Лихорадка любви (1/1)

Он видел, как Вивиана вернулась во дворец. Правда, лишь издали и мельком, а потом ее заслонили все эти придворные и слуги. Но даже в этот короткий миг она заметила его. Дрогнули длинные ресницы, взгляд скользнул в сторону, но девушка быстро овладела собой и посмотрела прямо на Мартина. И он был готов поклясться, что ненависти в ее взгляде не было. Если бы ему еще мгновение, он бы понял, что таил этот взгляд. Но тут между ними вклинился кто-то настолько высокий и плотный, что девушка просто потерялась. А потом уж Мартин видел только ее спину, когда она шла во дворец под руку с братом Ги.В иное время Мартин просто вскипел бы, посмей кто-нибудь вот так встать в самом неподходящем месте и помешать ему, но теперь… Не мог же он затевать какие-то глупые ссоры там, где живет она. Он уже видел этого здоровяка во время турнира. Это гость королевской семьи, некто Горнульф, и, кажется, он очень привязан к малышке Вив. А значит, его нельзя трогать.Было похоже, что после потрясений минувшей ночи Вивиана успела успокоиться, только личико?— онзаметил это?— чуть бледнее, чем обычно. Но держалась и выглядела она, как настоящая принцесса. Волосы девушки были уложены на затылке в виде двойной восьмерки. Такая прическа была немного тяжеловата для ее длинной стройной шейки и создавала впечатление какой-то трогательной девичьей беззащитности. И это впечатление усиливали легкие короткие завитки на висках и надо лбом.Она ушла, а он стоял еще некоторое время, словно одурманенный.За обедом, который послам Леона подали прямо в покои, выяснилось, что многие молодые подданные короля Гарсии вернулись сегодня в Компьень позже Мартина. А те, кто постарше, поздно встали, ибо вчера в дворцовом саду для гостей был устроен спектакль, а затем выступали с песнями сладкоголосые итальянские певцы. И даже епископ Браганский, известный своей придирчивостью, не нашел в представлении ничего легкомысленного или недостойного. Еще бы, ведь спектакль был разыгран учениками монастырской школы и повествовал о жизни и смерти Иоанна Крестителя, а итальянцы, в основном, пели о красотах морей и гор, а если и было что-то о любви, то только о возвышенной, на расстоянии.Подобный подбор репертуара был вполне понятен, не могли же король и королева допустить чрезмерного веселья и шуток, когда их пока еще несостоявшийся зять лежит на одре болезни. А вот спектакль на религиозную тему и нейтральные песни?— совсем иное дело. К тому же, всем было известно, что сама королева помогала ставить спектакль и шить костюмы.—?Говорят, ее величество это занятие просто обожает,?— говорил дон Ордоньо, рассказывая о представлении,?— она всегда покровительствовала людям искусства, а прежде и сама участвовала в спектаклях.—?И супруг ей позволял это? —?удивленно поднял брови епископ. —?Вот уж воистину здесь, во Франции, женщинам дано слишком много воли. Странно, ведь король не производит впечатление покладистого мужа.—?Значит, королева вела себя с должным достоинством,?— ответил граф. —?Хотя я согласен с тем, что в наших краях нравы строже.—?Может, они и строже, но только до тех пор, пока наши молодые люди находятся именно в наших краях,?— скривил губы молодой епископ. —?Но, прибыв сюда, иные прямо как с цепи сорвались. Особенно хорошо это показал вчерашний вечер и сегодняшнее утро. Вечером все под разными благовидными предлогами просто испарились! А утром на мессе почти вся наша молодежь отсутствовала! Некоторых нет во дворце даже до сих пор, и придется, видно, посылать на их поиски! Но и те, кто все-таки явился, выглядят не так, как подобает добрым католикам и истинным христианским рыцарям.Епископ, несмотря на молодость, славился желчным и злопамятным нравом, а потому присутствующие сочли за благо не спорить с ним, раз уж он закусил удила, и невозмутимо продолжали обедать.Граф Ордоньо, дабы перевести беседу на другую тему, велел подавать перемену блюд и принести византийского вина. Но и это подействовало на рьяного священнослужителя, как мулета на быка (мулета?— небольшой красный плащ, используемый матадором во время корриды?— прим. автора).—?Вот и вам, сеньор Ордоньо, все мало вина! —?нравоучительно сказал епископ.