Пролог (1/2)
?I knew there'd come a day I'd set you free 'causeI'm sick and tired of always being sick and tired? Аnastacia — ?Sick and tired? Спенсеру всегда было слишком тяжело сдержаться и не начать кричать громче — в голос, с отборными ругательствами, которые с Лос-анджелесе не произносят, да и вряд ли вообще знают. Он хочет кричать, царапая глотку и бросаясь в призрака предметами, осознавая невозможность попасть в него, от чего становится ещё больнее, а грохот разбивающегося стекла быстро приводит в чувство. Но подростку всегда приходится быть тихим, достаточно тихим, чтобы родители не сдали его в психушку, но серьёзным и холодным, чтобы Билли прекратил ездить на его шее. Билли не просто ездил на шее — он использовал её как постоянное средство передвижения, подгоняя Спенсера смехом и дёрганьем за уши. Он не любил ругаться, но любил закатывать сцены — шумные, вызывающие у Спенсера головную боль и дрожь в руках — не от злости, а от невозможности закричать на Билли в ответ.
Кобру никто не слышит. Кобра может кричать во время ссор, стонать в постели и рыдать в ванной — громко и наигранно, вызывая у Спенсера разрыв сердца и гибель последних нервных клеток. И в такие моменты Спенсер ненавидит всё: самого музыканта, его дом, его слёзы, его голос и эту безумно сильную привязанность, которую Спенсер не смог бы разорвать даже при огромном желании.
Спенсер ненавидит то, что Билли мёртв.
Их последняя ссора началась из-за банки арахисовой пасты, которую призрак в очередной раз забыл закрыть, но на этот раз привычное недовольство Спенсера переросло в настоящий скандал. — Я не хочу попасть из-за тебя в психушку, Билли, — Спенсер изо всех сил старался не повышать голос, отчего тот срывался до глухих и почти беззвучных нот. — Ты относишься к этому совершенно безответственно.— Это же всего лишь банка, бромиго, кто угодно мог забыть закрыть её! — Призрак искренне пытался улыбнуться, но появившиеся в глазах блики сомнений и обиды выдавали близкое к истерике состояние. — Ты превращаешь маленькую муху в броминатора!— Сегодня это банка, а завтра ты забудешь закрыть дверь в нашу спальню, — Спенсер агрессивно смял в руках подушку, преодолевая желание запустить ей в Билли. — Ты разбрасываешь всюду свои вещи, за обеденным столом поднимаешь чашки, забывая об осторожности, и я не смогу вечно списывать это на спецэффекты, ты же понимаешь.
— Это ведь не сложно сделать ради меня, Спенсер!— Я всё делаю ради тебя, — парень устало лёг на кровать, опустив подушку себе на лицо, чтобы не слышать безумно раздражающего сейчас призрака. — Я устал.
— Братишка, но... — Спенсер всё же кинул в Кобру подушкой и с головой спрятался под тонкое одеяло. — Спендер, это ужасно эгоистично с твоей стороны! Парень раздражённо обнял одеяло и зажмурился.
— Иди к чёрту, Билли.
Их отношения не просто нельзя было назвать идеальными — они были скорее полной противоположностью самого понятия ?отношения?, но мелкие ссоры чаще заканчивались поцелуями, а не скандалами, а сами поцелуи с каждым разом становились всё более горячими и раскрепощёнными.
За два года Спенсер выучил абсолютно все привычки призрака, научился угадывать его непредсказуемые мысли и абсолютно убедился в том, что эктоплазма раз в десять чувствительнее, чем человеческая кожа. Билли же умел только верно и крепко любить, не отходя ни на шаг от парня до тех пор, пока его взгляд не переключится на новые джинсы в витрине магазина.
Спенсер многое терпит только ради того, чтобы ночью прижаться к чужому ужасно холодному плечу, послушать нежную колыбельную и раствориться во внутреннем тепле его личного исовершенно ледяного наощупь призрака.
Билли не умеет стараться, но делает это изо всех сил, чтобы никогда больше не быть одиноким.
Спенсер засыпает в тишине, впервые позволив себе заплакать, —так наивно по-детски в его шестнадцать, —зарываясь носом в ничем не пахнущую подушку Билли, сминая слишком чистые простыни, на которых совершенно не осталось никаких следов после вчерашней ночи, и греется в до отвращения тёплых объятиях пухового одеяла.