Глава 4 - Затишье (2/2)
Смачно откусив от зелёного плода, продирижировал им в воздухе, пытаясь подобрать слова и наблюдая, как взгляд Дженсена неотрывно следует за рукой. Оставалось только подождать, что победит первым – голод или гордость. А пока они заняли стратегически выгодные позиции, Дженсена – в тепле на кровати, Джаред – у сомнительного, но всё же источника пропитания и, если повезёт, выпивки.
А Дженсена Эклз не из тех, кто с лёгкостью проигнорирует последний факт.Однако же победило любопытство.
– Что значит "вообще-то, нет"?– Вообще-то, я вижу это, как часть работы… – не успел Джаред закончить мысль, как покрывало вздыбилось, выпуская наружу Дженсена, совсем забывшего про полотенце.– Работы?! А я вижу это, как похищение! Спланированное похищение. И ты, мой хитрожопый друг, – палец с силой упёрся в плечо, – соучастник.
Отобрав яблоко и не менее смачно надкусив, Дженсен обогнул его и заглянул в бар. Но обнаружив там лишь весьма скромных размеров бутылку виски и ещё не менее килограмма яблок, покачал головой.
– Соучастник? Я?Снова зарываясь пальцами в волосы, Джаред попытался сообразить, как же так получилось, что он теперь ещё и виноват во всём? А ведь не подросток уже и даже не юнец, ему двадцать восемь. Так почему же Дженсен до сих пор обращается с ним, как с недоразвитым?– Может, потому что за последние годы ты только внешне развиваешься? – натянутая улыбочка подсказала, что кое-кто догадался о его мыслях. – А мозгами всё ещё на уровне тинэйджера?
Джаред почувствовал, что ещё немного и он просто взорвётся. Дженсен не просто прочёл его, он ударил по больному. Причём ему всегда как-то удавалось создавать эти самые больные места, а потом бить в них с такой непринужденностью, словно Джаред лишь размалёванная мишень для дротиков.Когда это началось? Точно, не сразу, а где-то к концу первого сезона… или после начала второго?
– Если тебя всё устраивает, и нет вопросов, так бы и сказал.Защита упала к ногам – он передумал справляться с застёжками, просто рванул, выдирая крепления. Почти тут же за ней последовали брюки. В трусах и футболке Джаред направился к освободившийся кровати – на самом деле он предпочитает спать голым, но у них одна комната на двоих, а стеснительность Дженсена, кажется, на фоне стресса атрофировалась напрочь, так что хоть кто-то, но должен держать себя в руках, соблюдая приличия.
Одеяло накрыло с головой. Чтобы поместиться под ним целиком даже ноги сильно поджимать не пришлось. Но даже под ним Джаред почувствовал терпкий аромат мёда и пшеницы, растёкшийся по комнате – это Дженсен принялся за виски.***Мизуки с нескрываемым наслаждением вытянул ноги, устраиваясь в офисном кресле перед чередой мониторов. Узкая комнатка – два метра в ширину, пять в длину – теперь его наблюдательный пункт. А на мониторах не особо захватывающее live-шоу: едва один американский актёр скрылся под одеялом, второй организовал себе алкогольное омовение. Или на Западе принято употреблять виски не внутрь, а снаружи, или у Эклза случилось помутнение рассудка – Мизуки не знал. Поэтому решил загуглить. Без особого результата. Зато в процессе узнал много интересного про избавление от перхоти, от облысения, от лишнего веса и о новой парфюмерной тенденции.
Когда оторвался от статьи о братстве Капуцинов, уже оба актёра оказались на кровати размером с ипподром. И, вроде, уснули.
Вот бы ему тоже кто-нибудь позволил поспать…На центральном мониторе вспрыгнуло чёрное окно с перечёркнутым значком камеры, но мигающим значком микрофона.– Как там наши гости?– Спят, Мишима-сама. Как ангелочки.Хотя босс и не мог его видеть, Мизуки скинул ноги со стола и расправил плечи. Послышался смешок – боссу пришлось по вкусу сравнение двух заморских верзил с невинными обитателями христианских небес.– Ну, пусть спят. Вечером накорми, надо будет – развлеки как-нибудь… Сам решай.– Слушаюсь.Чёрный квадрат пропал с экрана, Мизуки откинулся на спинку кресла, блуждая взглядом по столу в поисках чашки кофе, заранее приготовленного, но уже остывшего. Чувствовал он себя не очень уверенно. Вроде бы и остался в числе приближенных, но доверили ему почему-то роль няньки и сторожа. Совсем не на такое он рассчитывал, взбираясь по шаткой лестнице иерархии, совсем-совсем не на такое.
Тишина. Скука. Да и чего за ними следить? Запертая дверь и одиннадцатый этаж – никуда не денутся. Даже если забыть, что звёздные апартаменты расположились в самом сердце группы "Морияма".***Первым, что Клиф увидел, открыв глаза, была решётка. Когда взгляд сфокусировался, смог рассмотреть за ней соседа по заключению – парня с ирокезом, правда, несколько помятого. Да и ирокез растрепался и поник, как гребень петуха. На фоне серых стен и крайне скудного освещения тощий японец казался узником концлагеря.
Однако чужое горе остаётся чужим, пока у себя не всё в порядке. Прежде чем пошевелиться, Клиф проинспектировал собственные ощущения – ничего, кроме носа, вроде, не сломано. Ушибы, да и только. Заставив себя подняться с койки, подозрительно напомнившей тюремные нары, Костерман добрался до умывальника и вдоволь напился, стараясь игнорировать дробящую череп боль в переносице, а так же буравящий взгляд японца из-за решётки в камере напротив. Наискосок было видно ещё одну камеру, но пустую.
Чутьё подсказывало: у парней, которых он должен был охранять и защищать своим телом, условия намного комфортнее.
В зеркале отразилось распухшее лицо с утонувшими в отёке точками-глазами. Клиф никогда не считал себя образцом мужской красоты, так что не особо расстроился сломанному носу, но отодрал пластырь, и игнорируя боль, внимательно ощупал и осмотрел переносицу – похоже, пока он был в отключке, над ним поколдовал отоларинголог. Который знает своё дело.Странно, что после такого обслуживания его засунули в камеру вместе с…– Как тебя зовут?В ответ только прошипели. Но когда Клиф подошёл к прутьям, пробуя их на прочность, японец в камере напротив забрался на койку с ногами и уже более внятно ответил:– Кейго."Вот миф и развеян. Когда хотят – прекрасно понимают по-английски. Или это стратегия такая – притворяться непонимающими?"– Отлично, Кейго. Давай-ка ты ответишь на несколько моих вопросов? Первый: где мы?Конечно, вместе попав за решётку, они не стали друзьями, но Костерман надеялся на чувство солидарности. И японец довольно долго молчал, глядя на него из-за решётки. Но наконец, выдавил из себя два слова:– Тюрьма. Якудза.