- В вашем уже не юном возрасте следует беречь здоровье! Гораздо лучше больше отдыхать!Граф с удовольствием ответил бы наглецу в сутане, как подобает, но как это сделаешь, если тот в фаворе у короля Гарсии I, а самого Ордоньо новый владыка только терпит? Да и епископ мог провоцировать ссору нарочно, с него станется.Но не успел дон Ордоньо дать обтекаемый ответ, на которые он был мастер, как Антоний Браганский вновь нашел, на кого напуститься:—?Дон Мартин, зачем вы подаете знаки слуге, чтоб наливал вино?—?Я не приказывал наливать вам,?— Мартин старался не показать, насколько его раздражают нравоучения епископа.—?Но вы приказали налить графу Арана и себе! И это после всех моих слов! Настоящий рыцарь должен понимать, что…—?Ваше преосвященство, смею напомнить, что рыцарь из нас двоих?— только я,?— теперь в голосе Мартина отчетливо слышались металлические нотки. —?И мне известно, что именно я должен понимать.Лицо епископа сделалось такого же цвета, как его сутана.—?Прискорбно, сын мой, что вы так несдержанны!—?Как жаль, дон Мартин,?— поспешил вставить слово дон Ордоньо,?— что вы не смогли послушать вчера, как пели итальянцы. Удивительные голоса. Вы любите музыку?Мартин не успел ответить, ибо откуда-то, видимо, с небольшого расстояния, вдруг донеслась чарующая мелодия. Причем мелодия не местная, а больше похожая на восточную.—?Это продолжение представления? —?спросил дон Ордоньо своего секретаря.Пабло, которому по должности полагалось знать все и даже больше, тут же доложил, что это, скорее, начало нового представления. Прекрасная принцесса Вивиана пожелала устроить небольшое развлечение, а поскольку она уже некоторое время осваивала мавританские танцы под руководством лучших учителей, то сегодня решила немного попрактиковаться. И если кто хочет взглянуть, идти надо прямо сейчас, потом от зрителей яблоку негде будет упасть.—?Вот! —?вновь оседлал любимого конька епископ. —?Танец богопротивных мавров и берберов! И это здесь, при дворе христианского короля! И делает это не кто-нибудь, а сама принцесса! Дочь греха!Но его уже никто не слушал.В саду, возле маленького пруда, расположились прямо на земле трое молодых музыкантов. Один играл на флейте, другой методично ударял в бубен, третий извлекал мелодию из струн сетара (сетар?— струнный щипковый инструмент, может иметь 3 или 4 струны?— прим. автора). Мелодию нельзя было назвать зажигательной, но она была удивительно красива и изысканна. И действительно, позаимствована у мавров, вызывая в памяти то выжженные знойным солнцем холмы Аль-Андалус, то древние храмы Магриба, то тенистые сады Коимбры.И под эту мелодию танцевала окруженная зрителями девушка.В ее волосы были вплетены разноцветные ленты и бусы, а наряд состоял из длинной, почти до земли, тонкой шелковой юбки очень яркого изумрудного цвета, удивительно подчеркивавшей совершенство длинных стройных ног.Маленькие груди прикрывал алый лиф, на который со стройной шеи ниспадали золотые цепочки разной длины и толщины.Плоский девичий живот и нежные, слегка золотистые руки оставались открытыми.Принцесса кружилась то медленно, то постепенно ускоряла темп, грациозно извиваясь под музыку и завораживая плавными движениями бедер и рук, а цепочки тихо имелодично звенели, повинуясь ритму танца.Это было так красиво, что зрители затаили дыхание на все время танца, и только когда прервалась музыка, а девушка замерла в изысканном, уже вполне европейском полупоклоне, гости и придворные зааплодировали.Вивиану просили танцевать еще, но она, сославшись на усталость, вернулась во дворец.Мартин был вынужден схватиться за ствол дерева, возле которого стоял, наблюдая за нею. Чувствовала ли она, как он любовался ею, как жадно ловил даже малейшее ее движение, как ласкал своим взглядом, как разрывало грудную клетку его сердце? Он сходил с ума от ревности, что и другие мужчины могли видеть ее. На это имел право только он. Неужели она не понимает, что он все равно никому ее не отдаст? Сделала назло ему? Или ей все равно, и она решила это доказать? Она ведь видела, что он здесь. Почему же она ушла вот так, молча? О, если бы промолвила хоть слово! Любое, пусть бы бранила его и проклинала, только бы слышать ее голос.