас память о том, кто такие Ромео и Джульетта, Гамлет, Меркуцио, король Лир… Талантливейшие режиссеры воплощали эти сюжеты на сцене за несколько веков до нас и будут оживлять их и столетия после. Но что же в этих историях такого, что способно взбудоражить ум? Как вообще работает этот безумный механизм всемирной истории, решающий, каким книгам жить в сердцах людей столетия, а каким?— прийти в забвение? Но все вопросы растворялись сами собой, когда Елена вслушивалась в слова героев и чувствовала, что каждое мгновение, каждое событие?— ссора Тибальта и Ромео, первая встреча Ромео и Джульетты, смерть Меркуцио и затем Тибальта?— заставляет что-то в душе замирать так же, как и в самый первый раз.У бурных чувств неистовый конец,Он совпадает с мнимой их победой.Разрывом слиты порох и огонь,Так сладок мед, что, наконец, и гадок:Избыток вкуса отбивает вкус.Не будь ни расточителем, ни скрягой:Лишь в чувстве меры истинное благо.Елена не знала, в чем причина этого, но сейчас, как никогда раньше ощущала, что все происходящее вокруг?— эта атмосфера старой Вероны, некоторые монологи героев, которые она знала почти наизусть, эта давно знакомая и в своей простоте немыслимо трагичная история любви?— особенно тесно переплетается с тем, что происходит внутри. Душа особенно чутко и болезненно откликалась на это, вбирала в себя до самой последней секунды. Но именно в этой болезненности, в этой неизъяснимой связи были самые сильные чувства, самое большое удовольствие.Елена слегка повернулась к Деймону, чтобы сказать о чем-то происходившем на сцене. Услышав ее, он, посмотрев ей в глаза, с уверенностью кивнул. А затем он сказал что-то, что заставило на несколько секунд задуматься саму Елену. И в этих мгновениях тоже было то, что приводило душу в удивительную гармонию. Они наблюдали за героями, каждый думая о чем-то своем, обращая внимание на совершенно разное,?— а иногда, возвращаясь ненадолго в реальность, шепотом, чтобы не помешать другим зрителям, говорили друг другу на ухо что-то, чем нужно было поделиться именно сейчас. Они не боялись тишины, не пытались в ней друг от друга спрятаться?— им всегда было что друг другу сказать. И теперь они оба знали, как легко влюбиться в это простое чувство, которое, как оказалось, ты испытываешь далеко не всегда и далеко не со всеми…Они не заметили, как на улице стало холоднее с наступлением ночи. Елена была в легкой кофте, и Деймон, сняв с себя толстовку, укутал в нее ее плечи. Елена повернулась к нему, взглянув ему в глаза, и вдруг подумала о том, насколько знаком ей сейчас стал аромат его парфюма, терпкий, с нотами древесины и свежести сандала,?— теперь Елена была уверена, что если даже когда-нибудь в ее окружении появится мужчина, который будет пользоваться таким же парфюмом, этот запах, который сейчас исходил от ткани толстовки и который она вдохнула, все равно будет напоминать ей только об одном человеке. Елена улыбнулась уголками губ. Деймону это нравилось. Елена больше не закрывалась от него, не отталкивала его помощь с какой-то неловкостью и страхом, и он чувствовал, что это доставляет ему удовольствие, по силе сравнимое лишь с той палитрой ощущений, которые впитала его душа за эти неполные, но безумные две недели…Елена отвела от Деймона глаза и не сказала ни слова, и в этот момент он почувствовал ее тепло, когда она приблизилась к нему, а затем?— легкое касание ее тела, когда она осторожно, как будто пробуя эти ощущения на вкус, прижалась к его груди. Деймон надолго запомнил то, что почувствовал в этот момент. Он заключил Елену в кольцо рук, прижав к себе сильнее, словно чтобы не потерять это тепло. Она не пыталась освободиться?