Часть 2 (1/1)

Входная дверь осталась позади. Джорджи съежился, словно новая куртка не грела его жарким августовским днем. До этого он покидал дом, лишь чтобы выйти во двор, и обходил стороной даже прихожую, которая вела на Уитчем-стрит. Тогда я еще не задумывалась о том, что именно произошло с ним там, за пределами нашей страны. Но в материальном мире очарование неизвестного легко теряет власть. Он очень не любит загадки, которые остаются без ответа, и еще больше ненавидит вопросы, которые не произносят вслух.— Что-то изменилось, — сказал Джорджи, когда мы спустились с холма и свернули на улицу, ведущую к каналу.Я кивнула. Почти двадцать лет прошло с тех пор, как Джорджи умер, лишившись руки. За двадцать лет во тьму утекло много воды. Целый век исчез, не говоря уже о старом облике быстрорастущего Дерри.Пока мы шли, Джорджи делился со мной воспоминаниями о городе. Я привыкла быть нашей единственной связью с Дерри и совсем забыла, что Джорджи жил здесь намного дольше меня. На каждом углу и в каждом магазине у него хранилась своя история, ожидая, когда он придет и заберет ее. Я не хотела их слушать. Билл, его родители и школьные друзья словно отнимали у нас время, сами того не подозревая. Но я помнила, как быстро меркнет радость от утраченных дней, и не спешила его перебивать. Воспоминания Джорджи давно погибли. После них не осталось ни кенотафов, ни надгробий, куда можно возложить цветы. И хотя я боялась смерти, которую мы несли на плечах, вместе со страхом она дарила мне странное успокоение, ведь я не знала ничего другого.Библиотека, по словам Джорджи, осталась такой же. Он принял это за добрый знак и, воспрянув духом, взбежал по ступеням.С библиотекарем говорила я. Джорджи сказал, что ему не нравится, как этот мужчина смотрит на него. И действительно в его скромной улыбке и проницательных глазах не читалось безразличие, скользившее по лицам других взрослых. В них я нашла только затаенную грусть. А такая печаль видит многое.Через пять минут клочок бумаги с номером риэлторской фирмы оказался у меня в руках. Будто долгого ожидания не было, мы помчались на улицу и довольные собой направились к телефону-автомату. Тот прижимался к бесполезному металлическому каркасу, некогда служившему опорой для доски объявлений. Я набрала номер и забросила монету. Трубку держал Джорджи.— Добрый день, — поздоровался он в ответ на приветствие. — Подскажите, пожалуйста, номер телефона бывших жильцов дома на Уитчем-стрит, который вы продаете.Эту фразу он вчера переписывал и заучивал весь вечер.— Алло? — послышался голос собеседника. — Вы что-то говорите?Джорджи повторил.— Алло?В испуге он сунул трубку мне под ухо. Я оттолкнула ее, но он не унимался и почти заставил меня взять телефон.— Алло. Э-э-э… — пробормотала я, зло уставившись на Джорджи. — Подскажите номер дома бывших жильцов на Уитчем-стрит. То есть номер телефона. Вы продаете дом. Пожалуйста.— Я не потерплю таких шуток, девочка, — приветливый женский голос сменился грубым и строгим. — Я скажу тебе это один раз. Не смей сюда больше звонить. Ты меня поняла?В ушах раздался смех. Холод вспыхнул в сердце и с кровью разошелся по телу. Я отдернула телефонную трубку, но из динамика доносились лишь недовольные гудки.— Лиэнн! — возмутился Джорджи.— Я не готовилась!Рычаг звонко клацнул, когда телефонная трубка легла на место. Я развернулась на стоптанных каблуках, подняв в воздух пыль, мелкую, точно пудра, и зашагала прочь. Обиженный взгляд шарил по тротуару из-под нахмуренных бровей.Джорджи погнался следом.— Почему она не слышала меня, Лиэнн? Что со мной не так?— Не знаю, — огрызнулась я.— Я знаю, что ты знаешь!— Нет!Конечно, я знала.Несколько минут мы шли молча, глядя себе под ноги и отбиваясь от сонных мух. Но не в моей природе долго оставлять чужие просьбы без ответа.