Огурцы от Копатыча (1/2)
Утреннее солнце заливает золотом лучей бескрайние степи, свет переливается в холодной росе, в шёлковой зелёной шерсти влажной травы, в плёночках-крылышках ещё сонных насекомых. Пар, колыщащийся над нагретыми сияющими травами, одевает далёкие силуэты одиноких деревьев в тёплые и по-утреннему чистые газовые ткани. Каждую эту травинку, каждый робкий заспанный цветочек ласкает солнце, крепит почва, питает полноводная Кама. Трепетная жизнь утра всей своей невинностью сладко ранит тонкую душу любого наблюдателя. Золотистый луч озаряет темноту туалета и пробуждает Копатыча, разгоняет его счастливый сон. Всю ночь он дёргал сосиску в мыслях о своём любимом. Медведь и не заметил, как уснул в позе орла над спартанской ямой, но даже в беспокойном сне видел он единственный образ. И даже сейчас, чуть опуская тяжёлые веки, Копатыч невольно представляет белокурые небрежные локоны, смущённый взгляд и слабую улыбку. Ваня...
Тот самый неокрепший, но задорный лучик, проникший через дырку-ромашку в двери сортира, зовёт наконец вдохнуть утренний воздух и открыться новому дню. Беззаботный, радостный и милый, словно мальчишка, каким когда-то встретил Шатова Копатыч. Ах, знал бы тогда Ваня, сколько бессонных ночей, сколько слёз и пустых мечтаний принесут однажды его светлые глаза и непослушные волосы. И всё же Копатыч, собравшись наконец, выходит на свет. Никакими словами не передать, не запечатлить ни на одной кассете чудо рождения нового дня. Невинный цыплёнок с лучистым пушком, что розоватым клювиком пробил скорлупу горизонта — вот оно, утро, которое полонит сердце и наполняет распахнутые глаза сладким светом. И думается Копатычу, каким чудесным было бы это утро, если б Иван добавил в него смысл своим присутствием. Без него же всё вокруг — пустая рамка, кулич без верхушки, моя кружка, если в ней нет горячего, крепкого, как твоя жепа, милый читатель, чая. Копатыч, как не пытается сдержать себя, представляет столь милый образ. Ему кажется, будто волнистые волосы Шатова отсвечивают и делаются персиковыми в красках рассвета, будто весь он сам сияет, как прекрасная русалка, тающая в утренних лучах. Белая рубашка сползает с его плеча, а он, смущённо улыбаясь, поправляет край такой ненужной одежды. На губах Вани солнечные блики медового цвета, и так это эротишно, что медведю хочется слизать такой манящий мёд. Но стоит только подуть весёлому ветерку, возвращая Копатыча в реальность, как от великолепной фантазии не остаётся ни следа. Как больно от одной лишь мысли о том, кто никогда не станеттвоим, никогда. Чего только не делал Копатыч, чтоб обратить на себя внимание Шатова, а он, кажется, и не замечает. Смешарик открыл фабрику по производству маринованных огурцов, собственный бордель, к слову, один из лучших во всём Татарстане, пасеку с укуренными пчёлами. Он спонсировал исследования Базарова для того, чтоб его новые изобретения расширили производство, а значит, принесли бы и новую прибыль. Нет, не деньги нужны Копатычу, а купленная на них любовь. Хотя бы секс...
Терпеть больше нельзя, попросту невозможно. Копатыч — известный бизнесмен, теперь-то он точно завоюет признание Шатова, спустя столько лет. На такие деньги купится любая шлюшка. Теперь уж Шатов точно станет покорно готовить борщ, копать картошку и вплетать в волосы белые луговые цветы, растущие перед участком. Медведь думает, что знает его достаточно для таких выводов, но так ли это?*** "Реклама на телеканале Спас, не переключайтесь! Ты любишь работать и умеешь отдыхать, этот мир лежит у твоих лап, ты чувствуешь вкус настоящей жизни, потому что у тебя есть он. Огурец от Копатыча.— За качество отвечаю." Телевизор в гостиной уже которую минуту десятками голосов из рекламы втирает зрителям какую-то дичь. Ставрогин в общем-то привык к обстановочке ада, поэтому остался ночевать, а значит продолжать курить траву в кабинете Верховенского, но вот Шатов предпочёл в?дправитися додому, ибо оставаться в таком пугающем месте, ещё и на ночь, не очень-то хотелось. Но главной причиной, конечно, была та хуйня, которую начал нести укуренный Лёша. Его и трезвого-то послушаешь и засомневаешься: не в бреду ли? Ваня не понимал, если честно, всех этих рассказов о счастье, о хорошем, о человекобоге. Но надо отдать ему должное: слушал не перебивая, готов был выпить весь чай и любил Лёшку,несмотря на весь бред, который тот порой начинал рассказывать. Невъебическая теория уже давно озадачила Ивана, а если точнее — её влияние на Лёшеньку. Слишком уж решителен он стал, а наркота — не лучший спутник человека, который может натворить херни. Надо было в срочном порядке забирать Лёху с этого шабаша и запереть дома. Словом, Шатову, который даже после всех волшебных веществ Пьера был в состоянии что-то предпринять, пришлось тащить Кириллова до дома чуть ли не на себе, потому что не менее обдолбанный Верховенский не мог найти нужный адрес. Но это было ночью, а сейчас о весёлых посиделках в аду напоминает только ужасное самочувствие Вани и несколько новых засосов на шее.
