I. (1/1)

—?Ма, прекрати! Я сам дойду до парка, вернись домой.Женщина одарила меня печальным взглядом, крепко обняла и в очередной раз добилась моего обещания звонить и писать чуть ли не каждые пять минут. Я чувствовал её пристальный взгляд, даже когда повернул за угол. Она всегда очень долго наблюдала за мной с балкона, и если раньше меня это бесило и угнетало, то сейчас я смирился и в какой-то степени прекрасно её понимаю.Я не помню её счастливой от слова совсем, ни разу не было такого, чтобы уголки её сухих, раньше всегда накрашенных губ, взметнулись вверх хотя бы на миллиметр, а рядом с ними появились еле заметные ямочки. Я ни разу не видел в её глазах доброго огонька и искренней радости: в потускневшей голубой радужке можно было разглядеть только вечный страх и уныние, может, долю ненависти ко всему живому и в первую очередь, наверное, ко мне. Или же к тому, из чьих уст вылетела эта фраза, ровно выведенная у меня на запястье.?На счёт три я стреляю?, и счастливая улыбка родителей, держащего новорожденного меня, стерлась с их мигом помрачневших лиц. Я орал и плакал, хотел обратно на руки к потрясенной матери, хотел ещё раз почувствовать её трясущиеся от шока пальцы на своём теле. А на данный момент я чувствую их каждый день у себя на плечах, талии и шее и понимаю, что так будет всегда, пока я наконец не услышу эту реплику в реальности.Как бы гадко и эгоистично это не звучало, я бы сдал такого ребёнка в детский дом, чтобы не подвергать свою жизнь опасности и не трепать себе нервы каждую секунду, как это делают мама с папой. Раз он обречён, зачем он мне? Он может умереть в любой момент от руки человека, который должен стать смыслом его жизни, и это одна большая проблема, нарастающая с каждым днём. Осознавать я это начал лет с четырнадцати, и у меня даже был план: накопить денег и свалить из родительского гнезда, жить самостоятельно и не ощущать беспокойство рядом с собой. Ведь, если я умру, меня опознают и им обязательно сообщат по телефону, а пока этого не сделали, зачем волноваться? Зачем так печься о ребёнке, который превратился в нежеланного и не долгожданного по щелчку пальцев?Я оказался таким для отца. В моей голове чётко закрепился момент, когда лет в шесть он схватил меня за руку, ещё раз прочитал слова на ней и долго меня не отпускал, сидел и не моргая пялился на стену. Потом я увидел катящиеся по его щекам слезы, он быстро утёр их кулаком, глянул на меня с чистой яростью и возможно, он бы избил меня, если бы мать не вошла в комнату. По выражению её лица и понимающему вздоху я сделал выводы и поспешил уйти, потирая побелевшую от хватки кожу. Вечером того же дня я вышел попить воды, но вместо этого надышался сигаретного дыма, вдоволь наслушался ругани и мое сердце сильно дрогнуло, когда отец грузно стукнул по столу кулаком и изрёк короткое ?переживем?. Тогда я не понял, о чем идёт речь, а спросив у мамы на утро, о чем они так долго говорили, в ответ я получил лишь ?папа всё решил?.А что ?всё?? Великим решением, конечно, было устроить тотальный контроль надо мной, не отходить от меня ни на шаг на улице, опасливо озираясь по сторонам, отдавать меня на уроки в школу через невероятные усилия. Так и живи, думай только о своём сыне, несись домой, если он вдруг остался без полного присмотра, расспрашивай его, что да как, в порядке ли он и так далее. Если очень коротко?— я бы не выдержал. На месте своих родителей я бы наплевал и избавил себя от такой участи, ну серьезно. Но мои родители?— не я, поэтому уже восемнадцатый год трясутся надо мной. И как ещё не взорвались?Телефон тихо пиликнул, оповещая о пришедшем сообщении. Нехотя я взглянул на экран, прекрасно зная текст и отправителя.МамаТы дошёл? Всё в порядке?