Виноградный лист. Правила скептика. Правило первое (1/1)

Тихие, осторожные звуки вплетались в шум лесного ветра. Майкл, Спорящий-за-Истину, сидел, прислонившись к толстому стволу. Перед ним, опираясь на воткнутые в землю ветви, стоял своего рода самодельный ксилофон, и Майкл осторожно постукивал по его брускам, прислушиваясь к звучанию и вреди от времени чуть-чуть сдвигая то одну, то другую деталь. Двое товарищей Майкла по стае прилегли чуть в стороне, ожидая. Один из них, Оливер Крушащая Лапа, принял форму хомида, рассеянно перебирая в руке горсть листьев. Другая же, Эмили Голос Зимы, свернулась калачиком в форме люпуса, время от времени подёргивая ушами. Наконец, Майкл удовлетворённо кивнул и поднялся на ноги. Оливер, заметив это, сразу осторожно потрепал Эмили по загривку; та сперва издала короткий рык, но сразу же притихла и высунула мордочку наружу, прислушиваясь. Палочки замелькали в руках Спорящего, выстукивая нехитрую мелодию, а сам Майкл вполголоса запел?— на своём родном языке, которого здесь не понимал никто, стараясь вложить как можно больше голоса в мелодию. Виноградную косточку в тёплую землю зарою, И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву, И друзей созову, на любовь своё сердце настрою. А иначе зачем на земле этой вечной живу? Руки Майкла всё так же перебирали бруски?— но его голос стал чуть-чуть ниже, словно бы обращённый к тем слушателям, которых невозможно различить глазом, к тем, кто слышит всех, не отвечая. Словно бы Спорящий-за-Истину пытался обратиться к самой Гайе, к Триаде, к Умбре?— ко всему тому, что составляет суть мира. …Царь небесный пошлёт мне прощение за прегрешенья. А иначе зачем на земле этой вечной живу? Волчица осторожно повернулась на бок, положила голову на колени Оливеру; тот слегка обнял её, едва заметно наклонившись ближе. Ладонь человека ласково дотронулась до шеи Эмили?— на мгновение замерла в порыве сомнения, прежде чем зарыться в пушистую шерсть. Касание побуждало Голос прикрыть глаза, доверяясь всем прочим чувствам?— слуху, обонянию, осязанию, и ещё чему-то, что она не решалась назвать явно даже для себя самой. Майкл же, пусть и казался полностью погружённым в музыку, всё же заметил движение?— и, не прерывая свою песнь, послал товарищам лёгкую, но очень тёплую и сердечную улыбку. …И заслушаюсь я, и умру от любви и печали. А иначе зачем на земле этой вечной живу? И вновь голос Спорящего зазвучал слегка по-иному?— возвышенно, гордо, чуть-чуть даже триумфально. Он пропел последние строки, как кто-то, кто достиг своей высшей цели?— цели, лежащей вне обычной жизни, возможно, вообще вне всех миров. …Пусть опять и опять предо мной проплывут наяву Белый буйвол, и синий орел, и форель золотая. А иначе зачем на земле этой вечной живу? Последние касания брусков?— слабеющие, затухающие, позволяющие мелодии плавно смешаться с природным шумом. Эмили шевельнулась?— лениво, неспешно, как если бы она задремала под музыку и проснулась от наступившей тишины. Открыла глаза, на секунду подняла взгляд на Оливера?— тот убрал руку, возможно, чуть более поспешно, чем требовалось,?— вильнула хвостом и негромко прорычала, обращаясь к Майклу. ?Новолуние, значит?? —?Мне тоже сейчас слабо верится, что ты Рагабаш, Спорящий-за-Истину,?— заговорил Оливер. —?Даже не каждый из Лунных Танцоров мог бы ввести меня в такой транс. —?Покровительство?— это ещё не весь Гару,?— Майкл снова уселся на землю. —?Арун может научиться хитрости Рагабаша, Филодокс?— боевитости Аруна, Галлиард?— рассудительности Филодокса, а Рагабаш?— изяществу Галлиарда. Про Теургов я и вовсе молчу?— ну вот скажи, Голос Зимы, правда ли, что мудрость Умбры может привести вас на любой из наших путей? Волчица фыркнула и слегка дёрнула головой, выражая осторожное согласие. Пару секунд помедлила, затем заинтересованно подняла ухо, заворчала?— Оливер прислушался к ней и перевёл: —?Расскажи, о чём ты пел, Майкл. Твои слова были о чём-то хорошо нам знакомом, верно? Майкл помолчал, собираясь с мыслями?— возможно, даже немного набираясь решимости, прежде чем ответить: —?Может быть, действительно знакомом, но скорее?— о тщательно сокрытом. Моя история была о вас. Эмили, услышав эти слова, встопорщила шерсть и недовольно оскалилась. Оливер глубоко вздохнул?— по глазам Аруна было видно, что слова Рагабаша чуть было не привели его в бешенство, но Лапа всё же смог взять себя в руки, пусть его голос и прозвучал немного сердито: —?Если мы скрываем… что бы то ни было… то что об этом можешь знать ты? Майкл пересел поудобнее, вытянул ноги, слегка откинул голову назад, открывая шею,?— однозначный жест открытости и доверия в глазах любого волка. —?Есть вещи, которые мы скрываем от самих себя ничуть не слабее, чем от всех прочих. Но в те минуты, когда мы отпускаем себя, когда позволяем себе плыть на поднятой волне… тот, кто поднял волну, иногда может увидеть чуть больше. —?