Заебавшие рожи мелькают на экране телевизора, хули у нас телевизор делает в конце девятнадцатого века, я не знаю, но на фоне остальных событий это смущать не должно. Ощущения у Шатова не ах, телевизор совсем выводит из себя бесконечным пустым гулом голосов, единственный оставшийся вариант — прогуляться до магазина, пока Лёша в соседней комнате ещё не в состоянии встать. Голова болит, но лучше уж с трудом вытащить свою жопу на свежий воздух, чем и дальше помирать в четырёх стенах.
Май выдался солнечным, в блестящей траве, если таковую посчастливится увидеть, кое-где мелькают медовые одуванчики и лимонно-жёлтые лютики. Жара, слава богу, установится в этом обречённом городке ещё нескоро. В планах зайти в ближайшую аптеку и купить хоть что-нибудь, что облегчит страдания из-за головной боли. Гулять Шатову нихуя не хочется, но вот в этом доме кроме него обезболивающее никто не купит, тем более Лёша скоро придёт в себя и начнёт ныть, как же ему плохо.
Внезапно кто-то резко хватает его за рукав и тянет в переулок. Ваня даже не сопротивляется, не успев понять, что произошло, и лишь оказавшись в тени карниза наедине с нахалом, отлетает на шаг назад и вжимается в стену. — Что Вам надо?! — испуганно и всё ещё по-обычному сурово произносит Шатов. — Ты мне нужен, солнце моё, — рыжий медведь, кажется, не торопится ничего предпринимать, но взгляд не отводит, — поедем со мной далеко от города, у меня столько денег, что хватит на любую твою прихоть, моя сочная тыковка! — Ненормальный! Кто бы мог подумать что Вы со всей своей известность позволите себе...— Но тебе не поверят, если кому расскажешь. Разве что, если поедешь со мной. Твоя жизнь превратится в сказку, не то, что сейчас, — говорит Копатыч уверенно и так, будто бы заранее знает каждый взгляд в его сторону, будто всегда был на шаг впереди, — Разве доволен ты своей жизнью?
И самому себе на удивление Шатов молча соглашается с тем, что роль заботливой посудомойки поднадоела, да и Лёша теорию любит, кажется, больше своего молодого человека. Что ж, может, жизнь и не малина, но бежать с каким-то малознакомым знаменитым богачём, как последняя прошмандовка — идея не из лучших. Всякое было в их с Кирилловым отношениях, но после каждой размолвки Ваня ещё больше убеждался: любовь прощает и терпит. Это Господь Господь иии Иисус Христос Господь А теперь пой это весь оставшийся день)Минутка философии закончена<— Ведь я давно тебя знаю, я...я... Я люблю тебя, и с каждым днём моё желание растёт. Укуси меня пчела, ради тебя я готов не задумываясь отдать весь свой мёд и всё своё богатство, которое для тебя же заработал, — продолжает Копатыч взволнованно, — я слежу за тобой с самого твоего детства, и ни одна из шаболд, которых я повидал много, не заставила меня забыть тебя. Соглашайся! Переезжай ко мне, и я стану твоим пчеловодом!
Копатыч берёт Шатова за руки, готовясь выслушивать девичий монолог о первых чувствах и сомнениях, но вместо этого в ответ получает лишь испуганный полный презрение взгляд. — Нет, никогда! — Ваня отталкивает медведя, мгновенно вылетает из переулка на солнечную улицу, постепенно заполняющуюся народом, и пропадает в лабиринтах домов и перекрёстков. Лишь об одном его мысли — скорее домой, позабыв о таблетках и аптеке, скорее к Лёше, подальше от этого маньяка Копатыча. Смешарик и не думает догонять его. Нет, отказа он не переживёт, медведь в отчаянии, и даже петля не спасёт от разгаревшихся чувств, что превратились в пылающую клетку. Погибнуть в беспощадном огне или же выбраться израненным и никчёмным из пожара губительных страстей?*** Неспокойный сон в ночном поезде и постоянное волнение не дают о себе забыть. Бедная Таня была бы готова сойти на первой же остановке, если б не одна единственная мысль, что несгибаемым стержнем заставляет держать спину прямо и продолжать путь. Спасти сестру, во что бы то ни стало. Единственный светлый лучик в угольной гуще последних событий — Сонечка. Сонечка, что старше Тани на два года и, Ларина точно знает, повидала всякого говна, но осталась сущим ребёнком, сама невинность и трепетная-детская забота. В карман сложенного на скорую руку чемодана с самым необходимым спрятаны маленькие серёжки, похожие на двух божьих коровок. Надеть их Таня не осмелилась, но и из мыслей выкинуть не в силах. Отрицать нечто мистическое на её месте было бы совсем глупо, к тому же Таня скептицизмом не страдала никогда. Что делать, когда вагон всё-таки остановится и откроются двери на перрон вокзала злополучного Мухосранска? Неясно.