СлавикДа, всё хорошоНе волнуйсяПодумав и добавив сердечко в конец, я убрал телефон и чуть не налетел на фонарный столб, что стоял напротив ворот входа парка. Я почувствовал себя неловко и оглядевшись по сторонам, где благо, никого не было, пошёл уже по протоптанной мною и моими друзьями узкой дорожке, ведущей к большой и свободной площадке, где без проблем можно покататься на скейте. Конечно, эта дорожка выглядела ужасно некрасиво и резала глаза тем, что оказалась невероятно кривой и делила чистый и всегда ровно подстриженный газон, по которому ходить нельзя (но всем плевать), на две неровные части. Поначалу мне было стыдно за то, что я испортил добротный участок травы, но со временем стало всё равно, и я стал откровенно это показывать, спокойно ходя туда-сюда по натоптанному. Ну, а какой смысл и дальше притворяться, что я горю со стыда от этого? Ведь это не так. Да и если идти как нормальный человек по нормальной широкой дороге, вымощенной тёмно-серым фигурным кирпичом, можно потерять уйму времени и тупо потеряться в парке, ведь дорога ведёт в самый его центр.Ещё издалека я услышал голоса и звонкий смех своих друзей, и мне сразу стало легче, я поспешил к ним, иногда запинаясь об мелкие камни и обломки веток. В такие моменты я чувствовал себя что ни на есть маленьким, доверчивым ребёнком, которого полностью охватывает штука под названием ?жизнь?, и он слепо радуется любой, абсолютно любой мелочи, и я думаю, это бесспорно прекрасно, хоть и отчасти печально.Оказавшись на площадке, я сразу же кинул скейт под ноги и быстро доехав до одного из парней, налетел на него с громким визгом. Обычно так приветствовали меня, ведь я часто приходил сюда первым и катался в одиночестве, пытаясь делать какие-нибудь трюки и нередко падая, но я был рад своим и взлётам, и падениям, без последнего никуда.—?Ты сегодня припозднился,?— пострадавший Миша встал первым и отряхнувшись, протянул мне руку. —?Как твои родители?—?Нормально, но все ещё переживают,?— я тоже быстро отряхнулся и окинул взглядом площадку. Из знакомых парней здесь оказались только Миша и Даня, но меня это нисколько не расстроило. —?В смысле, сильно переживают.—?Ну ты даёшь, как будто сам не переживал бы,?— Данил фыркнул и поправил хвост, пытаясь заправить выбившиеся пряди, но в итоге сдался и принял решение просто переделать его. Миша же, наблюдая за ним, тихо рассмеялся, за что Бумагин дунул на него, растрепывая парню его кудрявую причёску. Я с умилением наблюдал за ними и даже завидовал их шевелюрам: мне вот достались прямые волосы, из которых я решил вырастить банальное каре и каждый раз убирать пряди за уши. На большее меня не хватило, а ведь иногда так хочется проснуться с одуванчиком на голове, но видно, не судьба.—?Ты знаешь мой ответ,?— парень поджал губы и недовольно посмотрел на меня. Я лишь пожал плечами. —?А так же ты знаешь, что я предельно с вами откровенен, и извиняться за свою откровенность не собираюсь. Давайте кататься, а?Он успокоился и улыбнулся, вставая на мою доску, в то время как Миша отошёл в сторону и сел на неприметную скамейку, покрытую облезающей голубой краской. Он не увлекался этим делом, в отличие от того же меня, а приходил сюда, чтобы просто побыть с нами. Кроме как в парке или во дворе школы меня редко где можно было увидеть, и меня это очень огорчало, мы даже дома у кого-нибудь из них собраться не могли, а всё благодаря излишней опеке со стороны родителей. Вот парни и пользовались возможностью пересекаться со мной как можно чаще, даже если они не особо вписываются. Ладно, Даня вписывается более менее, но вот Миша…Миша?— это Миша. Он не создан для скейтбординга и тому подобное, он создан для того, чтобы помочь тебе. Каждый наш общий друг понял это по-своему, мне, например, он помог стать более открытым и уверенным в себе, помог без стеснения говорить то, что я думаю и быть честным с людьми, которым я реально доверяю. Это действительно мне помогло, хоть и долгое время я придерживался принципа ?