— Мы можем поговорить с мистером Крейном, — предложила я, возвращая в глаза Джорджи надежду.Риэлтора мне просить не хотелось. Наше с ним хрупкое взаимодействие заключалось в том, о чем мы молчали, а не в том, что говорили друг другу. Но скоро это перестанет иметь значение. Как только дядя Джордж и тетя Мэй вернутся, я скажу им, что в городе стало небезопасно и нам следует уехать. Не важно, закончили они свои дела или нет. Чем дольше я остаюсь здесь, тем сильнее становится Оно. Мне нужно покинуть Дерри, пока его сны не захватили меня вновь.Когда мы с Джорджи шли по парку, прячась от выбеленных солнцем улиц, я заметила впереди компанию ребят постарше. С сигаретами, нелепо заткнутыми за уши, и ухмылками на лицах они сидели на скамье, лениво переговариваясь. Понятно каких ребят. Я должна была найти другую дорогу, послушать Джорджи, который сбавил шаг, шепотом зовя меня за собой, но продолжила идти вперед.Часть меня словно ждала этого.Один из парней спросил, не холодно ли Джорджи в куртке. Остальные поддержали его смешками. Мы попытались обойти их, но они вместе, будто связанные, поднялись со скамьи и пересекли аллею, преградив нам путь. Теперь отступать было поздно.— Что так несет болотом? — спросил один, поморщившись.— Мелкой сопле, наверное, жарко, как в жопе Дьявола, — подхватил второй и обернулся к остальным. — Что скажете, парни? Поможем ему?— Если ты так считаешь, Джеки.Они хохотнули и подтолкнули Джеки вперед. В их движениях проглядывала неуверенность. Постоянная спутница подростков, которые тратят все время на то, чтобы доказать, что они не хуже других. Джек подошел к Джорджи, оперся рукой о спинку скамьи и, подчеркивая очевидное превосходство в росте, наклонился над ним. Тот отступил. В следующее мгновение Джек принялся стаскивать с него куртку. Один рукав неохотно соскользнул. Второй снялся без проблем. Обнажился неровный слом и кость, сероватая в тени высоких кленов. Ее окружало подгнившее обескровленное мясо.Джеки отшатнулся. Остальные еще не успели понять, что произошло, и по инерции навалились на него со спины. Я принялась отбирать куртку. В суматохе кто-то толкнул Джеки, и у него подкосились колени. Зажатый между мной, живым мертвецом и своими друзьями, он подался в мою сторону. Я сделала шаг назад. Сквозь невнятную толчею раздался звук удара. Джеки сдавленно вскрикнул, стукнувшись о скамью губой.Волна ужаса прокатилась по лицам парней, когда Джеки перестал загораживать обзор. Один резко отвернулся, и его стошнило на высушенную траву. Двое других отпрыгнули, прикрыв рты руками. Будь они актерами, я бы никогда не поверила в их испуг.— Я сломал зуб! — глухо взвыл Джеки. — Мой гребаный зуб!— Что за... — прошептал его приятель с обесцвеченным от страха лицом. — Нахрен такие приколы!Джорджи кинулся к своей куртке и быстро набросил ее на плечи. Компания стала отступать. Джеки вели под руки, хватая за футболку, а он продолжал орать об одном и том же.— Радуйся, что остальные на месте! — крикнула я в ответ.Дура. Какая же я дура.Я сказала, что Джеки упал случайно. Прости меня, Господи. Ложь — это не главный моей грех. Я подставила ему подножку, и мне очень жаль. Я сожалею от чистого сердца.— Ты как? — спросила я Джорджи.Он хныкал, поправляя куртку. Я неловко похлопала его по уцелевшей руке, чтобы успокоить, но он отвернулся, пряча лицо. Его худощавое тело сотрясали сухие рыдания. В доме можно притворяться сколько угодно. Слушать радио, строить планы, делать вид, что все в порядке. Но здесь — нет. Здесь важно быть настоящим мальчиком.Вина за все, что я сделала и чего не хотела делать, переполняла мою душу. Не выдержав ее, я отвела взгляд и уставилась на пестреющую окурками землю. Там он и лежал. Кусочек зуба Джека Харди. Оставив Джорджи, я двинулась к скамье, словно очарованная. Медленно наклонилась, подняла зуб и уложила себе в ладонь. Обломок тускло блестел в рассеянных солнечных лучах. Кариес уже начал подтачивать его желтоватую поверхность.