— она принимала это объятие, она говорила ?да? в ответ на его безмолвный вопрос. Внутри на мгновение все как будто замерло?— абсолютно все: стук сердца, ток крови, поток мыслей. Деймон не боялся прикосновений или близости?— но он все равно чувствовал, что старается не делать движений, словно они могли разорвать эту необъяснимую связь. И сейчас, когда он находился в этой невесомости, в этом абсолютном космосе, к Деймону вдруг приходило осознание, благодаря которому он понимал, почему чувствует себя именно так. Ни одной секунды своей жизни до этого момента он не ощущал того, что происходило в душе сейчас. Он не ощущал этого с Викки, с которой его связывали отношения. Этого не было, когда он был рядом с Энди, от которой у него сносило голову. Он никогда не знал, что это реально…Бездонное небо растворялось в безмолвной иссиня-черной глубине. Улицы были залиты ярким неоновым светом фонарей, иногда слепившим глаза, и эта чернота вверху от этого ощущалась еще сильнее, стоило лишь на мгновение поднять голову… Стрелки циферблата показывали третий час ночи. У Деймона через несколько часов был рейс в Лос-Анджелес, но… Они с Еленой оба как будто уже и не помнили об этом. Они сидели здесь, в огромном парке под открытым небом, наблюдая за историей, которую оба так хорошо знали… И просто не имели ни сил, ни желания впустить в мысли что-то другое. Были слишком дороги эти безумные минуты, когда становилось плевать на происходившее до, становилось безразлично будущее… Их бывает очень мало в жизни, и даже если они случаются, не каждому хватает сил и мудрости их сохранить.—?Знаешь, мне кажется, я понял, почему ты хотела, чтобы в Эдмонтоне я увидел именно то, что увидел сегодня,?— задумчиво произнес Деймон. —?Я никогда не смотрел спектакли под открытым небом, и мне кажется, что даже если когда-нибудь повторится в моей жизни в другом месте… Я все равно буду вспоминать Эдмонтон, немного мокрую траву… И тебя.Елена взглянула на Деймона. Такая простая фраза, которую он произнес с такой легкостью.—?Каждый раз, когда я сюда приезжаю, я не знаю, что со мной происходит,?— призналась она. —?Я не знаю, как объяснить момент, когда в какую-то секунду, отводя взгляд от сцены, ты поднимаешь голову?— и видишь россыпь звезд… Серебристых таких, кажется, руку протяни?— и они будут у тебя в ладонях… Такие моменты?— это тоже как будто кусочек этого города. А ты просил показать его тебе…Елена посмотрела Деймону в глаза.—?А я его вижу таким.Она действительно не первый раз была на этом фестивале. Однажды они были здесь с Джереми и Кэтрин, а несколько лет назад приехали сюда с Тайлером… Только теперь она знала, что навсегда запомнила лишь то, что было сегодня. Тот взгляд Джульетты, обращенный не к Ромео, а к Тибальту. Тепло толстовки Деймона. Запах его парфюма. И эти звезды, которые они видели вместе.На улице заметно похолодало. Мысль об этом вызвала на губах Деймона задумчивую усмешку: ничего другого от Эдмонтона ожидать и не стоило, погода здесь никогда не станет покладистой… Но он к ней уже привык за это короткое время. Привык, несмотря на то, что навсегда был влюблен в лето… Привык, быть может, потому, что именно эти дожди и промозглый холод были с ним рядом в эти удивительные, немыслимые дни… Которые уже подходили к концу. Осознание этого рождало в душе какую-то необъяснимую тоску, смешанную с чем-то очень похожим на обиду.Так удивительно и странно: суд должен было состояться уже через несколько дней, а у Деймона о нем не было даже мысли. Ни о Клаусе, ни о том, чем это могло закончиться… Он не думал об этом не потому, что боялся. Он не думал об этом потому, что все, что происходило сейчас в его душе, было в миллионы раз важнее и сложнее, и по сравнению с этим все случившееся между ним и Клаусом, грядущие перспективы?