никому не доверять?, это было подсказкой и вечным напоминанием, и оно работает, да, но когда я нахожусь рядом с этим душкой, мне хочется изложить на одном дыхании абсолютно все свои мысли, от которых болит голова, заплакать и засмеяться от них, а в конце получить одобряющую, тёплую улыбку.Мне захотелось сделать это снова, и я уверенно зашагал к парню, но когда сел рядом с ним, понял, что в голове немного пусто. В голове только тщательно пережеванные и одинаково проштампованные мысли, которые я просто принимаю как должное. Это мысли о родителях, о своём соулмейте, о фразе на руке, о постоянном волнении, от которого неприятно замирает сердце. До меня дошло, что несмотря на все мое откровение, тот же Миша мало что знает о моем душевном состоянии. Чертовски мало нескольких слов, чтобы понять всё то, что я чувствую каждый день.—?Хочешь что-то сказать?Я посмотрел на него, в то время как он поднял взгляд на небо. Он очень часто смотрел на него, и когда мы только-только познакомились, я принял его за сумасшедшего верующего. Тогда я ещё был глуп и совершенно не понимал такой очевидной вещи как религия и всё, что с ней связано. Но мне открыли на это глаза, и теперь, когда я смотрю на небо сам, я вижу куда больше, чем просто красивый закат или рассвет, отливающие различными яркими или пастельными оттенками и куда больше, чем чистое безоблачное голубое небо, которое для многих кажется таким обычным и непримечательным.—?Хочу,?— честно ответил я и опустил взгляд на землю. —?Хочу, но не смогу.—?В каком-то смысле я тебя понимаю,?— юноша перевёл взгляд на меня и я еле удержался, чтобы усмехнуться. Все так говорят, вот только это?— голимый пиздёж, и каким бы святым я не считал Мишу, на него это тоже распространялось. По выражению моего лица он понял, про что я подумал, и спокойно продолжил. —?Никто из нас не может высказаться до конца. Мы неиссякаемы. И это хорошо, потому что, как бы мы жили, если бы полностью обросли чужим мнением по поводу своих переживаний? Какая-то часть нас должна оставаться нетронутой, но мы всё упрощаем и просто говорим, что не можем что-либо объяснить, ведь слов не хватит. Верно?—?Верно,?— я вздрогнул, не заметив, как рядом с нами очутился Бумагин. Он отдал мне скейт и снова принялся переделывать хвост. —?Скоро гроза и ливень начнётся, ну не ахуенно ли?Миша медленно кивнул головой, расплываясь в умиротворенной улыбке. Все мы разделяли любовь к такой погоде, а потому домой не поспешили. С детства я мечтал попасть под сильный ливень, и может быть сегодня моя маленькая мечта исполнится. Обычно, когда начинался даже мелкий дождь, меня сразу же уводили домой или же просто под крышу, не понимая, почему я рвусь назад, под холодные капли. Я тоже не мог найти этому объяснения, это просто моё желание, и думаю, чём-то объяснять его не стоит.Первый раскат послышался где-то вдалеке, а чуть позже начало моросить. Миша нахмурился и мы с Даней сразу сообразили, что уже пора уходить: у парня была прекрасная ?чуйка? на резкие изменения в погоде. Сначала мы шли, особо не торопясь, но когда я услышал ещё один раскат, на этот раз более мощный, я машинально обернулся и мне в лицо подул сильный ветер с острой пылью вперемешку с уже крупными каплями. На улице потемнело, а небо разрезало надвое от яркой моргнувшей полоски. В соседнем дворе послышался крик какой-то маленькой девочки, что не могло нас не рассмешить, наш смех был еле слышен сквозь усиленные порывы ветра, но это нисколько нас не парило.Мне стало ужасно холодно и одежда начала липнуть к телу: Бумагин схватил меня за руку и мы побежали, попутно прощаясь с Мишей, которому, к сожалению, нужно в другую сторону. Я крепко хватался скользкой ладонью за такую же ладонь друга, стараясь не отставать от него: со скейтом было уж слишком сложно бежать.