Глава 5 (2/2)
– Поздняк! – фыркнул Асаока. – Ты не посмеешь отбирать уникальность и авторство моей курсовой работы.– Ты забыл, что у меня есть эксклюзивный доступ к ней? – всё ещё смеясь, поддразнила его Мами.
Асаока в ответ картинно возмутился, прижав руку к груди:– Вот она, коварная женская сущность! Признавайся, ты специально все это время втиралась ко мне в доверие? На кого работаешь?
– Это государственная тайна. – Она сделала самое серьёзное выражение лица, на какое была способна, и строго сузила глаза. – Если расскажу, придётся тебя…– Поцеловать? – радостно брякнул Асаока и так резко наклонился к ней, сверкнув лукавыми карими глазами, что Мами чуть не подпрыгнула.
– Покрасить. Потом сменить имя, документы и страну, – не мигая, пробормотала она и почувствовала уже знакомую щекотку где-то внутри.
Уголки губ Асаоки чуть дрогнули в улыбке, но затем он отстранился и мечтательно уставился на колесо обзора. Между ними на несколько мгновений образовалась тишина – тёплая, многозначительная и такая вязкая, что каждый удар сердца эхом отзывался во всем теле и резонировал по костям.– А давай прокатимся? – вдруг предложил Асаока и поднялся на ноги, протягивая Мами руку, но она, поёжившись, покачала головой.
Мами, в общем-то, никогда не боялась высоты, а уж всяческие карусели и аттракционы любила с самого детства, но оказаться сейчас вдвоём с ним в маленькой кабинке… было бы слишком неловко для неё.– Прости, мне что-то не хочется…– Дава-а-ай, – протянул Асаока, добавив взгляду щенячьей мольбы, а голосу – убедительности. – Я сто лет на колесе не катался. Кажется, последний раз ещё в школе, когда мы с Харуной случайно тут пересеклись. – Он усмехнулся и на этот раз не заметил, как дрогнули пальцы Мами, когда она принялась поправлять шарф. – Помнится, она кругов пять навернула, а потом вылезла из кабинки вся зелёная, но довольная до предела.– Харуна любит аттракционы, – деревянным голосом отозвалась Мами и тоже встала, медленно поднимая на него глаза. – А я – не очень.Асаока улыбнулся и, как ни в чем не бывало, покорно кивнул. Через несколько минут они уже выходили за ворота парка по направлению к её дому – Мами пора было заняться уроками, а у него завтра с самого утра стояли лекции, которые было крайне нежелательно пропускать. По дороге у них завязался увлекательный спор о том, у кого из Толкиена и Ле Гуин детальнее и красочнее придуман мир, в ходе которого Мами, разгорячившись, попыталась в шутку задушить Асаоку его же шарфом. Но тот, хохоча и фыркая, спасся бегством, направившись к ларьку с горячими напитками.
– Ты же не читал её трилогию и споришь из чистого упрямства, – поддела его немного уязвленная Мами, когда Асаока вернулся с парой стаканчиков. – Это точно такая же классика жанра, как и ?Властелин колец?.– Про мальчика из волшебной школы? Спасибо, я читал Гарри Поттера, – отозвался тот и, когда Мами укоризненно уставилась на него, с неподдельным ужасом воскликнул: – Господи, Такахаши-сан, не смотри на меня так, я ж подавиться могу!
– И поделом, – пожурила она, согревая ладони стенками стаканчика с пока ещё нетронутым напитком. Дом, казавшийся ещё таким далёким, вдруг каким-то непостижимым образом вынырнул из угла, заставив обоих остановиться. Сердце дрогнуло и сбилось с ритма. – Ну, я пойду. Спасибо, что проводил.– Тебе спасибо за вечер! – эхом откликнулся Асаока у неё за спиной, пока она открывала калитку.
