Часть II - Skinny Puppy (1/1)

В этот раз он не успел. Он всегда приходил болезненно вовремя: каким-то образом чувствовал, что нужен. Где бы он ни был в такие моменты, он всё бросал — даже самое для него важное, чтобы прийти и успеть. Но не в этот раз. Огр прикоснулся к костям. От них веяло смертью. Неизвестно где, неизвестно когда, неизвестно в каком виде существования. Трип, сон, кома? Нет. Персональный ад. Скорее всего, он всё-таки доигрался с героином. Невозможно ходить по лезвию бритвы вечно. Рано или поздно бездна возьмёт своё. Просто всё это — последнее — было невыносимо, особенно огромные распахнутые глаза Кея, зрачки которых перекрыли радужку. Он сделал это, он протянул к нему свои отравленные руки, изъязвлённые иглой, и утащил с собой на дно. Любовь, сияющая сквозь порошок, выглядит слишком необычно гротескной и поэтичной — и Огр схватил её и потянул в свой жуткий мир, где не было ничего, кроме боли и бесконечной тьмы. Саморазрушение накрыло волной и захватило с собой всё, до чего он смог дотянуться. И Кей был ближе всего. И Огр понимает, что он ещё хуже, чем собственник. Он — чудовище, которое эгоцентрично схватило острыми челюстями лучшее, что было в его жизни и не отпустило до последнего вздоха. Он бредёт среди своей собственной души, не иначе: оголённые переломанные кости — остов, чёрные поверхности из настоящей темноты — бесплотная плоть, лепестки нарциссов, утопающие во тьме — умирающие мечты, обрывки воспоминаний. А эти тощие, узловатые чудовища парковых деревьев — чума, поразившая всё его существование: зависимость. Зависимость от химии — по всем поверхностям, растёт ниоткуда и отовсюду, как мерзкая чёрная опухоль. А кривые ветви, вырывающиеся из его тела сухими мёртвыми стрелами — зависимость от Кея. Как же хорошо, что он не успел. Или нет? Или, может быть, скоро в этом мире их будет двое? Он старается не думать об этом. Огр видит крохотную светлую точку. Сияние. Тепло. Жизнь. Он подходит ближе и видит небольшое деревце, вершину которого венчают бесцветные, полупрозрачные, но всё равно живые листья. Что это — сбывшиеся желания, благие поступки или просто что-то единственное в его душе, что вообще заслуживает жизни? Он не знает. Он не помнит. Огр слегка прикрывает глаза и дотрагивается до призрачных листьев — едва-едва касаясь, осторожно, боясь прикосновением своим проклясть и осквернить последний источник света в воющей пустоте. И посреди этого одинокого, бесплотного, опустошённого мира он вдруг чувствует, как в груди нестерпимо больно взрывается вселенная. Вдох. Всё-таки вдох. Значит, Кей успел. Как всегда. Огр не может открыть глаза, продолжая созерцать молочно-белые остовы души и сломанные позвоночники грёз. Но всё равно чувствует, как плывёт по пространству на руках у единственного источника жизни и тепла в своём мире, который он проклял. И он вдруг готов вытерпеть всё — ломки, удары, стыд и боль — ради одного мгновения, когда он откроет глаза и увидит, как Кей выдыхает ему в губы прекрасное ?ты жив?. И эта убивающая игра никогда не закончится.