Следующие несколько часов он носился на коне по окрестностям и вернулся, страдая точно так же, как в момент отъезда, и при этом не сумев даже вымотать себя физически. С какой бы скоростью он не гнал коня, перед глазами все равно стояла она. Такая, как была утром, испуганная, готовая кинуться бежать от него. Растерявшаяся до такой степени, что даже не прикрывала свою наготу. Или такая, как в саду, когда все любовались ею.Ужин он пропустил, а заснуть все равно не смог бы. А когда совсем стемнело, собрался выйти в сад. В галерее встретил Пабло. Секретарь откуда-то возвращался с пергаментными свитками в руках. При виде Мартина остановился.—?Будьте осторожнее, дон Мартин,?— тихой скороговоркой сказал он. —?Простите, что вмешиваюсь, но вы, по-моему, порядочный человек, и потому я говорю вам: не наживайте себе врага в лице епископа Антония.—?Спасибо, сеньор Пабло, постараюсь иметь ввиду.—?Я не сеньор, а всего лишь образованный простолюдин,?— улыбнулся тот. —?И вы это всегда знали, но ни разу не пытались унизить. Поэтому я и заговорил с вами сейчас.Мартин сбежал в сад. К ночи похолодало, и гуляющих было не много. И становилось все меньше по мере того, как он двигался в сторону самой дальней аллеи. Той самой, где стояла ?скамейка принцессы??— так ее называли, ибо никто, кроме Вивианы, на ней не сидел. Или почти никто. Говорили, что она приходит сюда, если ей грустно. И Мартин почему-то знал, что найдет принцессу только там.И она там была. Сидела в темноте, закутавшись в накидку, и ее даже можно было не заметить, если бы не блеск драгоценных браслетов на ее руках.Мартин шагнул к ней, больше всего боясь, что она бросится бежать, и он не успеет сказать ей…Но она не побежала, даже не шевельнулась, и лишь упав перед нею на колени, он смог заглянуть в ее глаза. И увидел, что она плачет!—?О Вив, не надо, не плачь! —?растерянно шептал он. —?Я правда не хотел оскорбить тебя. Я люблю тебя! Полюбил сразу, как встретил.И уже тверже добавил:—?Но о том, что произошло, я не жалею! Я счастлив, что это было. И сделал бы то же самое снова.—?И я! —?выдохнула она. —?Я тоже люблю и ни о чем не жалею, Мартин!В ту же секунду он снова держал ее в объятиях.Его поцелуй был таким же обжигающе-страстным и ненасытным, как прошлой ночью, и как этим утром… Когда он уже все понял, но не смог отказать в наслаждении себе и ей! О, эти его своевольные губы, что успевали не только целовать ее, но и ласкать, и гладить, повторять очертания любимого лица, успокаивать заплаканные глаза. И еще эти губы шептали ей о любви, совершенно сводя с ума.Она вновь лежала у него на руках, и он знал, что не сможет отпустить ее.—?Мартин,?— шепнула она.—?Что, моя радость?—?Я не хочу отпускать тебя. Ты знаешь об этом?—?Теперь знаю.—?Почему же так долго не шел? Я жду тебя здесь уже больше часа!—?О, прости меня! Я ведь понимал, что ты здесь, но не смел и надеяться, что ты ждешь!О, как же я хочу тебя, Вив!Она не знала, что следует делать, чтобы он понял, насколько она обезумела от любви и желает его ласк, а сказать прямо?— выглядело бы слишком грубо и откровенно.Но он понял все по ее прикосновениям к его волосам, плечам, щекам… Легкая туника на его груди распахнулась, и тонкие пальчики принялись ласкать кусочек обнаженной кожи.—?О нет, Вив! —?он чуть отстранился. —?Еще минута, и я просто сорву с тебя платье! Ты понимаешь, я не смею опозорить тебя, взяв прямо здесь. Нас увидят.—?А в другом месте? —?он даже не узнал ее голос, вмиг охрипший от волнения и страсти.—?Завтра, моя любовь! —?шепнул он, зарываясь лицом в ее волосы.- Послушай, я должен сказать тебе. Завтра мне придется уехать по делу, но это не долго! Через неделю, самое позднее?— дней через десять, я вернусь.—?О Боже, ты уедешь! —?вскрикнула она.—?Я вернусь, даю тебе слово, что дольше десяти дней тебе ждать не придется! А завтра… когда я поеду, ты сможешь выехать на прогулку в сторону Святой Бенедикты? И задержаться там?—?О да, смогу!—?Я буду ждать тебя днем. Подходи к садовой калитке, той самой!—?Но если теперь ее закроют, Мартин?—?Об этом я позабочусь сам. Обещай, что приедешь, моя самая прелестная!—?Клянусь тебе в этом!И он еще сто раз или больше поцеловал ее, прежде чем нашел в себе силы оторваться.