Через какое-то время мы наконец-то стояли под козырьком у моего подъезда, совершенно промокшие и замёрзшие, и старались отдышаться. Мое сердце колотилось наверное больше от радости, выброса эмоций: сбылась моя маленькая, глупая мечта. Я действительно был рад, хоть и чувствовал себя физически, откровенно говоря, не очень. Даня растрепал мои мокрые патлы, и кинув короткое ?-До завтра?, ещё несколько секунд постоял под козырьком и побежал обратно уже до своего дома. За него я не переживал, живет он в доме напротив и уже наверняка добежал, пока я пытался достать ключи.Вместе с мокрыми ключами я достал телефон, кое-как нажал на кнопку блокировки дрожащим пальцем и удивился: ни одного звонка и сообщения ни от мамы, ни от папы. Мне стало вообще не по себе, на секунду стало трудно дышать, ведь обычно всё не так, черт возьми. Обычно у меня весь экран в уведомлениях, требующих немедленный ответ. Мне было страшно подносить ключ к домофону, а уж тем более подниматься по лестнице, но я сделал и то, и то, полностью противореча себе. Точнее, почти сделал?— я поднялся и остановился на этаж ниже и попытался успокоиться, но ничего не вышло. Плохих мыслей стало только больше, а варианты по типу ?мама заснула, а папа задержался на работе или просто не может позвонить, думая, что все под контролем? моментально растворялись на втором плане. От такой резкой смены эмоций мне стало плохо, но простоять здесь вечно я не мог: поднимаясь вверх и видя нашу входную дверь, я всем телом чувствовал, что что-то не так, и меня буквально разрывало от этого.Я подошёл вплотную к двери, обхватывая покрасневшими от холода пальцами ручку и застыл. Опустить её вниз вот так сразу я не мог, тупо не мог, потому стоял и пытался вдолбить самому себе, что все нормально, сейчас я дёрну ручку и меня встретит мама, немного растерянная, она вздохнёт с облегчением, быстро заключит меня в крепкие объятия…Я дернул ручку неожиданно для себя, аккуратно переступая порог. Скейт сразу же был отложен, а ключи брошены на тумбочку.—?Мам?.. —?не своим голосом тихо окликнул я. —?Ты дома?Мне было совершенно не до того, что я задал самый глупый вопрос, мне нужно было услышать её ответ. Не снимая обувь, я на негнущихся ногах поспешил к её комнате и чуть не закричал.Встречала меня мама, но как... В луже крови. Она валялась на полу рядом с залитой кровью книжонкой, которую перечитывала, кажется, бесконечное количество раз. Из-за подступивших слёз я не смог рассмотреть выражение её лица, да и морально не мог: я отвернулся и шумно выдохнул, когда увидел убитого отца, также валяющегося на полу. Я закрыл рот рукой и рухнул на колени, задрожав от страха и осознания того, что я, блять, теперь один. Я абсолютно не был готов к такому именно в тот момент. В голове разом стало пусто, на виски неприятно задавило и в ушах дико зазвенело, хотя, возможно, это капли дождя звенели о стекло. Тогда мне было все равно. Казалось, уже на всё мне было ровно похуй.Позади себя я услышал звук перезаряжающегося оружия и тут же обернулся, зареванный и сильно напуганный. Меня колотило и я безуспешно пытался вытереть глаза, чтобы хоть немного чётче видеть то, что на меня направлено дуло.—?На счёт три, я стреляю,?— за окном сверкнуло ещё раз, освещая помещение, и я ещё больше выпал в ахуй с происходящего.—?Ты убил мою семью,?— неверяще, тихо прохрипел я, чувствуя сильно давящий ком в горле и ещё один накатывающий заново приступ.Человек опустил дуло и хмыкнул, подходя ко мне ближе, в то время как я, собираясь добавить что-то ещё, почувствовал, как тяжелеет тело и перестал видеть картинку перед собой из-за потемнения в глазах. Последнее, что я ощутил,?— сильную боль в затылке и лёгкое прикосновение к своей руке.