Мами на секунду ощутила осторожное прикосновение тёплых пальцев к своей руке, но оно исчезло так же быстро, как и появилось – будто ветерок подул. С улыбкой проводив взглядом его удаляющуюся спину, она наконец-то пригубила напиток и тут же замерла как вкопанная. Всё недавнее радужное настроение, всё тепло, так бережно и заботливо собираемое по крупицам между ними, вдруг упало к ногам, и его тут же заволокло снегом. Мами отняла от губ стаканчик и невидящим взглядом посмотрела на яркую большую ягоду на этикетке, мысленно стараясь убедить себя, что превращается в параноика, страдающего от приступов ревности. То, что у неё аллергия на клубнику, знали все близкие знакомые и друзья, включая их компанию. Это был точно такой же известный факт, как и то, что больше всего на свете клубничный молочный коктейль любила именно Харуна.С того дня Мами частенько стала за собой замечать, что бессознательно ловит Асаоку на малейших упоминаниях в разговорах Харуны: её привычек, её характера, её отношений с Йо и прочего – всего того, чего она раньше не слышала либо упорно не хотела слышать. Причём она готова была поклясться, что получалось это у неё не специально: она не прислушивалась и не выискивала в словах Асаоки подвох, но всякий раз, когда Харуна так или иначе вновь становилась третьей в их компании, во рту становилось кисло. Мами не сердилась на подругу и очень старалась не сердиться на беззаботного до глупости Асаоку. Она просто в последнее время устала от всего этого так сильно, что единственным желанием, которое её всё чаще посещало, было сесть в угол и отгородиться от всех. От заботливого отца, без перерыва ворчащего об излишней загруженности дочери учёбой; от давящих грузом ответственности экзаменов – выпускных и вступительных, из-за которых уже даже выть не хотелось – настолько они вымотали; от надоевших до оскомины сообщений с угрозами. Даже от Харуны и Асаоки хотелось отгородиться большой непроницаемой стеной, потому что одна говорила исключительно про Йо и то, как ей хочется его снова увидеть, а второй… второй умудрялся не замечать элементарных вещей и с упорством носорога топтался по одним и тем же болячкам.Вздохнув, Мами остановилась посреди аллеи и устало присела на стоящую неподалёку скамейку. Её мутило от перманентной занятости и обрушившихся на голову проблем, о существовании которых она раньше и не подозревала. Да если бы ей раньше сказали, что заводить отношения с парнем равносильно погружению с головой в болото, которое засасывает всё глубже и глубже… Что бы она выбрала? Ответ на этот вопрос лежал на поверхности, но Мами всё равно не была уверена – правильным ли он был. Ведь в противовес всем тревогам, что свалились на неё за это время, было слишком много хорошего. Например, чувства, которые она раньше не испытывала ни к кому. Переливающееся всем спектром радуги волнение при встречах, мимолётные взгляды, улыбки, прикосновения. Вряд ли Мами могла бы с уверенностью сказать, что готова всего этого снова лишиться. Она понимала Харуну, которая так пеклась о Йо и тосковала по нему, но в то же время не понимала себя. Ей хотелось одновременно тишины и защиты, а ещё – спокойствия. Чтобы кто-нибудь накрыл её, маленькую, ладонями и дал отдохнуть. А там, глядишь, жизнь стала бы куда легче и понятнее.Покачав головой, Мами поудобнее перехватила сумку и хотела было встать, как вдруг в кармане завибрировал мобильный, оповещая о входящем смс. Тоскливо застонав, она вытащила гладкую блестящую трубку и, не читая, удалила сообщение. Мами до тошноты опротивели туманные намёки на то, что ей угрожает опасность, и если этот таинственный недоброжелатель настолько трусил показаться ей на глаза, то незачем было уделять ему время. И без него дел навалом.Поднявшись на ноги, Мами отряхнула пальто и решительно зашагала к выходу, подумав мимоходом, что чаша её терпения, на самом деле, вовсе не бесконечная, как привыкли считать друзья, и вскоре должна была переполниться, судя по ощущениям. По неприятным, давящим, зудящим ощущениям.Уже почти у самой калитки, когда до шумной улицы оставалось всего ничего, Мами настиг окрик:– Такахаши-сан!
Вздрогнув и испытав малодушное желание сделать вид, будто ничего не слышала, она остановилась и обернулась на машущего рукой Асаоку, который каким-то непостижимым образом оказался здесь. Именно в такой неподходящий по всем параметрам момент.– А я почему-то думал, что ты уже на курсах, – воодушевлённо произнёс он, приблизившись.