Я поднесла зуб ко рту и проглотила.Прости меня, Господи. Прости меня, если сможешь.Дядя Джордж однажды рассказывал мне, как поступали с преступниками в прошлом, пока люди еще не забыли, что такое покаяние. После короткого суда приговоренного отправляли в темницу под землей. Пробираться туда ему приходилось по узкому туннелю, не щадя колени и локти, а из удобств в камере ждал лишь тонкий, набитый соломой, матрас. Личных вещей у заключенного не было. Там, внизу, у него оставалось совсем мало личного, и в то же время он замыкался в себе и своих мыслях, как никогда прежде. Дождь, что пробивался сквозь небольшое окно в потолке, через которое в лучшие дни передавали еду, превращал земляной пол в озеро холодной грязи. Жалкое одеяло, пропитанное десятками лет в заключении, полагалось только зимой. А чтобы эти годы пошли узнику на пользу, ему вручали Библию и небольшой огарок свечи. И он читал, огнем разгоняя мрак над святыми словами, молился за искупление грехов и мечтал хотя бы раз в жизни вновь ощутить свет на состарившемся изможденном лице. До тех пор, пока не терял разум в протяжных криках, богохульных проклятиях и предсмертных стонах соседей или пока не находил забвение в своей собственной благословенной гибели.Я тоже могу кое-что рассказать. Например, что случилось, после того, как я проглотила зуб.Мы с Джорджи вернулись домой, подгоняемые внезапно поднявшимся ветром, который будто намеренно бросал песок нам в глаза. Риэлтора на месте не оказалось, да и говорить с ним никто не хотел. Наше желание слушать собственные просьбы исчезло вместе с провалившимся планом. Даже сверчки и мыши притихли, любезно предоставив нас тишине. Но потом я поела, и вечер, окутанный скорбью по мечтам и надеждам, кончился под звуки радио. Далекие мелодии минувших лет едва пробивались сквозь помехи. Я знала, что скоро они смолкнут. А когда Джорджи потянулся к приемнику, чтобы настроить его, но отдернул руку и оставил, как есть, я догадалась, что знает и он.Джеки, Джек Харди, тоже вернулся домой. Там он смущенно показал матери сломанный зуб, а она жалостливо обняла сына и отвезла к дантисту. Незапланированный визит ударил по семейному бюджету, но сейчас речь не об этом.Через несколько часов, уставший после восстановления зуба, нотаций отца и тяжелого молчания за ужином, Джек притащился в свою комнату и рухнул на кровать. Перед тем, как отдать сну прошедший день, он подумал о том, каким правдоподобным сделали костюм ребенка, над которым они глуповато подшутили в парке. Наверное, он актер или что-то в этом роде. К осени в Дерри как раз начнется сезон театральных постановок и костюмированных шоу. Осень — всегда хорошее время, чтобы притвориться кем-то другим.Проснулся Джек в три часа ночи, задыхаясь. Он встал на четвереньки, склонился над постелью и принялся кашлять, стараясь избавиться от того, что застряло в горле. То, что ему мешало, вышло, и Джеки, дрожа от нахлынувшей слабости, дотянулся до светильника.Выкашлял он свой зуб.Не только восстановленную часть. Весь.Он коснулся десны и почувствовал, как соседний зуб возле образовавшейся дыры сдвинулся. Джеки замер. На кровать что-то приземлилось, глухо хлопнув по одеялу.Когда выпал третий, Джек застонал. Мать прибежала на его крики к тому времени, как он выплюнул чертову дюжину. Он не знал, что делать и мычал, пальцами прижимая оставшиеся зубы к деснам. Безумный взгляд метался по комнате. По рукам на одеяло текла кровь из открывшихся ран.Мать кинулась к Джеку, но невольно замерла.— А-а, — промычал Джек.?Мама?.Еще один хлопок.— То проиодит? — скорее взмолился, чем спросил он. — Пооги не.