И что же ты увидел, Рагабаш? —?голос Оливера слегка зазвенел от напряжения. Майкл заговорил не сразу?— но его слова сразу же заставили обоих, и Оливера, и Эмили, застыть на месте. —?Я увидел двоих Гару, которые вместе представляют собой нечто большее, чем просто двое Гару. Я увидел пару, которая в глазах излишне строгих ревнителей правил была бы опасно близка к нарушению первого постулата Литании. Я увидел, как Теург без единого слова может научить Аруна сердечности, а он её?— силе… Я увидел тех, кто живёт?— как и было сказано в песне?— в любви и печали. С десяток секунд все трое провели в молчании. Затем Эмили, соскользнув с коленей Оливера, резко встряхнулась и подошла к Майклу. Разумеется, люпус даже не пытался говорить с человеком?— но для Спорящего-за-Истину достаточно было посмотреть в её глаза, уделить внимание чуть согнутым ушам, настороженно сморщенному носу, слегка согнутым задним лапам?— чтобы понять вопрос. ?Почему?? Почему ты заговорил об этом, Майкл? Почему ты решил рассказать нам о том, что мы?— не без причины?— от самих себя же и скрываем? Тот же вопрос выражало и лицо Оливера?— но и он молчал. Ждал, зная, что Рагабаш обязательно всё расскажет?— пусть даже слова Трикстера и могут оказаться очередной загадкой. —?Всё, на самом деле, очень и очень просто,?— тихо заговорил Майкл. —?Я всего лишь хотел, чтобы ваша общая тайна стала по-настоящему вашей, а не сокрытой в каждом из вас. Волчица попыталась было недовольно оскалиться?— но Майкл словно бы предугадал её мысль: —?И прежде чем вы обвините меня в том, что я толкаю вас на нарушение Литании, подумайте, в чём на самом деле суть первого постулата. Я бы сказал, что он нужен лишь для того, чтобы не позволить влечению тел превратиться в источник кошмара?— ведь только в самом этом кошмаре и заключается беда ?греховных? союзов,?— при этих словах он выделил кавычки характерным жестом. —?Но скажите мне, Оливер и Эмили, Крушащая Лапа и Голос Зимы, неужто именно это?— главная тяга? Неужто именно влечение тел ведёт вас навстречу друг другу? Волчица присела на землю, словно бы медля. Мотнула головой?— в очень характерном, почти человеческом жесте, понятном без лишних пояснений. —?Никто не получит права осудить вас, если ваш союз будет скреплён двумя путями?— сердцем и разумом. И вы сами, я уверен, простите друг друга, если третий, ?греховный?, путь будет уводить вас на сторону. В конце концов, вы?— король и королева своего личного маленького королевства, и, как у всяких королей и королев, у вас могут быть фавориты и фаворитки?— но это не мешает вам самим быть главной парой своей жизни. Эмили повернула голову к Оливеру с отчётливым вопросительным взглядом. Тот, в свою очередь, во второй раз за вечер глубоко вдохнул, приводя свои мысли и чувства в порядок, и ответил: —?Ты будешь прав, Майкл, Спорящий-за-Истину. Чуть позже, когда я смогу убедить себя, что ревность?— плохой способ проявления близости. Но будешь. —?Разумеется,?— Майкл перевёл взгляд на Оливера. —?Разумеется, вам может оказаться не под силу принять свои чувства сразу же?— а уж тем более согласиться на то, что они всегда будут ограничены, пусть даже это ограничение есть выражение вашей общей воли. Но, я уверен, вы сможете помочь друг другу. И тогда всё, что останется мне,?— сказать вам три простых слова: любите и наслаждайтесь. И добавил по-русски: —?А иначе зачем на земле этой вечной живём? Эмили, неслышно ступая по листьям, вновь подошла к Оливеру. Нерешительно, боязливо, словно бы опасаясь, улеглась рядом с ним. Затем перевела взгляд на Майкла, на его ксилофон?— и коротко провыла, словно бы призывая сородича. —?Может быть, это будет слишком смело с нашей стороны,?— Оливер, как всегда, понял свою подругу с полуслова,?— но, если хочешь, расскажи о себе. Так же, как сейчас говорил о нас?— так, чтобы мы ничего не поняли и в то же время поняли всё. —?О каждом из нас есть много рассказов,?— Майкл задумчиво поднял глаза к небу. —?И ваша история, разумеется, тоже не сводится к одной только любви, и о себе я мог бы вспомнить сразу многое… но, пожалуй, я знаю, что вспомнить сейчас,?— с этими словами он снова встал на ноги, подхватил с земли палочки и закончил мысль: —?Сейчас мне следует вспомнить то, что я сам услышал совсем недавно и почти случайно. И ксилофон зазвенел под градом быстрых и лёгких ударов правой руки?— словно бы крохотный колокольчик, подвешенный в бурном потоке. А левая рука уже выстукивала новый ритм?— резковатый, немного спешный, немного монотонный; ритм, на который опираются слова из глубин мятежного разума. Чуть позже товарищи будут спрашивать его, как ему удаётся оставаться живым и по-своему весёлым с таким грузом мыслей и сомнений. Но пока что он просто играл?— просто позволил себе сказать о самом себе чуть больше обычного. О, как бы мне Жизнь подлинней чуть прожить, как бы кайф растянуть? О, как бы мне Новыми нитками сшить мой немыслимый путь?