– Я на первую лекцию решила не идти, – немного натянуто улыбнулась в ответ Мами.– Выходит, прогуливаем? – с шутливой укоризной спросил Асаока и погрозил ей пальцем. – Ай-яй-яй, преступный ты элемент, Такахаши-сан.– Там… прохождение материала, который я уже знаю, – сконфуженно отозвалась та и несколько виновато пожала плечами.Мами и вправду не хотелось заново зубрить то, что она и так знала назубок, поэтому она справедливо рассудила, что небольшая передышка в этой круговерти не повредит, вот и пропустила первые лекции. Кто же знал, что её за этим крамольным занятием застанет Асаока? Ведь он по всем правилам сейчас должен был быть в университете. Неужели пары раньше закончились?– А ты чего так рано? – поинтересовалась Мами, ощущая, что ей неожиданно почти до боли стало трудно сделать вдох.– Да так… – отмахнулся Асаока и внезапно схватил её за руку. – Надо бы тебя наказать за прогулы, – доверительно сообщил он и, рассмеявшись, потянул Мами за собой. – Идём, накормлю тебя до отвала мороженным.– Н-нет, – засопротивлялась та, пытаясь затормозить его энтузиазм, – мне через полчаса надо быть на следующей лекции.– Я украду у тебя всего минут пятнадцать, – пообещал Асаока и снова потянул её за собой. – Неужели тебе совсем не хочется мороженого?– В такой холод? – неуверенно улыбнулась Мами и покачала головой. – Нет, прости, совсем не хочется.– Да ладно, – хмыкнул тот и подхватил вторую её руку, из-за чего тяжёлая сумка съехала с плеча на локоть. – Идём, тут недалеко.– Нет, – упёрлась Мами, почувствовав, как край чаши терпения дал трещину. – У меня скоро занятия, надо повторить кое-что.– Ты и так всё прекрасно знаешь, – опять отмахнулся Асаока. – Если совершать преступление, то на всю катушку! А если согласишься, то я тебе ещё и молочный коктейль куплю.Ощутив приступ тошноты от воспоминаний о последнем купленном им молочном коктейле, Мами замотала головой:– Нет, мне нужно идти, извини.– Ты сегодня просто на диво несговорчивая, – разочарованно вздохнул Асаока. – Вот что мне с тобой делать?– Отпустить на занятия, – улыбнулась она.– Ты и так умная. – Он кивнул на оттягивающую локоть сумку. – Причём, клянусь тебе, этот гранит с каждым разом всё тяжелее. Боюсь, скоро даже я не смогу его поднять.– Учёба на этом этапе очень важна для старшеклассников. – Мами с почти отчаянной надеждой оглянулась на калитку.– Настолько, что можно забить на такую волшебную вещь, как поедание мороженого? – нарочито печально отозвался Асаока.– Настолько, что можно забить практически на всё, – хмыкнула она.– Вот блин. – Он скорбно собрал бровки домиком и вздохнул. – Смотри не перетрудись, Харуна-чан, а то с этой свистопляской скоро совсем отдыхать разучишься.Ошеломлённо выдохнув, Мами сперва замерла, словно её только что огрели по голове пыльным мешком, а затем дёрнулась. Пальцы, до сих пор удерживаемые в ладони Асоки, выскользнули, и тяжёлая школьная сумка с грохотом упала на землю, подняв облачко пыли. Глупо заморгав и одновременно пытаясь удержать на лице сползающую улыбку, Мами посмотрела вниз и треснувшим от шока голосом переспросила:– Как ты меня назвал?– Что?.. – Асаока осёкся, только сейчас осознав, что именно брякнул, и чуть не засмеялся, из-за чего Мами передёрнуло. – Ой! Извини, случайно с языка сорвалось. Видимо, Харуна-чан мне тоже что-то подобное говорила, вот и одно на другое наложилось.
– Наложилось. Скажи мне… – Мами медленно подняла на него взгляд и попыталась вдохнуть, но в груди что-то пребольно кольнуло, мешая этому. Осознание, что всё происходящее – это какой-то глупый сюрреалистичный сон, накрыло с головой, вызывая нервный булькающий смех. Задыхаясь и ощущая головокружение напополам с тошнотой, она бесцветно спросила: – Ты же до сих пор что-то к ней чувствуешь, правда?Асаока вдруг застыл, затем едва заметно дёрнулся, и Мами показалось, что она по колено провалилась в асфальт. Ей хватило короткого мгновения, чтобы заметить на долю секунды отведённый в сторону взгляд и почувствовать ложь – совсем маленькую, сказанную буквально на одну сотую тональности фальшивее, чем обычно. Дальнейшее сумбурное бормотание Асаоки с самым простодушным выражением лица ?Ну что ты такое говоришь…? она уже не слышала, чувствуя себя зефирным человечком в доменной печи. Совсем скоро от неё не должно было остаться ни следа – слишком жарко, слишком душно. И пламя повсюду ревёт, заглушая мысли.Молча наклонившись, Мами подхватила одеревеневшими пальцами ремешок сумки и с трудом разогнулась, ощущая, как ломается позвоночник от упавшей на плечи тяжести, как хрустят кости, сминаемые беспощадным давлением. Ей было больно дышать, больно думать и больно говорить, хотя последнего, в общем-то, и не требовалось. Асаока, так и не пришедший в себя после такой оплошности, хмуро замолчал. Развернувшись к нему спиной, Мами медленно направилась в сторону выхода. Любимая аллея, где раньше с ней случались поистине волшебные вещи, внезапно стала клеткой, а воздух – раскалённой лавой. И человек, оставшийся по ту сторону забора, неожиданно стал чужим и далёким.