Перепуганный насмерть, Джек рыдал, боясь шевельнуться. Ноги тряслись, похолодевших рук он уже не чувствовал. Сердце отчаянно билось, разгоняя панику, а поверхностные вдохи лишь сбивали и без того нестройный ритм.Не придумав ничего лучше, мать Джека упала на колени. Шепотом она обратилась к следу от креста, который висел в комнате до того, как ее сыну исполнилось одиннадцать, и принялась просить Бога, чтобы тот смилостивился и спас несчастного мальчика от козней Дьявола. Зубы продолжали выпадать.Всего в ту ночь Джек потерял двадцать восемь зубов. Больше у него не было.Эта земля еще помнит костры, на которых сжигали ведьм. Я не ведьма. Хотя я не знаю, что это такое. Но ведьмы не служат Господу, как служу я.В ту ночь костры вспыхнули и у Джека Харди в голове. Мне остается гадать, выудил ли он их из памяти предков, которая залегла на кладбищах и притаилась в книгах, хранящих историю этой земли. Или прочитал в глазах ворона, сидящего на дереве в предрассветный час. Может, одарив птицу пустым взглядом и беззубым ртом спросив совета у Дерри, он получил от города подсказку. Но в ту ночь, когда зубы Джека падали на одеяло, а его мать взывала к тени забытой веры, что-то перемкнуло у него голове и он вспомнил мои слова. Может, он тоже был немного ?особенным?. Или ужас, затопивший его сознание, призвал нечто, чем он не обладал раньше. На время или навсегда. Я не берусь судить.Я мало что поняла из тех слов, которые он выкрикивал на следующий день, обливая наш дом бензином.Он вломился во двор с канистрой и стал поливать стены. До сих пор не знаю, как Джек меня выследил.— Ты дошна оеть в огне, шука! — кричал он, словно чтобы одними словами высечь искру и устроить пожар.Я почувствовала запах гари слишком поздно. Когда я спустилась по лестнице, пламя уже перекрыло выходы. Лица моих родителей проступили сквозь темную завесу рвущегося вверх дыма. Я видела, как они задыхались, когда горел наш собственный дом. Горло сдавило кашлем. Вдруг Джорджи схватил меня единственной рукой за запястье, болезненно отзывающееся после ледяного прикосновения, и повел в комнату. Я упала на пол и заплакала, закрыв глаза ладонями, но лица родителей не желали уходить.За окнами послышались новые возгласы Джека. Он выплевывал проклятия вместе с бензином. Кажется, кто-то другой кричал ему в ответ. Огонь, беснующийся на первом этаже, еще не успел перекрыть голоса, но приглушил их.— Лиэнн, — позвал Джорджи, убирая мои руки от лица. — Лиэнн!Я посмотрела на него. Нужно было бежать. Выпрыгнуть из окна, пока огонь не пробрался на второй этаж по деревянному полу и ступеням. Но я смотрела на него.— Лиэнн, давай уйдем! Если мы найдем моих родителей и брата, они защитят тебя от дяди Джорджа и тети Мэй. Билл уже взрослый. Он поможет нам.— Не защитят! — крикнула я.— Защитят. Я тебе обещаю. Билл всегда меня защищал.— Как в тот день?Джорджи яростно замотал головой и сжал мое запястье крепче, чем следовало.— Не говори так о нем! Я не должен был уходить без него. Это моя вина!Я отвернулась, вырвавшись из его хватки.— Билл поможет нам! — повторил он. — Только ты должна помочь мне. Ты можешь помочь мне? — Джорджи дотронулся до плеча, к которому не крепилась рука. — Чтобы навсегда.— Я не смогу! Я бы сделала, если бы могла!Ложь — это не главный мой грех, Господи. Но ты уже знаешь.Я задумалась. Несмотря на огонь, дым, слезы и панику, даже запах плавящегося пластика, который раньше был нашим сломанным приемником, я задумалась. Впервые Джорджи появился случайно. Как обрывок мечты или воспоминание о ней. Но он хотел другого. Если бы мы сбежали, если бы я смогла вернуть его в этот мир, если бы мы нашли его родителей и брата, я бы послужила им. Они были бы обязаны мне. Привязаны ко мне. Ведь, пока я нахожусь рядом, с Джорджи все будет в порядке. И он исчезнет вновь, как только уйду я.Чтобы навсегда.