Смутно: пассажиры, чемоданы, кондуктор, лица которого Татьяна так и не смогла различить в дыме и вокзальном месиве. Перрон задыхается от нескончаемых туннелей-рукавов, расставаний, носовых платков, лохматых рыжих дворняг, скомканных писем и судеб. Обрывки фраз о гостинице, духоте, колёсах, завтраке. И, наконец, единственное глубокое-акварельное в лоскутном одеяле тусклых красок вокзала — Соня мягко обнимает и кладёт голову Тане на плечо. Только она так может. Непринуждённо, по-детски, но вместе с тем — с тёплой материнской любовью. Милая, милая. Неужели так умеют обнимать подруги? Но сейчас не об этом. Непонятно, где искать Ольгу, остаётся лишь ждать, когда загадочный отправитель не менее загадочного письма "свяжется" с девушками, как и писал. Соня предлагает поискать кров на время пребывания в незнакомом городке — серьёзные решения лучше принимать в сухом и тёплом месте, а не где-нибудь под мостом. И то верно. Соня, мило улыбаясь, спрашивает у невыспавшихся пассажиров о гостинице и ближайшей кофейне, на что получает "невыспавшиеся", с раздражением выплюнутые в пол "я тороплюсь". Узнав наконец кое-как о скромной кофейне неподалёку, Соня поворачивается к Тане и глядит с нежной-робкой радостью. Вот и первый шаг, мол, сделан, значит и дальше всё заладится. А глубоко-глубоко в голубых глазах затаилась грусть и сияет тусклым пыльным светом. Многое она перетерпела. Тане отчего-то хочется скулить, чувствуя, зная чужую боль. Чужую ли? Нет, совсем свою будто. Отчего?.. Словно выходя из транса, Ларина наконец обращает внимание на окружение.Городскую суету она не очень любит, но благо погода радует. Соня берёт за руку и ведёт по мостовой от вокзала в сторону кофейни.
Сонечка заказывает кофе и самое дорогое пирожное. Цены для неё вообще мало что значат, а тем более теряют смысл, когда на кону чьё-то благополучие. Сахарные цветочки на пирожном – бежевый лёгкий форфор, как и почти невесомые и недвижимые занавески на окнах. Тане всё здесь кажется упрекающим-знакомым, навевающим колкие воспоминания. Она ведь была здесь, да вспоминать не хочет. Знакомый город, знакомый с детства. Она была здесь с родителями, с Олей, с... И вот, распахивая резную дверь и отзываясь в душе чем-то пугающим, входит тот самый человек, который однажды вместе с чувственным письмом разорвал и сжёг кусочек души. Что ж, врятли что-то сегодня может быть хуже. За Женей заходит и Володя, оба всё такие же красавцы, как и в день именин Тани. Женя отводит взгляд и делает вид, что не заметил знакомую, а вот Ленский уже чуть ли не бегом несётся к девушкам. Ну пиздец, вот это встреча. — Танечка, как же ты выросла! — с радостным удивлением вскрикивает Володя. Онегин закатывает глаза и после тихого "блять" всё-таки неохотно следует за своим другом. — Привет, Володь, — Таня тяжело улыбнулась Жене и продолжила выслушивать восторженные возгласы своего старого знакомого.
Хоть Ленский и принёс немало бед в дом Лариных, но по натуре своей просто не может перестать умиляться чудесном личику Татьяны, которую знал ещё ребёнком. Соню он без внимания тоже не оставляет, и вот уже через пару минут без умолку болтает с девушками, сидя за соседним столиком. Точь-в-точь ветреная девица. Онегин усмехается этой мысли, и правда, стонет Володя по-девичьи. Но всё же хочется, чтоб эта болтовня поскорее прекратилась. Кофе, к счастью, половой принёс довольно быстро. Блять, я не удивлюсь, если какой-нибудь чепушила подумает про полового партнёра, и тому подобное. Ладно, я сама так подумала. С этим фанфиком у меня уже реально кукуха едет. — Bois ton café, mon ami. Sinon, il refroidira.