— казались не значащим ничего. И в глубине души он был благодарен Елене за то, что она не заводит эти бессмысленные разговоры, не спрашивает, не пытается в чем-то переубедить. Она чувствовала то, что у него в душе. Чувствовала очень тонко…—?Спасибо, что отвез меня домой,?— сказала Елена, когда он остановил машину и они вышли из нее у ее дома,?— но… Деймон, наверное, тебе все-таки стоило поехать в отель, чтобы хотя бы немного выспаться,?— предположила она.Деймон опустил взгляд и усмехнулся. Как же она была ему знакома?— она, как и всегда, переживала за тех, кто рядом, намного сильнее, чем за себя…—?Думаешь, нам обоим было бы спокойнее, если бы я оставил тебя где-нибудь посреди Эдмонтона и поехал отсыпаться?Елена усмехнулась. Спустя несколько секунд она вновь посмотрела на Деймона. Он спокоен и улыбается. Такое теплое сочетание, которое возвращало в душу какую-то неизъяснимую гармонию.—?Я еще успею выспаться завтра. И думаю, что то же самое будет неплохо сделать тебе. Я не помню, когда мы за последнее время вставали позже пяти.Уголков губ Елены коснулась улыбка от этих воспоминаний, и она кивнула.Елена отвела глаза, вдохнув холодный воздух, а затем вновь посмотрела Деймону в глаза.—?Деймон, спасибо тебе,?— едва слышно прошептала она. —?Я знаю, что ты терпеть не можешь, когда кто-то начинает благодарить, но… Я вряд ли смогу выразить то, что ты сделал меня.Вряд ли смогу выразить и забыть.—?Два месяца назад я сомневалась… Но сейчас я знаю, что тогда сделала, может быть, самый правильный выбор из тех, что я когда-либо делала.Деймон смотрел Елене в глаза и понимал: это не признание из вежливости, не слова, чтобы заполнить тишину… А в глазах была не просто благодарность. Это было что-то гораздо теплее, ближе… И казалось, что понятнее.—?Я не знаю, кто из нас приобрел из этой поездки больше,?— с задумчивой усмешкой проговорил он. —?Мне бы вряд ли кто-нибудь показал Канаду… Такой.Они оба понимали, что значит это последнее слово. Тот смысл, который в нем сейчас звучал, был открыт только им двоим.Не было прощания в классическом смысле. Они не сказали больше друг другу ни слова. Лишь коротким, едва уловимым, понятным лишь им двоим в ночной темноте движением они кивнули друг другу. Не было этих бессмысленных ?счастливого пути?, ?позвони, как приедешь? и ?еще увидимся?. Сейчас слова вообще отчего-то с каждой секундой казались все более и более лишними.Деймон сделал несколько шагов к машине. Ему хотелось поскорее уехать, потому что сейчас находиться рядом, зная, что время все равно пройдет, как бы его ни старался тянуть, было болезненно. Однако в этот момент в ночной тишине он услышал голос Елены. Бархатный, спокойный…—?Деймон.Деймон остановился и повернулся. Внутри не было вопросов о том, почему она окликнула, что произошло…Мыслей больше не было.Сделав несколько шагов, преодолев расстояние, которое их отделяло, Елена приблизилась к Деймону, и в следующую секунду голову, как тогда в баре, снова закружил сладковатый аромат Kenzo, когда Елена коснулась его плеч и, порывистым движением сжав холодными пальцами волосы на его затылке, прильнула к его губам?— уже без какого-либо страха… С твердой и горячей уверенностью, которая единственная сейчас имела значение. Деймон почувствовал, как напряжение, пронзившее тело, уже в следующую секунду сменилось немыслимой, такой нужной теплотой, когда он, взяв Елену за талию, притянул ее к себе. В памяти, из которой исчезла вся ненужная, бессмысленная шелуха, не было больше ничего?— лишь долгие текущие сквозь пальцы секунды, когда вокруг исчезал мир.