Но этого не хотела я. Джорджи был моим другом. Господи, он был самым лучшим другом, которого ты когда-либо мне посылал. Но он не был Дороти Тернер. А больше всего на свете я желала оказаться рядом с женщиной, которая когда-то взяла у меня то короткое интервью и произнесла последние теплые слова в моей жизни.— Я не могу, — солгала я.Огонь приближался. Несся по дому навстречу гибели, поглощая все и не храня ничего. Дым закрыл лицо Джорджи. Я посмотрела вверх, на окно, под которым мы сидели, и увидела свои плетеные кресты. Они вертелись, подхваченные потоком горячего воздуха.Родители не поверили мне.Она играет с соседской собакой, говорила мать. Она не может, отвечал отец, собака мертва. В нашем доме Дьявол, Кристина. Господи, она все время слушает. Все время смотрит на меня. По-моему она даже не спит.Но смотрела и слушала не только я. И, в отличие от родителей, те, другие, на самом деле верили мне. Дядя Джордж, тетя Мэй, остальные. Это хорошие люди, которые служат Богу, и мне приятно помогать им и делать то, что просят они.Я открыла глаза. Джорджи исчез. Огонь полыхал, захватывая кровать и накрытый обугленной простыней шкаф, но обходил стороной мои амулеты. К дому подъехала пожарная машина. Мне было жаль нашего риэлтора. Жаль Джорджи. Жаль Джека. Жаль родителей. И еще очень сильно, непередаваемо сильно жаль себя.Люди учатся на ошибках. Вот и я училась на своих. Чтобы стать той, кем меня хотят видеть.Я помню, как мы ехали на машине в сторону океана. Мили мокрого асфальта исчезали под Линкольном, прорезающим промозглый осенний лес. Небо закрывали плотные серые облака. Влажный болотистый запах ложился на кожу. Тут, как в могиле, думала я.Иногда я скучала по Джорджи. Воспоминание о нем, старое, поблекшее, затерялось в руинах из дыма и пепла. Даже мне не по силам было бы вернуть это сгоревшее эхо к жизни.Однажды я купила книгу его брата на заправке. Издание в мягкой обложке с цветастой, но пугающей картинкой, покоилось среди таких же романов Майкла Нунэна и Клайва Баркера. Обошлось мне всего в семь долларов. Я спрятала ее, чтобы почитать, когда останусь одна.Книга мне не понравилась. Слишком длинная. Слишком осторожная. Будто автор изо всех сил пытался что-то сказать, но боялся своих же слов и все время болтал о другом. Только для тех, кто знал, между строк слышался смех, а в пасти монстра с обложки, если смотреть краем глаза, мерцал серебристый огонек.Роман Билла Денбро остался на столе в одном из моих бесконечных чужих домов. Пусть его заберет кто-нибудь другой и найдет там то, что не посчастливилось отыскать мне.Недавно я прочла статью о том, что в Дерри вновь стали исчезать дети. Их опять заманивали у канала, подстерегали возле ливневок и хоронили, так и не найдя тел. Заметка размещалась на третьей странице. О том, что скрывалось за ней, на первой полосе не пишут. Журналист прекрасно это понимал. Много лет назад он увидел мертвеца в парке, а затем его школьный приятель за ночь лишился всех зубов, устроил пожар и спустя несколько месяцев повесился в психиатрической лечебнице. Готова спорить, что узнала бы печаль, с которой он смотрел на свои собственные статьи.Я расслышала голос, холодом прошедший по позвоночнику. Славная, славная Лиэнн. Приходи еще. Не разочаровывай меня. Запястье на миг налилось ледяным пламенем.В ту ночь я много молилась и плела кресты.Но это уже не мое дело. У меня достаточно других историй. И что важно — своих.Недавно в новостях промелькнул сюжет о Дороти. У нее родился прекрасный ребенок. Мальчику дали имя Джерико, но я уверена, что она называет его маленьким ангелом, укладывая в красивую светлую колыбель и целуя перед сном. Есть приметы, которые подсказывают мне, что я буду нужна в этом доме. А для меня нет ничего лучше, чем быть нужной.Так говорит дядя Джордж.Я люблю помогать тем, кто мне нравится. И причинять боль тем, кто нет.Мне еще есть что рассказать.